За лесными шеломами - Юрий Григорьевич Качаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За Волгой садилось закатное солнце, расстелив через водную гладь узкий багряный половик. По реке плотовщики гнали хоромный и городовой лес. На улицах мычало вернувшееся из лугов стадо.
Михаил дышал всё труднее и чаще. Его чело пересекла глубокая поперечная складка, словно он пытался вспомнить что-то важное.
— Пить не хочешь? — спросил Всеволод.
— Нет. Слушай ещё: дочь мою, Пребрану, выдай за Ольговича, хоть за того же княжича Владимира. Родственные узы бывают сильнее оружия... Февронии свези мой последний поклон, пусть простит, коли в чём обидел её. А теперь дай поцелую тебя. Да не плачь — смерть дело житейское...
Лицо Михаила стало медленно белеть.
— Господи, — шепнули его уже непослушные губы, — укрепи Русь... На суд твой иду... господи...
Всеволод, весь одеревенев, сидел у изголовья брата, пока не вошёл здешний поп. Он начал торжественно читать молитву, но её слова доходили до слуха Всеволода словно издалека. Потом священник сказал об усопшем уже обычным голосом:
— Шибко он тебя ждал, князь. Уж и исповедался, и причастился, а всё о тебе спрашивал. Вот и дождался. Теперь покойному — покой, а нам, живущим, — печали да скорби.
Всеволод, ничего не ответив, вышел из дома и велел дружинникам готовить подводу, чтобы перевезти тело Михаила во Владимир.
По глинистому косогору князь спустился к Волге. В прибрежных кустах прочищал горло неурочный — наверное, молодой — соловей. Его пробные трели и бульканье одни нарушали тишину.
«Вот и сбылись слова отца Ивана, — подумал Всеволод. — Теперь опереться не на кого. Поднимай и неси свой крест, покуда хватит сил...»
* * *
Спустя три дня у Золотых ворот владимирцы и суздальцы присягали на верность великому князю Всеволоду Юрьевичу. Чуть позднее стали съезжаться во Владимир именитые люди ото всех городов Залесской Руси — из Переславля и Юрьева, из Волока Ламского и Белоозера, из Москвы и Дмитрова. Не было только ростовских послов. Но Всеволод и не ждал их. Ещё полмесяца назад его и Михаила известили, будто в Ростов тайно приехал Мстислав, оставив княжить в Новгороде своего малолетнего сына. Михаил тогда не обратил на это внимания. «Пускай живёт, — сказал он. — А начнёт пакостить — вышибем».
Но выгнать беспокойного племянника они не успели. И вот сейчас Всеволод узнал от приезжего купца, что Мстислав Ростиславич, собрав дружину из бояр и гридь, готовится идти на Владимир. В тот же вечер великий князь созвал своих воевод на совет. Пригласили и выборных от владимирских посадов. Они были настроены весьма решительно.
— Государь, — говорил их вожак Гюря. — II седмицы не прошло по кончине Михайловой, а уж Мстислав ищет твоей головы. Ото всех чёрных людей бью тебе челом: иди на сыновца. Ежели будем побеждены, то пусть ростовцы возьмут и жён, и детей наших. Мы лучше умрём, но не отдадимся боярам во власть на новое поругание!
Всеволод молчал. Выслушать всех и обдумать услышанное — такую он перенял привычку у Михаила и потому не торопился с ответом. Но воеводы тоже поддержали Гюрю.
Тогда князь сказал:
— Я понимаю: войны не избежать. И всё-таки, дабы совесть была чиста, сделаю ещё один шаг к примирению. Тебя, Ратишич, и тебя, Гюря, я посылаю ко князю Мстиславу. Скажите ему так: «Брат, за тобою бояре и ростовцы, за мной — правда и владимирцы. Будь же князем в Ростове, а прочие города да повинуются тому из нас, кому хотят. Об одном прошу тебя: не губи отечество, возвеличенное трудами наших предков».
— Сделаем всё, как велишь, государь, — хмуро кивнул Гюря, — только князь-то Мстислав поймёт твоё слово по-своему. Будто ты боишься его...
— Знаю, — сказал Всеволод. — Но от вас ростовцы услышат, что не я жажду крови и не я навязал им войну. Ежели Мстислав в своей гордыне заупрямится, вы на обратном пути возьмите переславскую рать из охочих людей и ступайте к Юрьеву. Буду ждать вас там со всеми полками. Чем бы переговоры ни кончились, а мы должны быть готовы ко всякому повороту. И ещё: тебя, Гюря, жалую тиунством, чтобы Мстиславовы бояре не чванились перед моим послом. Ну, а Кузьма Ратишич и без того не худороден.
Гюря поблагодарил князя земным поклоном. Глаза у него заблестели от удовольствия, и Всеволод подумал, что новоиспечённый тиун давно, видно, ждал награды. Впрочем, награды заслуженной.
Глава 16
Двадцать седьмого июня, на Самсона-Странноприимца, владимиро-суздальская рать подошла к Юрьеву и соединилась с переславской дружиной. Гюря и Ратишич рассказали князю, что их посольство успеха не имело. Ростовские вельможи на вече дерзко кричали Мстиславу: «Коли хочешь, мирись со своим дядей один! Мы сами, оружием, управимся с пригородной чернью!» Особенно злобствовал боярин Добрыня Долгий.
— Имя твоё, государь, лаял и бесчестил, — говорил Гюря, — а нам, слугам твоим, грубил.
Всеволод выслушал послов, ничем не выдав своего гнева, только глаза потемнели.
— Где сейчас Мстислав? — спросил он.
— Стоит у села Липицы, отсюда верстах в четырёх.
— Добро. Кузьма, возьмёшь под начало переславцев. Они пойдут в левом крыле. Присматривай за ними — народ, я вижу, всё ремесленный, привычный больше к молоту да топору.
Но князь напрасно беспокоился за переславцев. Когда войско, оставив за собой реку Гзу, вышло на равнину у Липиц, переславцы первыми завязали бой и дрались не хуже княжеской дружины.
Битва была короткой, но яростной. Дольше всех держался главный воевода ростовцев Добрыня Долгий. Прижатый со своим отрядом к речному обрыву, боярин совсем осатанел. Его меч косил владимирцев, словно осоку. Челядинцы боярина тоже бились люто: они знали, что пощады не будет ни им, ни хозяину.
К Добрыне уже давно пробивался Кузьма Ратишич. И пробился.
— Эй, боярин! — закричал мечник. — Давай поздороваемся!
Добрыня молча повернул к нему своего коня. Но скрестить оружие им не пришлось — в шею боярина со свистом вошла чья-то сулица. Добрыня уронил меч и ещё попытался выдернуть копьё из раны. Чёрные немецкие латы окрасились ручьями
