Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов

Шеф прикуривает одну сигарету за другой. Грымов про него: «Не стать капитану майором!» На «пятиминутке» я обмолвился, что «поставил крест в листе назначений». Главврач едва не потерял лицо. «Не произносите при мне этого слова!» – вскинулся. Не сатанист ли?

Алексин запретил класть больных на соседнюю койку с больным Шамиловым, подле которого умерло трое, будто Шамилов, живя сам, заражал смертью других.

Суеверие пошло выше. Начальник тюрьмы Теликов при сдаче мною дежурства: «Надеюсь, рядом с Шамиловым никого не положили?»

Злосчастную койку вовсе выкинули.

Алексин сетовал: «Они (больные) жить не хотят, а нам отвечай!»

22.07.10

К 16.00 у больного Джагавы Кобы Давидовича, 1969 г. рождения, началось. Коба лежал на кровати, распластав руки. Шевелил пальцами. Во мне признавал сокамерника, интересовался инкриминируемой мне уголовной статьей. Вытягивая губы трубочкой, пытался сосать материнское молоко. Вен для внутривенных вливаний у Кобы не было – он был не только алкоголик, но и наркоман (защищаясь, организм наркомана прячет вены вглубь).

Замечая, что Коба, отец троих детей, собирается предстать перед своим Отцом, шеф, расписываясь в собственной беспомощности, вызвал скорую помощь: «И так три трупа. Хватит!»

С подстанции о больном расспрашивала женщина, ее сменил мужчина. Дали номер заказа. Мы ждали. Бригада не ехала. Тогда Алексин, увидев в окно другую «скорую», вызванную по поводу другого больного дежурным фельдшером на общий корпус, послал нашего фельдшера Дымова «перехватить карету».

Фельдшер чужой «скорой» вставил катетер-бабочку, предназначенный для необнаруженной подключички, в вену плеча. Влили 200,0 трисоля.

Т.к. эта «скорая» была по случаю, дождались своей. Ее врач хотел взять отвезти Кобу в больницу, да фельдшерицы отговорили: тут не соматика, тут делирий, пусть психиатрическую скорую вызывают… Вызвали.

Появились врач и «двое из ларца» – санитары. Мусситирующего Кобу не взяли! О чем вы? Какая психиатрия?! У больного соматика! Вызывайте соматическую скорую!

Пришел зам по ЛПР Дивани. Он настоял на том, чтобы вернули вторую, отказавшую «скорую». Та приехала и наконец Кобу взяла. Возражавшие фельдшерицы язычки прикусили.

Теперь ждали, как соберут конвой. Процесс занял четыре часа. Дивани так «вздрючил» подстанцию, что одно время у наших ворот стояли две «скорые»: соматическая и психиатрическая. Они словно собирались расчленить больного: собственно делирий везти в продвинутую городскую психушку, если такие бывают, а соматическую составляющую того же делирия – в 20-ю больницу. Победила 20-я.

В 4 часа утра Кобу вернули. При мне его отвели в камеру. Он умолял в ту же – 450-ю. Коба тупо сел на постель и стал щелчками больших нестриженых чашеобразных ногтей сбрасывать наземь невидимых мне мелких жучков, паучков. Не ложась спать, я задержался, чтобы прочитать заключение специалистов 20-й больницы: у Кобы делирия нет, вернуть в ПБ Кошкин дом.

И Коба не умер!

В 7.05 снимаем с контролером из петли той камеры, куда ранее поместили Кобу, больного Путене (ох уж эти прибалты, такие упертые, вольнолюбивые!). Я за ноги подталкиваю полутруп вверх к оконной решетке, на которой простыня. Бужу и командую другим больным мне помогать. Инспектор приносит нож. Обрезаем узел, скидываем простыню. Я раз дых в рот, три надава на грудь. Прибалт прохрипелся, выплюнул пену и задышал ровнее и ровнее. Эту битву мы выиграли.

Через два часа Алексин пообещает мне премию. Премии я не дождался. С тех пор как он стал начальником, одни оскорбительные нагоняи. Когда ему было два года от роду, я уже работал психиатром в Дворянском. Тем не менее, годясь в сыновья, он называет меня на «ты», а я его на «вы».

26.07.10

По ТВ сказали, что прокуратура нашла массу нарушений в Бутырке, в т. ч. з/к не выводят на прогулки. Инспектора молчат: за мизер, что им предлагают платить, никто не идет в «выводные». 3–4 тысячи рублей – базовая ставка сержантского и офицерского состава. В Бутырке 130 вакантных ставок. Не верите? Зайдите на тюремный сайт. ДПНСИ при сдаче дежурств при мне клал на стол начальника изолятора до восьми рапортов на отпуска с последующим увольнением. Чтобы ограничить «течь», Теликов приказал канцелярии не регистрировать местные рапорта. Чтобы уволиться, рапорта посылают по почте заказными письмами с извещением о вручении. Это дает возможность «вырваться» из тюрьмы, хотя бы через суд. Когда я сам столкнулся с подобной проблемой и позвонил в Гоструднадзор, специалист крайне удивился: «Люди обращаются, что их незаконно уволили, а вы – что вас не увольняют!» «Потеря» рапортов об увольнении – обычная практика Бутырки.

В ночные дежурства я сплю в «таблеточной» на сломанной хромоногой кушетке, одетый, без постельного белья. Дверь «таблеточной» не закрывается – нет замка, припираю ее на ночь стулом, чтобы, не дай бог, вылезший через вскрытую кормушку какой-нибудь худенький (чтобы пролезть) серийный убийца не придушил меня. На крайняк ложусь лицом к двери, дремлю настороже, надеясь как-то опередить судьбу.

Если что случается, инспектора входят без стука, бесцеремонно отодвигая стул. Контролеры спят в две смены: с 23.00 до трех утра и далее до семи (четыре ночных часа нам не оплачивают, будто мы дома!). В коридоре то сидит, то нет молодая приставучая матерщинница (контролеры ночью ходят редко: должны же каждые 15 минут в глазки камер заглядывать). Избегая ночных бесед с инспекторшей – заводит, когда иду ночью в дальний туалет, писаю в раковину – рядом есть «ближний» маленький туалет для персонала, но унитаза в нем нет. Как назвать его? Бывший туалет? Когда раковина, сколько я ее ни мыл, стала мочой попахивать, я стал писать в банку из-под корнишонов (выливаю и мою банку утром). Так поступаю по сей день. Вставать же по ночам приходится часто: в Москве небывалая жара, спать крепко невозможно, зэки и больные перекликаются напропалую, гоняют «дороги».

01.08.10

Рассказ от Грымова: он в ночные дежурства спит на 4-м этаже в таблеточной. Пьющая медсестра Света Писемская (будучи трезвой, поносит за пьянство отца), изрядно приняв на грудь, прилегла рядом в сестринской. Ночью Свете захотелось «догнаться». Спирт стоял в сейфе в таблеточной, и она в два часа пополуночи ломанулась туда, с требованием «не спать в таблеточной или хотя бы не закрываться, потому что мало ли чего мне для больных во всякое время нужно». Грымов своим присутствием мешал доступу «к бинтам для перевязки» (алкоголю).

С утра Света «гнет линию», требуя, «чтобы врачи не спали в таблеточной».

Видел список врачей и медсестер с домашними адресами и телефонами для срочного реагирования «в случае экстремальной ситуации». Стоматологу Аркадию вписали мой адрес и мой телефон. В свое время при проведении учебной тревоги «Крепость» меня из дежурки («Сочи») заставили обзванивать персонал. Телефоны на ночь были выключены у всех. А если, будь проклята, завтра война? Кто возьмет дежурные чемоданчики, захованные в шифонеры ПБ? Там не удастся, милые мои, как делаете вы на поверках, обмениваться содержимым. Кроме зубной щетки и бутылки водки там следует быть фонарику и давно подъеденному сухому пайку. В начале восьмого включила мобильник Гордеева. «Я не успеваю. Что делать?» Я грозно: «Бегите по эскалатору!» При мне Теликов переносил учебную тревогу сначала на 8 утра, потом на 9. Даже к девяти, к началу рабочего дня, многие опоздали.

Вернемся к Свете после рассказа о том, как, надев зимой «солнцезащитные очки» (не снимает), она утречком чешет за пивом с пятилитровым бидоном. Она вдруг вспоминает Бероеву и знаменитую «напольную 452-ю камеру». Там сорок два больных помещалось! «А один с двадцатисантиметровым гвоздем в час обхода как прыгнет на главврача!»

05.08.10

Рассказ ДПНСИ. В этом году засуха. Лесные и торфяные пожары. Где-то в республике Марий-Эл огонь подступил прямо к колонии. Задыхающиеся зэки запаниковали: возник кипеж – массовые беспорядки. И вот картина: ОМОН из шлангов холодной водой умиротворяет зэков, а спиной к ОМОНу стоят пожарные, поливающие подступающее пламя. Вода в те и другие шланги поступала из одной пожарной машины.

09.08.10

Был выписан и вскоре убит на общем корпусе больной Драженко М. Ю. Я одно время вел этого молодого абуличного шизофреника. Последним его доктором стал Зло. Он и выписал Драженко на общий корпус по рекомендации на клочке бумажки (не сохранилась) начальницы I-го психиатрического отделения Пыткиной А.

Удивительна не смерть Драженко (чтобы замазать дело, опера твердят, будто в припадке эпилепсии он упал «со шконки, проломив об пол череп»), примечательно иное: история болезни еще живого Драженко по нерасторопности фельдшеров не последовала в архив, и врачи-психиатры (дежурные) Пыткина, Глыба и Зло продолжали писать дневники психического состояния мертвому как живому, описывали настроение, мышление, поведение. Сейчас посмертные записки Пиквикского клуба из истории выдраны и выброшены в мусорное ведро, если не сделано что похуже – бумага врачебных историй, особливо с записями, мягкая.