Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Он бесформенный, почти безликий, похожий на карикатуру; его скелет словно состоял не из костей, а из хрящей, – продолжала она далее. – Болтливый, ненадежный, неустойчивый и тревожный». Затем она добавляла, ссылаясь на заголовок знаменитого романа тех времен, написанного Гансом Фалладой: «Он похож на прототип Маленького Человека». Она завершала внешний портрет Гитлера несколькими быстрыми штрихами: локон спадает «на маленький и чуть уходящий назад лоб», нос «кривоват и невыразителен», движения «неловки, почти лишены достоинства и совершенно не похожи на военную выправку». Но глаза его, отмечала она, были весьма примечательны: «они сияли тем особым светом, что часто выделяет гениев, алкоголиков и истериков». В то же время, признавала она, «в нем был мягкий, почти женский австрийский шарм». Она противопоставляла его «лицо актера…способное оживляться и замирать» лицу президента фон Гинденбурга, которое было «словно высеченным из камня», и лицу канцлера Брюнинга, похожему на «кардинала-политика восемнадцатого века». Эта мысль заставила её невольно улыбнуться и подумать, «Ох, Адольф, Адольф. Не повезет тебе!»
Томпсон также отметила, что интервью получалось с трудом, поскольку Гитлер, как обычно, вел себя в диалоге так, словно выступал перед толпой. Но значение здесь имело не содержание интервью, а её оценка этого человека и его перспектив. Хотя она добросовестно пересказала читателю все тезисы, которые он излагал в том интервью и в Mein Kampf («Евреи в ответе за все»; как она подытожила, «уберите евреев из программы Гитлера, и все просто рассыплется»), основной её посыл сводился к следующему: «Трагедия Гитлера в том, что он забрался слишком высоко». Предсказывала она следующее: «Если Гитлер придет к власти, он сможет сокрушить только самых слабых из своих врагов». В этом случае, заключала она, главный вопрос – это кто придет за ним.
Американских читателей описания и выводы Томпсон наверняка приободрили. В конце концов, она давала ясно понять, что Гитлер не доберется до верховной власти, а если и доберется, то ненадолго и не сможет ничего сделать. Когда книгу «Я видела Гитлера!» опубликовали, нацистский активист Курт Людеке, разделявший стремление Путци убедить Гитлера в значимости США и полагавший пресс-секретаря напыщенным идиотом, сказал лидеру нацистов, что хочет процитировать ему кое-что из сочинения «миссис Льюис, жены одного из самых знаменитых американских писателей». И он перевел ему отрывок о том, как она быстро поняла, что Гитлер не сможет прийти к власти.
«Кто такая эта миссис Льюис?» – спросил Гитлер. Людеке объяснил, что это Дороти Томпсон, корреспондентка, которую приводил к нему Путци. «Ja, ja, теперь припоминаю, – ответил Гитлер. – Опять Ганфштенгль! Он ко мне привел эту женщину…»
Но Гитлера выводы Томпсон скорее позабавили, чем рассердили, – к большому неудовольствию Людеке. На деле же у него были серьезные причины поддерживать любые версии, в которых его угрозу недооценивали: он обычно вел себя соответственно со всеми американцами, которым представлял его Ганфштенгль, пользуясь его американскими, а порой и гарвардскими связями.
Одним из одноклассников и давних гарвардских друзей Ганфштенгля был Ганс фон Кальтенборн, ставший потом знаменитым на всю страну радиокомментатором. Сын немецких эмигрантов, поселившихся в Милуоки, он выучил немецкий еще дома, а в колледже стал вице-президентом Deutscher Verein «Германского Союза», в котором Путци был президентом.
В 1920-х гг. Кальтенборн посетил Европу, и в Германии Ганфштенгль организовал ему несколько встреч с нацистами. Но с Гитлером он не встречался, поскольку редко готов был тратить слишком много времени в ожидании возможности взять интервью. Однако, как вспоминал Кальтенборн, Путци «считал, что любой газетный корреспондент или радиокомментатор должен был готов потратить хотя бы неделю в святой надежде, что Фюрер снизойдет до разговора с ним».
Однако 16 августа 1932 г. во время своего посещения Берлина Кальтенборн получил телеграмму от бывшего одноклассника, находившегося в тот момент в Мюнхене. В телеграмме говорилось, что удалось договориться об интервью на следующий день, место встречи – Берхтесгаден, альпийская резиденция Гитлера. Луи Лохнер, глава берлинского корреспондентского пункта Associated Press, позвонил ему и сообщил, что получил такую же телеграмму, так что можно ехать на встречу вместе. Оба сели на поезд в Мюнхен, Путци встретил их на станции. Журналисты был разочарованы, когда услышали от него, что присутствовать на встрече будет также Виганд, корреспондент Hearst. Интервью выглядело все менее и менее эксклюзивным.
Путци подвез их всех до Берхтесгадена на машине Гитлера и с его водителем. Прибывшим подали ланч на террасе маленького отеля, пока Путци отправился в «швейцарский домик» Гитлера, как назвал это место Кальтенборн. Виганд настаивал, чтобы ему дали отдельное интервью, – и оба остальных журналиста были очень довольны тем, что Путци удалось это организовать. Еще более довольны они были, когда корреспондент Hearst вернулся очень сердитый, проведя у Гитлера всего минут пятнадцать.
– Этот человек безнадежен, – сказал он. – С каждой встречей только хуже. От него никакого толку. Задаешь вопрос – он произносит речь. Не поездка, а напрасная трата времени.
Кальтенборн решил учиться на чужих ошибках и попробовать сразу начать спорить с Гитлером по еврейскому вопросу. «В отличие от Лохнера, я не жил в Германии постоянно, и мне не надо было проявлять вежливость, чтобы меня не выслали», – пояснял он позже. Они прошли к домику Гитлера, где их встретил хозяин, одетый во все черное, включая галстук. Невдалеке на ветру колыхалось на веревке белье, развешенное сводной сестрой Гитлера Ангелой, открывался прекрасный вид на баварские Альпы, а несколько нацистских охранников снаружи никак не нарушали «мирную картину», как отмечал Кальтенборн. Но он также почувствовал «скрытую враждебность», когда Путци шепотом сказал Гитлеру, кто пришел.
Как только все сели, Кальтенборн с ходу задал вопрос:
– Почему ваш антисемитизм не предполагает различения евреев, переехавших в Германию в послевоенный период, и многие почтенные еврейские семейства, жившие в Германии поколениями?
– Все евреи – иностранцы, – рявкнул Гитлер. – Кто вы такой, чтобы указывать мне, как поступать с иностранцами? Вы сами не пускаете в свою Америку чужаков, если они не демонстрируют полный кошелек, приличное здоровье и примерное поведение. И вы еще начинаете обсуждать, кого пускать или не пускать в Германию?
Кальтенборн продолжал после этого забрасывать его максимально острыми вопросами, а Лохнер сосредоточился на более стратегической теме политических планов Гитлера. Как заметил Кальтенборн, Гитлер на самом деле не отвечал на вопросы – как не ответил и на первый, – поскольку «совершенно не способен был мыслить логически и последовательно». Как обычно, он выступил против парламентской системы, которая, по
