Проект «Украина». Три войны России с Украиной - Антон Антонов-Овсеенко

Но самым последним, предсмертным вздохом независимости Украины стал кабинет министров Ливицкого — этот «кабинет окончательного демонтажа УНР на родных просторах, — как охарактеризует его уже в наши дни историк Яневский. — Непрестанно двигаясь вдоль Збруча — с юга на север, от Каменца до Волочиска, а потом эвакуировавшись на территорию Польши, это правительство до конца года умудрилось-таки провести 41 заседание, на которых было рассмотрено 199 разнообразных вопросов. Первыми из них в Станиславе были доклады о состоянии дел на фронте и в области внешней политики. Последние, в Тарнуве, 29 декабря, — “о направлении дальнейшей политики правительства” и “утверждение постановления об условиях расчета с Австрией”»[167].

…С возвращением на территорию Украины советских войск, свою роковую роль, как и в 1917 г. в самой России, сыграл большевистский популизм. Чего стоит один только первый пункт резолюции ЦК РКП(б) от 6 декабря 1919 г., в котором подчеркивается «необходимость еще раз подтвердить, что Российская коммунистическая партия стоит на почве признания независимости украинской социалистической советской республики»[168]. Из чего прямо следует, что независимость большевики допускали исключительно в ее «социалистическом» виде и только в составе Советов. Но какая же это независимость на самом деле?

Независимость большевики допускали исключительно в ее «социалистическом» виде и только в составе Советов. Но какая же это независимость на самом деле?

В той же резолюции большевики обращали жало своей критики в сторону самодержавия, когда говорили, что «украинская культура (язык, школа и т. д.) на протяжении столетий удушалась самодержавием и эксплуататорскими классами России»[169]. Безошибочная, заведомо успешная тактика: все, что было раньше, — плохо, во вред украинской нации и ее трудовому народу, а все, что будет при большевиках, — на пользу. Именно поэтому большевики официально вменяли в обязанность членам своей партии в Украине содействовать в том числе исчезновению препятствий для украинского языка и культуры.

Но и большевикам в очередной раз удалось лишь ненадолго закрепиться в Украине: в апреле 1920 г. Киев заняли польские войска. В это время части Южного фронта большевиков подошли к Львову, а Западного — к Варшаве. До захвата польской столицы оставалось совсем недалеко, однако в августе 1920 г. красные потерпели под Варшавой сокрушительное поражение от поляков Пилсудского. В итоге 20 октября 1920 г. в Риге был заключен мирный договор между Советской Россией и Польшей, по которому Польше и перешли те самые земли Галиции и части Белоруссии.

Примерно в это же самое время Белая гвардия под командованием барона Петра Врангеля высадилась с десантом в Кубани и на Дону; в союзе с Махно и при серьезной материально-технической поддержке Антанты Врангель вплотную подошел к Донбассу. Но красные, как известно, вскоре оттеснили Врангеля в Крым. В ноябре 1920 г. большевики взяли Перекоп и разгромили последний оплот Белого движения в России: от причалов Крыма в панике отдавали концы последние пароходы с беженцами, части Петлюры в это же самое время покидали территорию Украины…

…Основная задача советской исторической науки всегда состояла в том, чтобы доказать, что все социально-политические изменения в Украине происходили в точности так же, как и в России, что победа большевиков в Украине в ходе Гражданской войны состоялась при массовой поддержке городского и сельского пролетариата — а не вследствие интервенции извне. Владимир Антонов-Овсеенко, один из военных вождей большевизма, сыгравший заметную роль как раз в этой самой интервенции Советов на территории Украины, доказывал впоследствии, что «социальная революция не была привнесена на Украину, она выросла на ее почве. Контрреволюция на Украине удушалась руками самих же украинских рабочих и деревенских бедняков. Под их ударами пал гетман, их ударами уничтожен Петлюра, смят Григорьев [крупный атаман, который, как и Махно, после союза с большевиками в итоге перешел на противоположную сторону. — Авт.]»[170].

По современным исследованиям, в ходе первой войны Украины с Россией, «после разгрома армии Пилсудского и вооруженных формирований Петлюры в 1920 году десятки тысяч сторонников Украинской народной республики оказались на территории стран Западной Европы. Только в Польше, например, количество украинских эмигрантов, по большей части бывших военных, насчитывалось 30 тысяч»[171]. Что, кажется, опровергает теорию о «всенародной» поддержке советской власти: десятками тысяч измерялась значительная, и отнюдь не худшая часть украинского народа.

Но правда и то, что громадные малоимущие слои в Украине действительно поддержали большевиков, будучи привлеченными не только (а может быть и не столько) идеей всеобщего равенства и братства, но и возможностью поживы. В точности так же обстояло дело в самой России: деревенской голытьбе импонировала возможность поделить имущество своих соседей, которым эти неимущие, как водится, неистово завидовали. Рабочим также нравилась идея раздела промышленности между собой.

Но понимали ли сами большевики, что пропагандой идеи «дележа» они провоцируют банальный разбой? Скорее всего — нет, особенно если речь идет о «первосвященниках» большевизма, таких, как Ленин и Троцкий, и немногих из тех, кого принято причислять к «ленинской гвардии», таких, как Антонов-Овсеенко: эти люди до Октябрьского переворота прошли голод и холод тюрем, ссылок и лагерей, пережили отчаяние эмиграции, для них тяга к стяжательству была присуща менее всего, материальные блага они ценили в последнюю очередь. Эти люди рассчитывали на такое же отношение к жизни со стороны рабочих и беднейшего крестьянства: Ленин всегда подчеркивал необходимость союза пролетариата именно с этой прослойкой на селе, а с ним всегда не соглашался Бухарин, который справедливо полагал, что крестьянин, даже обедневший, по сути своей — собственник. И если в отношении рабочих расчет большевиков оказался относительно верным (более образованный, чем крестьяне, пролетариат все же понимал пагубность разбоя), то в отношении крестьянской бедноты они катастрофически ошибались: голытьба как в России, так и в Украине принялась грабить и жечь сначала помещичьи усадьбы, а затем приступила к силовому разделу имущества зажиточных соседей.

Деятельные участники бурных событий 1917–1920 гг. в Украине — такие, как Исаак Мазепа, тем не менее считают, что в победе советской власти первую скрипку действительно сыграли крестьяне во главе с менее многочисленным, но более сознательным пролетариатом. Мазепа как бы в развитие убежденности Антонова-Овсеенко в том, что социализм в Украине возник естественным образом от поддержки народных низов, говорил, что «российская революция тем отличается от буржуазных революций Европы, что буржуазный класс не является в ней движущей силой. Буржуазия играла в истории в высокой мере революционную роль. Но время буржуазных революций в этом смысле уже минуло. Подобно революции 1789 г. во Франции, в России самой решающей массой, заинтересованной в победном конце революции, является крестьянство, но в этом случае оно идет не под предводительством буржуазной демократии… как во Франции, а под предводительством пролетариата»[172].

И по свидетельству первого главы правительства независимой Украины Винниченко, за большевиков выступала «вся крестьянская голытьба, весь… пролетариат, за них были украинские войсковые части, которые перешли на их сторону из-за политики атаманщины (таращанская дивизия, повстанческие части Григорьева и т. п.)»[173].

Со своей специфической точки зрения оценивал все происходившее в Украине генерал Антон Деникин, который впоследствии в своих «Очерках русской смуты» писал:

«Все они шли против Украины и Дона. Какая сила двигала этих людей, смертельно уставших от войны, на новые жестокие жертвы и лишения? Меньше всего — преданность советской власти и ее идеалам. Голод, безработица, перспективы праздной, сытой жизни и обогащения грабежом, невозможность пробраться иным порядком в родные места, привычка многих людей за четыре года войны к солдатскому делу, как к ремеслу (“деклассированные”), наконец, в большей или меньшей степени чувство классовой злобы и ненависти, воспитанное веками и разжигаемое сильнейшей пропагандой»[174].

Но поражение Украины в ее первой войне с Россией за свою независимость объясняют не только сплоченностью рядов пролетариев и крестьян. Тот же Исаак Мазепа, например, полагал, что «революция на Украине, имея те же самые предпосылки, что и революция московская, не имела таких внутренних умов… Идеолог украинского монархизма г. Липинский в своих хуторянских “обращениях к братьям-хлеборобам” заявляет: “Это было время для украинского Ленина. Ленина мы не нашли. И в этом вся трагедия Украинской Республики”»[175].