Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

– А я думал, пловчихи только про плаванье читают, – сказал он, вдруг испугавшись собственного голоса, ножом разрезавшего целомудренную тишину этого заведения. И подумал, что действует слишком неуклюже, с бросающейся в глаза неловкостью. Мысленно он уже проклинал себя за оплошность. Но дело было сделано, и она обернулась к нему, а Алексей, в свою очередь, посмотрел ей в глаза. Там он нашел целый спектр быстро меняющихся эмоций: удивление, настороженность, мимолетное колебание. Наконец дружелюбные искорки приветливо посыпались из них. За это мгновение Алексей пережил вечность; ему казалось, что кто-то свыше решает его судьбу.

– Не только… Еще любят хорошие стихи, – сказала она, выдержав его взгляд. И сказала так многообещающе, словно они уже были знакомы, тем самым она словно призналась, что в бассейне его, по крайней мере, отличала от десятка других утренних посетителей, и, конечно, Алексей расценил это как добрый знак.

Обнадеженный курсант уже открыл рот, чтобы продолжить разговор, но тут библиотекарша, строго вскинув брови, сухо осведомилась у нее о чем-то. И девушка, знакомство с которой уже почти состоялось, вынужденно отвернулась, а затем, вежливо кинув этой карге в очках «До свидания», направилась к выходу. Не сказав ему ни слова! Пока она удалялась, на его вытянувшемся лице за несколько секунд отобразились все танталовы муки. Как же Алексей ненавидел в эти мгновения библиотекаршу! И с каким насупленным и злобным видом он дожидался, пока это медлительное создание поставит свою никчемную закорючку на таком же никчемном формуляре, чтобы почти прорычать ей на ухо свое презрительно-осуждающее «До свидания» и кинуться вдогонку за прелестницей.

Алексей стремглав выскочил на улицу. В обе стороны от крыльца двигались равнодушные прохожие. Их невозмутимость и отстраненность в этот момент сводили его с ума. Куда бежать, где теперь искать ее?! Машинально нахлобучив на голову фуражку и впервые после поступления в училище не проверив машинальным движением руки на ощупь, все ли застегнуты пуговицы на кителе и на месте ли кокарда фуражки, он рванулся в одну сторону, но, преодолев с невероятной быстротой шагов двадцать, тут же передумал и, сам не зная почему, избрал противоположное направление. Неужели он ее потеряет? Форменный идиотизм! От безнадежности судорога молнией пролетела вдоль тела, оставив холодный след внутри. Когда же он снова поравнялся с массивным крыльцом библиотеки, от неожиданности выпучил глаза: девушка, как ни в чем не бывало, только выходила из здания. В голову ему ударила буйная волна стыда: она видела его мечущимся, явно ищущим ее. Ему стало нехорошо от этой мысли. А вдруг она стояла и наблюдала за ним – вот живой комикс! Как все глупо и бездарно! Ну и пусть! Пусть знает, что он именно ее ищет. Так даже лучше. И после этого самопрограммирующего решения он вдруг собрался, стал смелее, напористее. Как хищник, крадущаяся поступь которого выдает его планы, он уже не скрывал свой замысел. «Ввяжемся в бой, а дальше посмотрим», – по-военному приказал он сам себе.

– О-о-о, – протянул Алексей, от неожиданности теряя слова и стараясь выхватить их из воздуха, как выброшенная на берег рыба, – я был уверен, что мы еще увидимся. Я хотел… кое о чем спросить…

– О чем же? – она слегка улыбалась. Не то смеясь над его незадачливостью, не то ободряя. Но отступать было некуда, да и невозможно.

– О твоем плавании и о… Есенине. Но, для начала, о твоем имени.

«Черт, не то сказал. Ну и балбес же я! Ну да ладно…» – пронеслось в голове у Алексея, и он опять подумал, как, вероятно, нелепо выглядит, как предательски вытянулось его лицо.

– Зачем? – голос ее зазвучал строго. Но глаза девушки все-таки улыбались, и в них мигали лукавые искорки, которым Алексей очень обрадовался.

– Я пройду с тобой немного, можно? – проговорил он вместо ответа, хотя и так уже шел рядом. Инициатива все еще давалась ему с величайшим усилием. Девушка не протестовала, хотя и не поощряла его стремления. Но Алексей улавливал, что ей приятно внимание курсанта с тремя нашивками на рукаве, то есть вполне взрослого и вполне серьезного молодого человека. По правде говоря, только эти ярко-желтые нашивки и поддерживали его дух сейчас, будь он в рубашке и джинсах, провал был бы обеспечен.

– У вас все такие там в училище?

– Какие?

– Напористые.

– Наоборот, мы очень вежливые. Но у нас жизнь суровая, вот нам и приходится все делать, как последний раз в жизни.

Алексей болтал, сам не зная что и не вполне понимая, как из его уст выплескивались очереди слов. Их поток на время стал его защитным панцирем, кольчугой. Она засмеялась, запрокинув голову, и Алексей не преминул воспользоваться моментом ослабления обороны, как ему показалось, скорее внешней, чем действительной.

– Как тебя зовут? – Сам того не подозревая, Алексей пожирал ее глазами.

– Аля, – ответила она просто и с вызовом посмотрела ему в глаза, – а тебя?

– Алексей. Видишь, вот и познакомились. Я еще в бассейне хотел с тобой поговорить, но ты так быстро исчезаешь…

– Это просто так ты хотел…

И они вместе прыснули от смеха – нервного, детского, разряжающего каждую секунду возникающую напряженность. А затем Алексей опять взглянул на девушку, уже с меньшей примесью прежней опаски, и отметил про себя, что ему очень нравится ее дерзкая мальчишеская челка и розоватые, немного пухленькие губки, слегка приоткрытые и придающие выражению лица притягательную томность.

– Где ты так плавать научилась?

Спортивная тема была Алексею немного ближе, немного легче для новых зацепок в продвижении к ней, неведомой и влекущей какой-то странной, потрясающей силой. Но он, вероятно, угадал, потому что на ее лицо набежал свет радости.

– Я много лет занималась очень серьезно, но теперь уже, пожалуй… – тут она осеклась и немного смешалась, очевидно, хотела что-то рассказать, но передумала, – но теперь это уже в прошлом… Со временем надо выбирать между спортом и остальной жизнью.

Модуляция ее голоса слегка изменилась, он стал ниже и приглушеннее. На лице вместе с короткой тенью печали или сомнения появилась трогательная полуулыбка.

– Это как?

Неспешной походкой они незаметно вышли на Первомайский проспект, о чем возвестило протяжное гудение троллейбуса. Аля остановилась.

– Мы пришли, дальше я еду на троллейбусе, – сказала она вместо ответа тихо и серьезно.

– Ммм… может, пройдем еще остановку пешком, сама погода просит тебя об этом? – Алексей говорил твердо, но глаза его смотрели почти что умоляюще, и, похоже, ей это было приятно. Он отчаянно искал зацепку. А она улыбнулась как-то ободряюще, с оттенком снисходительной чуткости и, как показалось Алексею, глубоко упрятанной примесью лукавства. По ее лицу с еще детскими щечками скользнул майский луч, осветил его и согрел, и Алексею уже мерещилось, что ей тоже не хочется расставаться, по крайней мере так скоро. Опять какая-то сторонняя сила вмешалась, чтобы помочь ему и приковать ее внимание. Единственное, чего он боялся, так это испортить разговор каким-нибудь неловким жестом или случайным казарменным выражением. И потому он еще тщательнее выверял фразы, взвешивая каждое слово, как будто случайно попал на важный экзамен.

– Ну хорошо… – согласилась новая знакомая, и Алексей с благодарностью взглянул на ее сжавшиеся губки, про себя заметив, что они просто великолепны в моменты принятия решения.

И они прошли еще остановку, затем еще одну и потом уж окончательно побрели пешком, утопая в теплом тополином пуху, который, как первый снег, запорошил улицы, предвещая теплое лето. От восторга у курсанта пересохло горло. И если бы он жестоким самоконтролем не сдерживал движения своих рук и ног, то, верно, танцевал бы и подпрыгивал вокруг девушки, как щенок, которого поманили кусочком сильно пахнущего сыра. Уже совершенно не следя за маршрутом, Алексей сопровождал свою благосклонную спутницу, увлекшись разговором и своими осторожными наблюдениями за нею. Она сама как бы нехотя поведала, что, несмотря на рост спортивных результатов и совершенно реальные перспективы попасть в команду страны, сознательно отказалась от такого пути, чтобы получить образование. Он же рассказал, что занимается в училищной команде и готовится принять участие в чемпионате ВДВ в августе. Затем неожиданно они стали говорить о Есенине, которого он, как, впрочем, и других поэтов, почти не знал и еще меньше жаловал. Алексею порой становилось неловко за свои пробелы, и он пошел в наступление, настаивая, что стихи преимущественно бесполезны, поскольку являют собою тоскливое нытье экзальтированных и не верящих в себя существ. Она же с жаром отстаивала мысль, что стихи играют роль подкидного мостика гимнаста, потому что в момент прочтения резко разжимается и подбрасывает эмоциональное состояние до небес. Говоря о стихах, Аля даже остановилась и заявила, что они дают более глубокое понимание мира, которого не хватает большей части живущих. «Ничто так глубоко не проникает в душу, как звук и ритм, и в этом они больше похожи на песни, чем на содержательные романы», – книжно выразилась Аля, и Алексей подумал, что это вовсе не ее слова, а где-то вычитанные и заученные. Но ему было приятно слушать ее рассуждения, вероятно, еще и потому, что они были так непохожи на те речи, которыми питались его уши последние годы. Она же так увлеклась, что неожиданно прочла несколько строк Есенина о переживаниях собаки, у которой отобрали и утопили щенков. И действительно, после ее слов волна нежности и сладкого, волнующего предчувствия прилила к душе, но Алексей с усилием отогнал ее. «Не забывай, дружок, что при всяких обстоятельствах ты должен быть пусть не грубым, но, как минимум, суровым – в этом мужская суть», – приказывал он себе. В ответ он сообщил, что для него гораздо больше значат суровые книги, а стихи только мешают там, где царствует сила. И она опять не согласилась, заявив, что бывают разные проявления силы, и сила механическая, буйная и убийственная, которая пропагандируется у них в училище, на самом деле вовсе не та сила, к которой следует стремиться. Что истинная сила духа проявляется в вере в добро, милосердии и созидании. Нет, она, конечно, уважает здоровых ребят с развитой мускулатурой, как в американских кинобоевиках, но в жизни все совсем не так. «Это сугубо женское, слабое представление о силе», – подумал Алексей, но ничего не сказал, а только наблюдал за ее живо шевелящимися губами и широко распахнутыми с кофейными зернами зрачков глазами. Она продолжала прозаичнее и трагичнее рассказ о соседе-солдате, потерявшем обе ноги от взрыва на мине в Афганистане. И по ходу короткого, неумолимого повествования зрачки ее сужались, черты лица заострялись, и оно приобретало трагически-скорбное выражение. И теперь, заканчивала Аля, когда она видит порой, как престарелая мать толкает с постоянно влажными от слез глазами его инвалидное кресло, какая неизлечимая безнадежность сквозит в помутневших глазах этого парня, сердце ее сжимается и ее терзают сомнения в справедливости его судьбы. Алексей несмело возражал, что он защищал интересы родины, что в этом всегда состоял мужской долг и так диктовала мужская честь. «Отчего же он теперь забыт всеми? И какова его судьба? Разве такого будущего он хотел, когда учился в школе?» – вопрошала Аля настойчиво, и он не сумел найти ответа на вопрос.