Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

– Умирать еще рано, – возразила я, – поверь, боль утихнет, а любовь редко бывает счастливой.

И я напомнила ей прекрасный стих Ламартина, осушивший слезы стольких цветов:

Вас ждет блаженный край, где вновь все расцветет[264].

– Не забудь обо мне, полюби меня, полюби меня; обрати свой белый венец и свое сердце к тому уголку земли, где тебя обожают; я маленький цветок, как и ты, и люблю все, что любишь ты, – тихонько шептала безутешной Ромашке ее соседка, голубая Незабудка, слышавшая весь разговор с Мотыльком.

«Добрая душа, – подумала я, – если цветам суждено любить друг друга, быть может, ты будешь вознаграждена», – и, чуть повеселев, последовала за моим легкомысленным воспитанником.

– Я люблю движение, я получил от природы крылья, чтобы летать, – повторял он с грустью. – Как плачевна участь Мотыльков! Я не хочу больше видеть ничего растущего на земле. Я желаю забыть эти недвижные цветы, встречи с ними меня привели в уныние! Жизнь мне опостылела…

И на моих глазах он ринулся вниз, к реке, словно внезапно принял какое-то решение! Ужасное предчувствие сковало мне душу…

– Боже! – вскричала я. – Неужели он хочет умереть!

И в отчаянии я спустилась к реке, которая в этих местах очень глубока.

Но водная гладь была уже спокойна и на поверхности виднелись только листья кувшинок, вокруг которых водяные пауки описывали замысловатые вензеля.

Признаться ли? я похолодела.

К счастью, я отделалась легким испугом; мой Мотылек просто-напросто был скрыт от меня купами Тростников.

– Господи, – крикнул он мне насмешливо, – что ты там копаешься, благоразумная моя воспитательница? Ты смотришься в Рейн как в зеркало или, быть может, ты надумала утопиться? Лети скорей сюда, и если ты меня хоть немного любишь, радуйся, ибо я нашел свое счастье! Наконец-то я полюбил и на сей раз полюбил навсегда… не эти унылые цветы, вросшие в землю, прикованные к ней, но настоящее сокровище, жемчужину, брильянт, дочь воздуха, живой цветок, у которого есть крылья! четыре тоненьких прозрачных крыла с прекрасными узорами, быть может, даже красивее моих, и на этих крыльях она может улететь со мной далеко-далеко.

Тут я увидела, что на верхушке одной Тростинки покачивается под дуновением ветерка грациозная Стрекоза, готовая вот-вот подняться в воздух.

– Познакомься с моей невестой, – сказал он.

– Как? – изумилась я. – Уже?

– Уже? – воскликнула Стрекоза, – наши тени выросли, а гладиолусы успели закрыть свои чашечки, с тех пор как мы познакомились. Он назвал меня красавицей, и я сразу полюбила его за откровенность и красоту.

– Увы, Мадемуазель, – отвечала я, – если супругам потребно сходство, сочетайтесь браком и будьте счастливы. Я не противница брака.

Должна признать, что в Баден они прилетели одновременно или почти одновременно. В тот же день они посетили вместе, выказывая редкостное совпадение прихотей, прекрасные сады Игорного дворца, старый замок, монастырь, аббатство Лихтенталь, Райскую долину и ее соседку, Адскую лощину[265]. Я видела, как оба прислушивались к журчанию ручейка и с одинаковым непостоянством улетели прочь.

Свадьба была назначена на следующий день. Свидетелями со стороны невесты были Комар и Усач из ее родни, а со стороны жениха – почтенный Павлиний Глаз, прибывший на торжество в сопровождении племянницы, юной, превосходно воспитанной Гусеницы, и дружественного Навозного Жука.

Занятия, которым я предавался в ходе жизни созерцательной, были совсем простые

Уверяют, что когда Жук-Рогач, который вел церемонию, открыл Гражданский кодекс на главе шестой, касающейся прав и обязанностей супругов, и проникновенным голосом прочел грозные слова:

Статья 212. Супруги обязаны хранить друг другу верность, оказывать друг другу помощь и поддержку.

Статья 213. Муж обязан защищать жену, а жена обязана подчиняться мужу.

Статья 214. Жена обязана жить под одной крышей с мужем и следовать за ним повсюду, –

новобрачная в ужасе отпрянула и это ее движение не осталось незамеченным. Престарелая Боярышница, которую внимательное изучение «Физиологии брака» г-на де Бальзака утвердило в намерении остаться незамужней и которая сверяла с этой книгой все свои поступки, сказала, что ни Боярышница, ни Стрекоза никогда бы не составили эти статьи таким образом[266]. Самая молодая из сестер невесты, Стрекоза чересчур впечатлительная, по обыкновению залилась слезами.

В тот же вечер на опушке прекрасного леса, окружающего замок Фаворитка[267], в борозде, благоустроенной по сему случаю, был дан бал.

Цветные приглашения в золотой рамке, отпечатанные на тончайших листочках шелковицы Зильберманом из Страсбурга, были посланы высокородным чужестранцам, которых привели в герцогство Баденское забота о здоровье и любовь к развлечениям, и самым почтенным Насекомым из числа местных жителей, перед которыми молодожены хотели похвастать своим счастьем.

Приготовления к празднеству наделали столько шуму, что вскоре все дороги были запружены гостями и зеваками. Улитки двинулись в путь в экипажах; Зайцы оседлали самых быстрых Черепах; ретивые Раки приплясывали и поднимались на дыбы, подгоняемые нетерпеливыми кучерами. Особенно же усердствовали Сороконожки: они мчались так, что земля горела под всеми их многочисленными ногами. Каждый хотел прибыть на праздник первым.

Еще накануне бродячие комедианты раскинули свои шатры в соседних бороздах; Саранча показала чудеса эквилибристики с шестом и без оного на гибких черешках Ломоноса. Слизняки и Черепахи в восхищении аплодировали неутомимой танцовщице, вторя ее обожателю, Зеленому Кузнечику, который победно трубил в рог, сделанный из трехцветного Вьюнка.

Наконец бал начался. Собрание было многочисленное и блестящее. Светлячок из самых многоопытных взял на себя заботы об освещении, и оно своей яркостью превзошло самые смелые ожидания; он так мастерски расположил на вьющихся стебельках вереницы своих мелких собратьев, что казалось, будто эти чудесные гирлянды земных звездочек – дело рук феи. Золотистые стебли Астрагалов, покрытые Фонарницами и прочими светящимися Насекомыми, распространяли такое сияние, что даже Дневные Бабочки поначалу не могли свыкнуться с беспримерным блеском этих живых светильников[268], что же до Ночных, многие удалились, не успев даже поклониться молодоженам, а те, кто из самолюбия все-таки остался, поспешили до самого конца праздника укрыться своими бархатными крылышками.

Когда новобрачная явилась перед гостями, все задохнулись от восторга: так она была хороша и так прекрасно одета. Она танцевала без устали, и все поздравляли счастливого супруга (который, со своей стороны, тоже не пропустил ни одной кадрили) с тем, что он взял в жены особу неотразимой красоты.

Оркестр под водительством ученика Батты[269], Длинноязычкового Шмеля, который мастерски водил длинным язычком по струнам своей виолончели, блестяще сыграл новые, но уже снискавшие всеобщее восхищение вальсы Ребера[270] и обожаемую всеми Саранчами и Кузнечиками кадриль «Луг растений»[271].

Обычно я открывал бал с самой хорошенькой поселянкой

Ближе к полуночи соперница Тальони синьорина Кабалетта[272], одетая в весьма прозрачный наряд нимфы, станцевала сальтареллу[273], которая, впрочем, не произвела большого впечатления на собравшуюся здесь крылатую публику. После этого бал прервался и его сменил большой концерт вокальной и инструментальной музыки, в котором приняли участие мастера из разных стран, привлеченные в Баден-Баден хорошей погодой.

Сверчок-скрипач сыграл на одной струне соло, которое исполнил Паганини незадолго до смерти.

Цикада, произведшая фурор в Милане, краю Цикад, с не меньшим успехом спела кантилену собственного сочинения под названием «Аромат Роз», монотонный ритм которой довольно удачно подражал эпиталаме древних[274]. Пела она с большим достоинством, аккомпанируя себе на древней лире, в которой злые языки опознали гитару.

Юная женевская Лягушка спела арию на слова из «Песен сумерек» г-на Виктора Гюго[275]. Однако по причине ночной свежести она была слегка не в голосе.

Соловей, по чистой случайности оказавшийся в числе зрителей этой поистине королевской свадьбы, с бесконечной любезностью уступил настойчивым просьбам собравшихся. С вершины дерева божественный певец исполнил в ночной тиши великолепную арию и превзошел сам себя, воспроизведя чрезвычайно сложную мелодию, которую, как говорят, слышал единственный раз в жизни в неподражаемом исполнении великой певицы, госпожи Виардо-Гарсиа, достойной сестры прославленной Марии Малибран[276].