Битая карта - Ариф Сапаров

Первыми его приметили и обработали немцы. Случилось это во время войны, в столичном офицерском лазарете, причем с такой молниеносной быстротой, что он и духа не успел перевести.

Так уж это бывает, когда нет у человека характера, нет твердых устоев, а есть одна лишь ненасытная жажда легких удовольствий.

Лежал на лазаретной койке молоденький прапорщик Устюжнинского пехотного полка, любовался своей Анной четвертой степени с красным темляком на шашке, втайне от товарищей ждал внеочередного производства в подпоручики и назначения в столичный гарнизон, где не то что в окопах, а сплошные ежедневные развлечения. И все было хорошо у этого прапорщика, пока не сел играть в двадцать одно. Карта ему не шла, проигрывал он неделю подряд, навыдавал векселей, которых не мог оплатить, а там пришлось подписывать и обязательство, именуясь впредь не Александром Николаевичем Родионовым, а Синим Френчем.

В окопы он больше не вернулся. Новые хозяева позаботились, чтобы Синий Френч проходил дальнейшую службу в столице, иначе какой же от него будет прок. Пусть вращается в петроградском обществе, пусть побольше узнаёт, разнюхивает, сообщает куда положено.

После немцев Александра Родионова подобрали американцы, сделав курьером своего посольства в Петрограде. Правда, курьерские обязанности были лишь прикрытием, и задания ему давались самые неожиданные. Во время немецкого наступления ездил он на станцию Торошино близ Пскова, выяснял, будут ли немцы соблюдать условия мира с большевиками. Ездил также в Москву, в Мурманск, в Вологду, возил тяжелые посольские мешки с пломбами, в которых вместо дипломатической почты переправлялись за границу скупленные за бесценок произведения искусства.

Перед окончательным отъездом из Петрограда советник посольства Имбри передал своего агента англичанам, небрежно предупредив Синего Френча, что к нему, возможно, обратятся и он должен будет оказать некоторые услуги «нашим английским друзьям».

Англичане не заставили себя ждать. Строгий и немногословный мужчина в красноармейской шинели, назвавшийся товарищем Банкау, разыскал вскоре Синего Френча и без всяких церемоний объявил, что отныне Александр Николаевич Родионов поступает в личное его распоряжение. Даже робкую попытку неудовольствия англичанин пресек самым категорическим образом. Слегка улыбнулся, хотя в глазах улыбки не было — глаза оставались холодными, — и заметил, как бы между прочим, что малейшая недисциплинированность заставит вывести Александра Николаевича из игры.

— То есть ликвидировать? — спросил Профессор.

— Разумеется, ликвидировать!

— Быть может, вас запугивали?

— Навряд ли. Достаточно было глянуть на этого типа, чтобы все стало ясно без лишних слов. Такой зарежет за милую душу!

— Ну хорошо. А как выглядел этот Банкау?

— Высокого роста, сухощав, подтянут, всегда гладко выбрит. Руки у него длиннее обычных, а пальцы — как у музыканта — тонкие и очень нервные. Иногда носил пенсне с темными стеклами, вероятно для маскировки. Одевался по-разному: то в тужурку из солдатского сукна, то в русскую рубашку с шелковым пояском… В общем, внешность менял довольно часто…

— Когда вы с ним виделись последний раз?

— Больше месяца назад.

— Кроме информации из штаба обороны, что еще от вас требовали?

— Банкау приказал мне ходить на связь с Марьей Ивановной…

— Опишите ее внешность. Где вы с ней встречались?

— Марья Ивановна носит обычно черную вуаль. Никогда не видел ее лица, представьте… Курить и то умудряется под вуалью. Женщина крайне властная, говорить много не любит и возражений не терпит… Голос у нее хриплый, прокуренный. Встречались мы чаще всего на углу Садовой и Невского, возле Публички. В первое свидание я должен был узнать ее по белой сумочке, из которой торчал уголок красного платка.

— Ну и как — узнали?

— Марья Ивановна сама подошла ко мне. Назвала пароль, выругала за медлительность и, оглянувшись по сторонам, сунула книгу с шифровкой… Ни минуты не задержалась, сразу ушла по своим делам…

— Шифровка была для Банкау?

— Да…

— Расскажите о порядке встреч с этим Банкау?

— Зависело все от него. Куда прикажет явиться — туда и иди. Места были самые разные, причем всегда новые. У Казанского собора, на набережной возле Летнего сада или на Троицком мосту… Приходил он обычно с небольшим опозданием, убедившись, что нет за ним «хвоста». И вообще субъект, как мне кажется, чрезвычайно осторожный, предусмотрительный…

— Кого еще знаете из сотрудничавших с Банкау?

— Увы, гражданин комиссар, никого больше не знаю.

Похоже было, что Синий Френч не лжет и добавить ему действительно нечего. Конечно, лучше бы всего скорейшему выявлению вооруженных участников заговора мог способствовать полковник Люндеквист. Уж кто-кто, а Владимир-то Яльмарович знал свои кадры. Но Люндеквист закатывал у следователей бурные мелодрамы со слезами и стенаниями. Клялся, что рассказал всю правду, что изводит себя запоздалыми угрызениями совести, накатал даже покаянное заявление в Реввоенсовет республики, уверяя, что до роковой своей встречи с Ильей Романовичем «совершенно лояльно работал в рядах Красной Армии».

Синий Френч в сравнении с военным руководителем заговора был мелкой сошкой. Получилось, однако, так, что именно Синий Френч вывел следствие на неизвестную еще группу заговорщиков. Перечислял всех, кто присутствовал на последнем совещании у Ильи Романовича, и вдруг вспомнил, что ждали какого-то Полковника Пьера, но тот почему-то не явился.

— А что собой представляет этот Полковник Пьер? — ухватился за ниточку Профессор.

— Не знаю, никогда его не видел… Говорили, что глава крупной организации, Илья Романович очень нервничал в тот вечер, и все надеялся, все ждал.

Великое все же дело — ниточка, даже если совсем она тоненькая и коротенькая. Были предприняты энергичные меры, и вскоре следствие неопровержимо установило, что Полковником Пьером называют скромного делопроизводителя жилищно-коммунального отдела совнархоза Эмиля Виктуаровича Божо.

История этого заговорщика могла бы, вероятно, послужить неплохим сюжетом для трагикомедии.

Не в пример Китайцу, смолоду привыкшему состоять в чьих-нибудь секретных агентах, Эмиль Виктуар Божо, обрусевший француз и владелец доходных домов в Петрограде, встал на путь шпионажа по принуждению, под страхом смерти.

В конце 1916 года прибыл он к семье на краткосрочную побывку. Воевал в Шампани, в рядах французской армии, а думал беспрерывно о том, что делается в Петрограде, в Демидовом переулке, как там жена, как дети. И сразу же, едва приехав в отпуск, начал хлопотать о продлении этого отпуска. Раз ему продлили на месяц, в другой — на неделю, а дальше он сам себя освободил от возвращения на Западный фронт, рассудив, что достаточно с него и двух лет окопной жизни.

«Перед поспешной эвакуацией французского посольства из Петрограда, дня за три до отъезда, меня вызвал к себе мсье Гибер, ведавший в посольстве канцелярией. „Вы дезертир, господин Божо, и подлежите немедленному расстрелу! — закричал он, вынимая из ящика стола револьвер. — За неимением на русской территории французских военно-полевых судов мне поручено привести приговор в исполнение. Молитесь всевышнему, сейчас вы умрете!“ Позднее я догадался, что это было искусной инсценировкой и мсье Гибер не стал бы меня убивать, но в тот момент страшно был напуган и, опустившись на колени, начал шептать молитву. „Готовы ли вы, несчастный?“ — спросил мсье Гибер, стоя у меня за спиной, и я услышал, как он щелкнул револьвером. Я ждал со страхом конца, но выстрела почему-то не последовало. „Послушайте, Божо, мне совсем не хочется становиться палачом своего соотечественника, — произнес вдруг мсье Гибер. — Быть может, вы еще способны искупить свою вину перед Францией?“ Я был почти в беспамятстве и мог только стучать зубами. „Поднимитесь и слушайте меня внимательно“, — приказал мсье Гибер…»

Так ли происходило все это, как рассказывал на допросе Эмиль Божо, или несколько иначе, проверить было затруднительно.

Во всяком случае, дезертир сделался шпионом. Посольство уехало, а Эмиль Божо остался в Петрограде, именуясь впредь Полковником Пьером. Мсье Гибер снабдил его шифром, подробнейшими инструкциями, выдал денег на организацию курьерской связи. Еще мсье Гибер сказал, что, возможно, его наградят орденом Почетного легиона. Правда, это свое обещание он облек в несколько угрожающую форму.

«Вас или наградят, — сказал мсье Гибер, — или расстреляют. Смотрите же, не вздумайте нас обманывать!»

Дальше начались постылые шпионские будни. Полковнику Пьеру пришлось устраиваться на работу в совнархоз, обзаводиться знакомыми, бывать на собраниях и митингах. Слухи, настроения, всяческие новости — таким было задание мсье Гибера, казавшееся не особенно сложным. Но первый же курьер, которого он отправил в Гельсингфорс, вернулся с новыми, более жесткими инструкциями.