История лингвистических учений. Учебное пособие - Владимир Алпатов

Школа К. Фосслера довольно долго сохраняла популярность и воспринималась рядом лингвистов как альтернатива традиционному сравнительно-историческому языкознанию. Она не перестала быть влиятельной даже после появления структурализма. Многим ее идеям, в частности, следовали авторы вышедшей в 1929 г. в Ленинграде книги «Марксизм и философия языка», о которой будет говориться ниже, В. Н. Волошинов и М. М. Бахтин. В целом однако с 30—40-х гг. XX в. идеи эстетического идеализма, во многом исходившего из априорных, недоказуемых постулатов, потеряли популярность, хотя сама школа просуществовала до середины века. Тем не менее гумбольдтовская традиция не исчезла из науки. Особенно сильна она была в Германии, где с 20—30-х гг. на смену эстетическому идеализму пришло новое направление — неогумбольдтианство (Й. Трир, Л. Вайсгербер). Однако по-настоящему активное возрождения ряда гумбольдтовских идей началось с 60-х гг. с возникновением генеративной лингвистики.

Булаховский Л. А. Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1952.

Звегинцев В. А. Предисловие к разделу «Психологизм в языкознании» // Звегинцев В. А. История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях, ч. 1. М., 1964.

Бахтин под маской. Маска третья // Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. М., 1993, с. 55–57,102–104.

Младограмматизм

С 70-х гг. XIX в. развитие мирового, прежде всего европейского языкознания вступает в новый этап. К этому времени период глобальных философских систем и стремлений к широким обобщениям окончательно ушел в прошлое. И в естественных, и в общественных науках преобладающей доктриной стал позитивизм. Учение позитивизма впервые было сформулировано французским ученым О. Контом в 20 — 30-е гг. XIX в., но его господство в европейской науке стало явным во второй половине века и в основном продолжалось до Первой мировой войны.

Позитивизм отказывался от рассмотрения «вечных вопросов» философии и науки, не подкрепленных фактическим материалом. Задача ученого сводилась к наблюдению, регистрации и первичному обобщению фактов, все остальное признавалось «метафизикой» и изгонялось из науки. Во многих науках наступила пора отказа от обобщений, но в то же время интенсивно накапливались факты, ставились эксперименты, развивалась исследовательская методика.

Это произошло и в языкознании. В позитивизме не было места ненаблюдаемым явлениям и не подтвержденным фактами концепциям. Широкие обобщения, свойственные В. фон Гумбольдту и его современникам и еще сохранявшиеся у А. Шлейхера и X. Штейнталя, не находили отзвука у следующего поколения ученых. Окончательно ушли в прошлое идеи «духа народа», отзвуки которых еще заметны у А. Шлейхера. Характерно и вытеснение из науки проблем происхождения языка и стадиальности как «метафизических». В это время Французская академия отказывается вообще принимать к рассмотрению работы, касающиеся происхождения языка и универсальных всемирных языков. Стадиальное развитие от «аморфных» языков к флективным плохо подтверждалось фактами, но вместо него вообще ничего не было предложено. После X. Штейнталя типология, ассоциировавшаяся со стадиальностью, на полвека перестает развиваться, возродит ее лишь Э. Сепир в 20-е гг. XX в. Всякая классификация языков, кроме генетической, считалась в эпоху позитивизма «ненаучной».

При отходе от обобщений новое поколение языковедов сохранило от прошлого представление о своей науке как исторической, по-прежнему сравнительно-исторический метод оставался преобладающим. Сравнение фактов родственных языков и реконструкция праформ продолжали считаться главной задачей лингвиста, хотя восстановление индоевропейского праязыка уже не было для нового поколения столь самодовлеющей задачей, как это было для А. Шлейхера, и никто уже не пытался сочинять на нем тексты. Ученые ограничивались задачей рассмотрения отдельных исторических фактов. В то же время возросла точность и четкость реконструкций, сравнительно-исторический метод, сформированный его основателями лишь в общих чертах, был доведен до логической завершенности.

Ученые конца XIX в. обычно не замыкались в рамках лингвистики, комплексность исследований скорее возросла. Именно тогда сложилось сотрудничество историков языка с историками и археологами. На науку о языке продолжала влиять психология, которая в это время интенсивно развивалась. Во второй половине XIX в. сложилась экспериментальная фонетика — дисциплина, находящаяся на стыке лингвистики, акустики и физиологии и в то время почти не связанная с основным направлением исторических исследований в языкознании. Но и экспериментальная фонетика хорошо укладывалась в рамки позитивизма: фонетисты ограничивались регистрацией фактов, а для их теоретического осмысления, которое будет сделано в фонологии, еще не пришло время.

Ведущим лингвистическим направлением тех лет, наиболее полно отразившим преобладавшие идеи своего времени, стала школа немецких ученых, получившая название младограмматиков; это название первоначально было придумано и пущено в ход их противниками, но затем закрепилось и его приняли сами представители школы. Ведущими младограмматиками были Август Лескин (1840–1916), Герман Ост-хоф (1847–1909), Карл Бругман (1849–1919), Герман Пауль (1846–1921), Бертольд Дельбрюк (1842–1922). Все они выдвинулись в 70-е гг.

XIX в., первоначальным центром младограмматизма был Лейпцигский университет, затем ученые этого направления разъехались по разным немецким университетам, создавая там собственные школы. Поначалу младограмматикам приходилось бороться с компаративистами более старой школы, но постепенно их идеи стали преобладающими в германской, а затем и в мировой науке о языке (весь XIX в. и начало XX в. языкознание во многом считалось «немецкой наукой»). Младограмматизм господствовал с 70—80-х гг. до 1910-х гг. включительно, хотя, как будет показано ниже, не все ученые разделяли его концепцию. Таким ученым часто просто бывало трудно работать, как это было с Ф. де Соссюром.

Впервые теоретические взгляды младограмматиков были четко сформулированы в книге Г. Остхофа и К. Бругмана «Морфологические исследования в области индоевропейских языков», вышедшей в Лейпциге в 1878 г., и особенно в предисловии к ней, получившем название «Манифеста младограмматизма»; предисловие в русском переводе включено в хрестоматию В. А. Звегинцева. К моменту его издания младограмматики были хоти и молодыми, но уже известными компаративистами, получившими ряд значительных конкретных результатов.

«Манифест» целиком полемичен по отношению как к прямым последователям Ф. Боппа, так и к уже покойному тогда А. Шлейхеру. У последнего его авторы не принимали как стадиальные идеи и не подкрепленный фактами тезис об «упадке» всех языков на поздних этапах развития, так и излишний уклон в «доисторию» и в реконструкцию индоевропейского праязыка. Они писали: «Реконструкция индоевропейского языка-основы была до сих пор главной целью и средоточием усилий всего сравнительного языкознания. Следствием этого явился тот факт, что во всех исследованиях внимание было постоянно направлено в сторону праязыка. Внутри отдельных языков, развитие которых известно нам по письменным памятникам… интересовались почти исключительно древнейшими, наиболее близкими к праязыку периодами… Более поздние периоды развития языков рассматривались с известным пренебрежением, как эпохи упадка, разрушения, старения, а их данные по возможности не принимались во внимание… Сравнительное языкознание получало общие представления о жизни языков, их развитии и преобразовании главным образом с помощью индоевропейских праформ. Но… разве достоверность, научная вероятность тех индоевропейских праформ, являющихся, конечно, чисто гипотетическими образованиями, зависит прежде всего не от того, согласуются ли они вообще с правильным представлением о дальнейшем развитии форм языка и были ли соблюдены при их реконструкции верные методические принципы?.. Мы должны намечать общую картину характера развития языковых форм не на материале гипотетических праязыковых образований и не на материале древнейших дошедших до нас индийских, иранских, греческих и т. д. форм, предыстория которых всегда выясняется только с помощью гипотез и реконструкций. Согласно принципу, по которому следует исходить из известного и от него уже переходить к неизвестному, эту задачу надо разрешать на материале таких фактов развития языков, история которых может быть прослежена с помощью памятников на большом отрезке времени и исходный пункт которых нам непосредственно известен».

Г. Остхоф и К. Бругман призывали не ограничиваться только анализом письменных памятников. Они писали о необходимости учета материала современных языков, особенно диалектов и говоров: «Во всех живых народных говорах свойственные диалекту звуковые формы проводятся через весь языковой материал и соблюдаются членами языкового коллектива в речи куда более последовательно, чем это можно ожидать от изучения древних, доступных только через посредство письменности языков; эта последовательность часто распространяется на тончайшие оттенки звуков».