Атолл - Владимир Колышкин

   - Я никогда не жил в отелях, - счастливым голосом сказал Оайе и в избытке чувств дал очередь со вспышками света из купленного для него игрушечного автомата.

   - Вот и отлично. В жизни самое важное - это впечатления детства и юности. Потом уже ничего так не впечатляет.

   На rue Commondant они увидели полукруглую стеклянный стену отеля, три звездочки, назывался "Bleu Marine". Как раз то, что надо.

   Они вошли в прохладный холл. Портье, белый, наверное, француз, подозрительно уставился на посетителя, перевел взгляд на мальчика с игрушечным автоматом, потом поклонился и сказал:

   - Добрый день, месье...

   Джон кивнул и спросил:

   - Я хочу снять одноместный номер до вечера...

   - Мы сдаем номера на сутки.

   - Ну, хорошо, пусть будет на сутки...

   - Должен вас огорчить, месье, но у нас это не принято.

   - Что не принято?

   - Спать с мальчиками.

   - Ах, вот вы о чем! Ха-ха-ха! Нет, вы меня не правильно поняли. Мальчик поселится один. А я вечером приду за ним и расплачусь за номер.

   - Несовершеннолетним не положено проживать в отеле без сопровождения взрослых, - резонно возразил портье.

   Джон посмотрел в глаза портье. Это был молодой человек, наверное, студент: честные глаза, челка торчком. Характер и принципиальность. Отлично. Молодые, да к тому же студенты, еще не потеряли веру в человечество.

   - Сколько стоит одноместный номер?

   - На сутки?

   - Да, черт побери!

   - В среднем от шестисот евро или 25 тысяч тихоокеанских франков... простите, месье, у нас не выражаются.

   Джон вдруг понял - он не нравится парню. Не как человек, а как американец. Джон говорил по-французски с американским акцентом.

   - Вива Франция! - сказал Джон.

   - Это не поможет, месье, - ответил портье.

   Что ж, это его право, подумал Джон, любить или не любить. Когда сам Джон был в Париже, ему, Джону, тоже не нравились парижане, так что же он хочет от парня?

   - Дядя, Джон, - мальчик потянул за рукав писателя, - пойдемте отсюда, я уже расхотел спать.

   Джон понял, что проиграл. Конечно, можно было попробовать поспорить, и убедительным аргументом была бы стопка из десяти стодолларовых бумажек, но не хотелось ломать через колено молодого человека.

   - Au revoir! - поклонился Джон принципиальному портье. [До свидания! (фр.)]

   - Bonne chance, - ответил портье. [Желаю удачи (фр.)]

   - Mersi bian... Allez, mon cher, - сказал Джон и повел мальчика к выходу. [Весьма благодарен... идемте, мой друг (фр.)]

   У дверей мальчик оглянулся и выпустил в портье трескучую очередь.

   Они вышли на горячую улицу, щурясь на яркое солнце.

   - Ну, что ж, - сказал Джон, - прикорнешь на корте, там есть скамеечки...

   - Да я, честное слово, уже не хочу спать.

   - Ну, ладно, идем.

   - Куда, дядя Джон?

   - В американское консульство. Там меня ждет друг на корте... Мы будем играть в теннис.

   - А мне можно сыграть?

   - Конечно...

   Они пошли по авеню Шарля де Голля, которая тянется от Рыбацкого порта до чугунных кружев Дворца президента.

   Джон старался приноровить ритм своей машистой поступи к мальчишеской шаркотне. Асфальт раскалился и неприятно проминался под подошвами. Такое впечатление, как будто ты идешь по шкуре гигантского животного, которое пока дремлет, но если проснется...

   - Скажи, Оайе, на Кукаре бывали землетрясения?

   - Я не помню. Но папа рассказывал, что однажды проснулся вулкан Бара-Бар...

   Мальчик стал рассказывать, как дымил вулкан, как тряслась земля, бегали в страхе люди...

   Джон машинально вставлял какие-то вопросы, чтобы словомельница мальчика не останавливалась, а сознанием привычно погрузился в свой писательский мир. Инцидент с портье исчерпан и забыт, продолжаем думать о своем. Среди толкотни мыслей и образов выперла довольная физиономия Питера Маршалла. "Убей меня трижды". Одного раза этому засранцу мало. Его надо убить трижды. Как это понимать? Так что ли? И не успел Джон одернуть себя, как тут же представил, даже не сам Джон, а вечно работающий в нем писательский перпетуум мобиле, как этот сволочной Маршалл идет по улице, такой же сомнамбула, как все творческие люди, не глядя ступает на перекресток и его тут же сбивает летящий на огромной скорости "понтиак". Тело Питера Маршалла взлетает в воздух, растерянные ноги мелькнули сверху, и бедняга, описав гиперболическую кривую, головой влетает в капот встречной ярко-красной "хонды". Но этого мало, отброшенное, исковерканное тело переезжает третья машина - серебристый "крайслер". Его убили трижды. Тут, конечно, не последнюю роль сыграли теннисные ассоциации...

   Жуткий визг тормозов, мальчик дернул за руку дядю Джона. Дядя Джон очнулся, дико выпучил глаза. У него захолонуло сердце. Если бы не реакция Оайе, быть бы им сбитыми машиной, так внезапно появившейся из-за угла улицы Хеухео.

   Перед ними стоял автомобиль, длинный как дирижабль. Непроницаемые траурные окна навевали ассоциации о катафалке. Джон вдруг врубился. Это был Президентский автомобиль - восемнадцатифутовый шестидверный "Роллс-ройс", сверкающий белым лаком.

   Тонированное стекло в задней части автомобиля медленно опустилось, и Джон увидел столь же тонированное лицо президента Куакуйи. С минуту тот строго взирал на потерявшего дар речи американского писателя. Потом полные губы Куллала Манолу приоткрылись, обнажая в улыбке крупные белые зубы. В двух передних резцах сверкнули вставленные бриллианты.

   - Джон Кейн, я полагаю? - сказал президент Куакуйи на чистейшем оксфордском английском (придира-доктор остался бы доволен его произношением).

   - Так точно, сэр, - почему-то по-военному ответил американский писатель, стесняясь своего американского выговора.

   - Куда следуете с таким рассеянным видом?

   - В американское консульство. В теннис, знаете ли, договорились с доктором сыграть...

   - Это с каким же доктором?

   - Его зовут Генри Уилсон, он из Великобритании.

   - Хорошая страна. Я там учился.

   Темная физиономия президента приобрела на миг вид, какой бывает у человека, вспомнившего приятные моменты прошлого.

   - Прошу вас, садитесь в машину. Я вас подвезу.

   - Стоит ли беспокоиться?.. то есть... простите... Ну, хорошо.

   - Вот и славно, - сверкнул бриллиантами Куллал Манолу.

   Пока Кейн лихорадочно соображал, в какую из шести дверей ему залезть, из машины выскочил быстрый черный человек. И вот перед Джоном открыли вход. Ливрейный лакей придержал дверцу. Да, это был лакей и именно ливрейный. Президент все-таки сидел в машине. Ему положено по статусу.