Как подружиться с демонами - Грэм Джойс

Сказав «устриц», она мельком глянула на меня поверх меню, словно это был какой-то пароль. Я же, притворяясь, что поглощен изучением меню, то и дело на нее поглядывал. Так, чтобы она не заметила. Бесы, знаете ли, весьма умны. Шмыгают внутрь и наружу. Они не входят в кого-то раз и навсегда. Они как птицы на проводе: спорхнут в испуге, покружат — и вновь на исходную. Могут засесть на несколько месяцев. А могут заскочить лишь на пару секунд.

За эти годы я стал настоящим докой, выучил назубок все признаки появления бесов. Когда бес внутри, это можно понять по тому, как человек барабанит пальцами по столу, или по жесту, которым он поправляет волосы, а вернее всего — по лицу. Так уж устроено; иногда это всего лишь мгновенное движение мышц, избыточность мимики. Иной раз — дрогнувшее веко. Раздувающиеся ноздри. Но в большинстве случаев глаза.

Разумеется, можно по ошибке принять за бесовщину обычную подвижность человеческих черт. Но с годами, говорю же, становишься настоящим докой. В случае Ясмин это были вспыхивающие в глубине зрачков огоньки, словно там загоралась спичка. Не то чтобы ее глаза алели, как угли или горячая зола, нет, ничего явно демонического — лишь эфемерное медово-золотистое пламя, горючее вещество которого я с легкостью разделил на составляющие: сочувствие, жалость, страсть.

Все происходило слишком быстро. Я собирался от нее отделаться и решил, что лучший способ — нынче же вечером рассказать ей обо всем. Как есть, от и до.

— Я сам сегодня чуть не опоздал, — сказал я, когда мы заказали еду.

В углу мрачно бухали два мужика. Не обращая ни малейшего внимания друг на друга, оба нагло пялились на Ясмин. Меня это взбесило. Так и подмывало встать и сказать этим мудакам, чтобы вели себя прилично, хотя она, кажется, их даже не заметила. Неужели она и впрямь не подозревает, как действует на мужчин? В конце концов я не выдержал и смерил одного из них ледяным взглядом. Он виновато отвел глаза в сторону.

— А что случилось? — спросила Ясмин. — Почему ты мог опоздать?

— Из-за дочери и ее парня. Приехали на каникулы, поселились у моей жены, но не ужились.

— Как зовут твою дочь?

— Сара. Она и этот парень, которого она с собой притащила, довели до ручки сожителя моей бывшей жены.

— Бывшей жены. Сперва ты сказал просто «жены».

— Бывшей, да. Сожителя бывшей жены.

— Этого пирожочника?

— Ага, этого старого пирожопника. Они вместе учатся в Уорикском университете. А ты вроде уже говорила, в каком училась?

— Нет.

— Не говорила или не училась?

— Не училась.

— Правда? А я готов был поклясться, что да. Могла бы обвести меня вокруг пальца.

— На кой черт, интересно? — резко спросила она. А потом добавила уже мягче: — Нет, только «университет жизни».

— О, это заведение высшего класса. Уверен, ты была старательной ученицей.

Я взял неверный тон. Она сказала:

— Звучит самую малость высокомерно.

— Правда? Прости!

Я и впрямь сожалел. Чересчур увлекся, наблюдая за тем, как перемещаются тени на ее лице, высматривая неуловимые приметы одержимости, — вот и не заметил, как ляпнул что-то не то.

— Самую малость. Всю свою жизнь, снова и снова, я натыкаюсь на мужчин и женщин, которые глупее меня, зато далеко обогнали по части образования. Они щеголяют своими дипломами, словно клубным галстуком; сразу же видно, что ты единственный в компании, на ком его нет. Раньше мне это страшно мешало, а потом я обнаружила, что выучить их код, их язык проще простого.

— Вот и я говорю: ты ни в чем не уступаешь никому из моих знакомых.

— Назвать тебе несколько дисциплин, по которым я специализировалась? Ты даже не поверишь. Я магистр порочных наук. Как тебе это, Уильям? Защитила докторскую по зависимости и реабилитации. Училась среди альфонсов и прихлебателей, стриптизерш и содержанок…

— Тпру! Придержи коней! — Что-то пошло не так. Ведь это я искал способ отвратить ее от себя, а тут вдруг выясняется, что она очертя голову играет в ту же игру. — Что ты несешь, а?

— Я хочу, чтобы ты знал, откуда я взялась. Кто я такая.

«Я знаю, — подумал я. — Знаю о тебе все». Мне казалось, что я знаком с ней уже много лет. Как будто я проснулся посреди романа; внутри истории (или предыстории), которая пока открыта мне только отчасти. Словно я знал ее в прошлой жизни.

Но такие мысли опасны. Я уже занимаюсь тем, что вплетаю ее в свою судьбу. И это лишний раз доказывает: в Ясмин засел демон, который внушает мне, что я влюбляюсь в нее все сильнее, чего ни в коем случае нельзя допускать. Но в эту же самую минуту мой голос влюбленно шептал ей слова, которых я не желал ни произносить, ни слышать:

— Как странно. У меня такое чувство, будто мы знакомы уже давно.

Я едва не откусил себе язык, потому что именно это обычно говорят всевозможные разнесчастные влюбленные.

— Мы и впрямь давно знакомы.

Тут я очнулся:

— Что?

Она покачала головой:

— Я хотела сказать, что чувствую то же самое.

Но у меня осталось ощущение, что она пошла на попятный: как шахматист, который собрался было сделать ход, но потом решил еще раз хорошенько все обмозговать и убрал пальцы с фигуры. Мы обменялись самыми безмятежными из всех улыбок. Ее рука покоилась на столе, и мне хотелось дотянуться до нее, легонько провести пальцем по жилке на ее запястье. Несомненно, я мог бы решительно взять ее за руку. А вместо этого отдернул свою — возможно, чересчур поспешно.

Как и большинство мужчин, я немало флиртовал в своей жизни: искусно и неуклюже, изысканно и нелепо. Но никогда еще не испытывал такой устрашающей, навязчивой тяги погладить жилку на внутренней стороне женского запястья. Это доказывало, что я еще не превратился в бесчувственного чурбана. А кроме того, совсем потерял голову.

Принесли еду. Я заказал еще одну бутылку вина. Ясно было, что я выпью ее в один присест. Возможно, таким образом я надеялся споить беса, чтобы тот стал сонным и вялым. Я обновил вино в ее бокале и сказал:

— Знаешь, кое-кто из мужчин в этом баре с тебя глаз не сводит.

— Хочешь сказать, в этом баре есть кто-то еще?

Это меня рассмешило. Мы падали в штольню, в кроличью нору, и опять события развивались гораздо быстрее, чем я предполагал. Я хотел сказать ей: бесполезно, мол, в тебе сидит бес, я вижу тебя насквозь и все это до добра не доведет. Я даже хотел заговорить прямо с самим бесом, как бы сквозь нее. Но вместо этого спросил:

— Как тебе устрицы?

— Отличные! Вот, попробуй. — Она сунула внутренности ракушки мне в рот. — А почему ты женился? По любви?

— Частично. Еще, пожалуй, нуждался в убежище. Первые несколько лет после колледжа я был словно помешанный. Как будто выжил после какой-то катастрофы, понимаешь? Вот и женился, не приходя в сознание.

— Забавно, со мной было то же самое.

— Ты была замужем? А каким было твое помешательство?

— Нет-нет. Ты не рассказал мне о своем.

Я отложил нож и принялся пощипывать кожу между бровями, размышляя о том, что можно ей рассказать, а что желательно утаить.

ГЛАВА 20

Семестр кончился, и я был рад, что наконец-то смогу уехать из колледжа, подальше от Фрейзера и событий последних недель. Мои родители были в разводе, поэтому мне, как обычно, предстояло выбирать, куда податься: в Давентри к отцу, который не желал меня видеть, или в Регби к матери, которая слишком уж этого хотела. С папой не о чем поговорить, и в доме никогда нет еды, а у мамы навалом домашней стряпни, но все удовольствие портят бесконечные расспросы: где я стираю белье, в каком супермаркете отовариваюсь и так далее. Любой ответ тянет за собой пять новых вопросов, за каждым из которых маячит еще пять. Сейчас-то я понимаю, что ее чрезмерная болтливость была симптомом нервного расстройства, но тогда это настолько выводило меня из себя, что хотелось выбежать на улицу и кого-нибудь придушить.

На Рождество мы с матерью ужинали вдвоем. У нас было две хлопушки, и мы по очереди выстрелили. Из моей плюхнулась на стол синяя бумажная шляпа, а из маминой — оранжевая. Нацепить их значило расписаться в полном и отчаянном унынии, но оставить на столе казалось еще хуже, и мы выбрали из двух зол меньшее.

— Какой тебе выпал девиз? — спросила мама.

Я повертел в руках измятый клочок бумажки. Слова на нем были напечатаны такими бледными зелеными чернилами, что я с трудом разобрал их, и оказались до того банальными, что я с трудом заставил себя произнести их вслух: «День без улыбки прожит напрасно».

— Вот видишь, — сказала мама.

— Что? — спросил я, чувствуя злость и замешательство одновременно. — Что?

Но она ничего не ответила, сделав вид, что собирается оттяпать ножку у петушка, который служил главным блюдом вечера.

Поужинав, мы устроились на диване перед телевизором. Мама любила смотреть рождественское обращение королевы и хотя бы на это время умолкала. Когда оно закончилось, она, хмыкнув с видом знатока монарших речей, отрезала: «В этом году не ахти». После чего стала допытываться, какую марку стирального порошка я предпочитаю.