Однажды в Москве. Часть II - Ильгар Ахадов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Ну и ну, Тощий, растешь…”
– Ты знаешь, где взять смертника? – он опять сосредоточился во взгляде.
– Есть одна мысля. Ответ будет готов к завтрашнему утру. Вы пока установите визуальное наблюдение за объектом. Пути отхода и прочее. Подготовьте мощное взрывное устройство. Желательно сымитируйте самодельную, соответствующую легенде.
– Значит, все-таки, Кавказ?
Я нехотя кивнул:
– А что, у вас еще русские смертники есть? Сколько наших положили?
– Двадцать восемь. В том числе два офицера.
Офицерами называли командиров групп.
– А кто слил им списки?
Тощий после паузы:
– Мы устроили допрос с пристрастием одной сотруднице. Ну, той, у которой Кореец ночевал перед покушением. Она секретоносительница. Сначала все упорно отрицала, кричала, возмущалась. Не знала, что Кореец выжил. Мы даже засомневались. А Ким, как пришел в себя, тотчас прошептал ее имя. Она той ночью как-то невнятно себя вела. Ну, мы и приволокли ее к Корейцу. Только посмотрев в его глаза, она сломалась. Во всем призналась и назвала имена еще двух кротов. Я не сдержался. Ее прямо там… Зря. Легко отделалась.
– Ей заплатили?
Он кивнул.
– А те двое?
– Одного уже схватили. Медленно пилят на части. Второй соскочил. Далеко не уйдет, жена и дочка у нас.
– Ясно… – мурашки прошли по коже. Я слышал про эти казни в присутствии личного состава.
– А если не найдете?
– Это его выбор. За поступки надо отвечать.
– Понятно.
– Я твоих забираю. – Тощий исподтишка глянул на братьев.
– Они и мне нужны…
Романовы молча встали за моей спиной.
– Ладно. Тогда до завтра, здесь же. Реши вопрос смертника…
Я подошел к старой армянке, вытирающей стол после маловозрастной парочки.
– День добрый.
Она, не поднимая глаз, кивнула.
– Где Арам?
– Сюда уже не ходит. Друзья знают, где он.
– Я тоже друг. Он в Смоленске?
Она опять кивнула и платком вытерла вдруг прослезившиеся глаза:
– Он очень больной. Поторопитесь…
Магомедказиева в пекарне не было. Меня встретил один из его “братьев”, по-их – “ахи”14. Этого бородатого “братка” я здесь видел. Он, вероятно, исполнял роль главного в заведении в отсутствии хозяина. Широкоплечий, видимо, очень проворный, он оставил тесто, которому придавал форму тандырных лепешек и, вытирая руки передником, подошел ко мне.
– Cалам-алекум. Да хранит тебя Аллах.
– Салам-алекум и тебе. Где Хаджимурат?
Он возвел глаза на потолок:
– Молится…
Наверху были жилые помещения – несколько комнат, в которых Магомедказиев проживал с семьей.
– Разве сейчас время молитвы? – я спросил, слегка удивившись.
– Друг у него стал шахидом. Гяуры убили.
“Черт! Быстро же…”
– Я хочу его увидеть.
– Нельзя во время молитвы. Наша сестра сейчас закончит с выпечкой и поднимется наверх. Узнает, закончил ли наш брат молиться? Хочет ли тебя принять?
– Послушай, приятель, скажи своей “сестре”, пусть поторопится. Если это необязательный намаз, то он может прервать молитву и принять человека, тоже скорбящему по этому шахиду. Или я ухожу…
По его взгляду одна из “сестер” тотчас юркнула рядом и вышла через боковую дверь во внутренний двор. Недовольный “браток” вернулся за стол и молча продолжил манипуляции с тестом.
В этом полутемном помещении, впитавшим аромат свежевыпеченного хлеба, освещенный только светом огня из печей и дневным светом, скупо льющемся из нестандартного длинного окна, эти бесшумно работающие “сестры” являли собой странное зрелище. Я невольно поискал глазами озорную таджичку в тюбетейке, но тщетно – все были покрытые. Высвечивались только глаза, где-то с любопытством, где-то со страхом глядевшие сквозь разрезы темного головного покрывала.
“Наверное, и ее закрыли. Кто говорит, нельзя повернуть историю вспять…”
Дверь, соединяющая магазин с пекарней, открылась. Мужчина средних лет с пышной бородой и белой тюбетейкой, высунувшись, потребовал хлеб. Тотчас другой, более здоровенный бородатый “браток” схватил широкую доску с наваленными на него дымящими, ароматными изделиями, и понес к выходу.
В проеме другой двери, где чуть ранее скрылась указанная “сестра”, показался запыхавшийся то ли из-за чрезмерного веса, то ли от проворного движения Магомедказиев, быстрым взглядом оглядел помещение и подошел ко мне. Глаза у него были заплаканные и покрасневшие. Мы сдержанно обняли друг друга за плечи. Он скорбным голосом воскликнул:
– Как это случилось? Почему Аллах так рано призвал нашего друга? Воистину, он выбирает самых лучших…
Глаза у него вновь увлажнились.
– Пути Аллаха неисповедимы, – машинально повторил я изречения из головной книги конкурирующей религии, слегка изменив формулировку.
– Правду говоришь, брат мой… – вытер глаза ладонью мой верующий друг. При всей своей силе и необузданности в гневе, он всегда напоминал мне большого ребенка, которого легко обмануть. – Пошли. Вспомним, какой он был достойный из достойнейших… О Абдул, – обратился он властно к “управляющему братку”, исподтишка поглядывающего за нами, – меня сегодня ни для кого нет, слышишь?
– Ты и утром так говорил… – тихо проворчал следом “браток”, не отрываясь от манипуляций с тестом…
В убранном по-восточному помещении, с коврами на стенах и с разноцветными подушечками по краям комнаты, прежде всего бросалась в глаза узорчатая книга, написанная арабской вязью и выставленная на большой подставке на середине огромного ковра, покрывающего всю комнату. Указав место рядом, Хаджи сел напротив Корана, брызнул на свои и мои руки ароматные духи из маленького флакона и с любовью начал перелистывать страницы книги.
– Вот где истина, брат мой! Здесь указано начало начал и самый конец, когда все погребенные предстанут перед Аллахом, как ягнята, отвечая за свои поступки, мысли, слова. Я собираюсь вновь прочитать эту святую книгу во имя благословения души нашего друга. Пусть милость Аллаха не оставит его в истинном мире и душа не узнает терзаний, когда будут листать книгу его деяний.
Но одна мысль не дает мне покоя. Я так и не успел привести его к молитве, не смог приблизить его незрячие очи к стопам истинного ислама. Пусть Аллах простит этот самый большой грех в его жизни…
Зашла такая же укутанная в черное худенькая девушка, поставила на находящуюся рядом низкую подставку чайный набор и так же бесшумно вышла.
– …Зейнаб! Моя старшая… – с любовью в голосе проинформировал Хаджи, разливая чай по стаканам. – После ранней смерти матери – у нее было слабое сердце…
– Пусть Аллах смилуется над ее душой, – ментально перебил его я.
– Пусть Аллах дарует рай и твоим усопшим, – так же смиренно ответил он. – Да… Теперь только она и заботится обо мне. За нее сватается Абдул. Ну, тот образина, который тебя встретил. Но я не знаю, как поступить? Абдул, хоть и брат мне по вере, но стар для нее и ворчливый.
– А ты спроси у нее. Ведь не
