Битая карта - Ариф Сапаров

— Это само собой, конечно… И опасные, и ловить их нужно побыстрей… Но ты обрати внимание вот на эти донесения, чисто военного содержания. Информация в них стопроцентно точная, источник, видно, надежный…

— Люндеквист давал информацию.

— Ну тем более, сам начальник штаба. Выходит, они знали про нас все или почти все. Сколько имеем дивизий и полков, сколько оружия, продовольствия, транспорта. И в то же время умудрились не знать самого важного…

— О чем ты, Николай Павлович? — спросил Профессор.

— Да о том, что против них весь народ! Ведь это и есть самое важное и решающее обстоятельство! Неужели трудно было догадаться?

— Догадываются они, Николай Павлович. По крайней мере, наиболее умные в их лагере. Ну, а те, что поглупей, сочиняют небылицы насчет потерявшей голову власти и умирающей от холода армии…

Новый допрос Китайца начался с последнего его донесения.

— Про нехватку зимней одежды вы, пожалуй, правильно сообщили Юденичу, — сказал Комаров. — И голодновато у нас в Петрограде, тоже правильно. Но откуда вам известно, будто результаты последних боев «разочаровали самых фанатичных комиссаров»?

Илья Романович не успел сообразить, что к чему, и лишь переминался с ноги на ногу.

— Хорошо, дадим вам время познакомиться с вашей же информацией. Освежить, так сказать, память. Вот, пожалуйста, это вы отправляли совсем недавно…

Китаец взял протянутое ему донесение, тупо в него уставился. Отпираться было глупым мальчишеством. Но что сказать, как все это объяснить?

— Познакомились? Вот и отлично. Теперь сообщите, кто вас информировал о пошатнувшейся дисциплине в партии.

— Собственно, я не получал этой информации… Слухи ходили в городе…

— И остальное — слухи?

— В основном — да.

— Допустим. В конце концов, не наше дело оценивать правдивость вашей информации. Пусть об этом заботится его высокопревосходительство генерал Юденич. Потрудитесь, однако, назвать имена своих сотрудников и сотрудниц из правительственных учреждений…

Как обычно, Илья Романович начал сдавать позиции. Признал со вздохом, что о сотрудниках из правительственных учреждений оставалось лишь мечтать, что многое он высасывал из пальца, потому что и профессиональный разведчик порой испытывает затруднения. Что же касается коммунисток, якобы снабженных ядом, то эти сведения получены от Марьи Ивановны.

— Сами подумайте, не мог же я ставить ее информацию под сомнение? Она, между прочим, состоит в санитарном отряде…

— В каком?

— Вот этого, к сожалению, не знаю… Но она хвасталась, что состоит. Будто бы лично организовала отряд…

— Послушайте, Илья Романович, вы действительно не знаете, где сейчас Марья Ивановна?

— Ей-богу, гражданин комиссар, чего не знаю — того не знаю… Это такая хитрющая баба, что не вдруг-то догадаешься…

Похоже было, что на этот раз Китаец клянется искренне. Уж кого-кого, а ненавистную ему Мисс выдал бы с потрохами.

Подставная Марья Ивановна

«Строители» с пулеметами. — Как создавалось «Продовольственное совещание». — Марья Ивановна отказывается отвечать. — Неожиданная встреча в Чека

Следствие продолжалось.

Всего неделю назад, когда в лесной сторожке под Ораниенбаумом возник наскоро сооруженный белогвардейский «штаб», следствие можно было сравнить с тоненьким лучом света, робко прорезавшим ночную кромешную тьму. Теперь их, этих лучей правды, было множество.

Быстро и бесшумно удалось ликвидировать группу вооруженных заговорщиков в Руктире-семь, — так называлась военно-строительная организация при штабе Седьмой армии.

Возглавлял руктировскую группу эсер Акимов-Перетц. На оборонные работы обычно посылались непригодные к строевой службе, никакого оружия бойцам Руктира не давали. Акимов-Перетц не только сколотил отряд заговорщиков, подобрав в него озлобленных против революции людишек, но и сумел при помощи Люндеквиста обзавестись пулеметами. Подобно бандитской роте Петрова — Палея, руктировский отряд ждал сигнала к началу операции «Белый меч».

Арестовано было и в полном составе доставлено в Чека так называемое «Продовольственное совещание» заговорщиков. Входили в него ответственные сотрудники комиссариата снабжения Петрокоммуны, а председателем был назначен некий Павел Оцуп, в недавнем прошлом видный анархист, обманным путем влезший в ряды партии.

При аресте у участников этого «совещания» нашли своеобразные охранные грамоты за подписью Китайца. Предъявлять их следовало властям Юденича, когда белые займут Петроград. «Податель сего, — говорилось в охранной грамоте, — весьма полезно содействовал возрождению России».

«Полезность» изменников из «Продовольственного совещания» была для белогвардейцев бесспорной. Находясь на службе у Советской власти, эти оборотни заранее обдумывали порядок продовольственного снабжения жителей города после победы Юденича. Брали на учет продовольственные склады, искусственно и изощренно подстраивали затруднения с выдачей скудных петроградских пайков. Была даже составлена верноподданническая записка на имя будущего генерал-губернатора Глазенапа, в которой сообщалось, сколько потребуется продовольствия «на предмет выдачи истинно русским патриотам достаточных количеств пропитания».

Сенсационные результаты принесла поездка Профессора на Смоленское кладбище. В фамильном склепа купца первой гильдии Семашкова, под тяжелой гранитной плитой, скрывался еще один тайник.

На этот раз тайник принадлежал самому СТ-25. Извлекли из него увесистые пачки с фальшивыми керенками сорокарублевого достоинства — довольно грубо и безграмотно сработанными, на скверной дешевой бумаге. Еще в тайнике был найден револьвер, маска из черного бархата, набор париков и пузырек с бесцветной жидкостью. Эксперты установили, что это сильно действующий яд, предназначенный для массовых пищевых отравлений.

Следствие шло вперед. Прибавлялись все новые и новые материалы, становились известными многие подробности. Но еще скрывался где-то сверхосторожный английский резидент, еще не схвачена была его помощница Мисс.

И тут сработала засада чекистов, оставленная на Малой Московской улице, в квартире Ильи Романовича Кюрца.

Ранним утром в дверь этой квартиры постучалась неизвестная женщина. Точнее, не постучалась, как принято у добрых людей, а стукнула трижды, с весьма длинными паузами, и, увидев в квартире посторонних, кинулась бежать, но была задержана.

— Срочно везите ее сюда! — распорядился Николай Павлович, которому по телефону сообщили об этом происшествии.

Спустя полчаса в Петроградской чека разыгралась сцена, почти в точности повторившая недавнее самозванство Бориса Берга, этого «главного агента английской разведки».

— Я Марья Ивановна, которую вы разыскиваете по всему Петрограду! — сказала женщина. — Ни о чей больше не спрашивайте, заранее отказываюсь отвечать на ваши вопросы…

И действительно, сколько с ней ни бились, она молчала. Тонкие бескровные губы были сердито поджаты, в глазах сверкала фанатическая решимость упорствовать до конца. Одета была эта женщина во все черное, ростом невысока, круглолица, светловолоса, и вообще больше смахивала на одержимую религиозную кликушу, чем на властную руководительницу заговора, перед которой трепетали даже мужчины.

Неизвестно, чем бы все это кончилось. Николай Павлович был твердо убежден, что перед ним вовсе не Мисс, и, скорей всего, отправил бы ее в тюрьму, до выяснения всех обстоятельств, но тут к нему в кабинет заглянул Профессор.

— Батюшки светы, да никак госпожа Орлова! — удивленно воскликнул Профессор, увидев женщину в черном. — Вот уж не думал, что встретимся в Чека!

Бывают же в людских судьбах столь редкостные, столь удивительные совпадения!

За много лег до этого хмурого ноябрьского утра в камере смертников ревельской тюрьмы происходило весьма необычное и довольно тягостное для его участников свидание.

К Эдуарду Отто, опасному государственному преступнику, с минуты на минуту ожидающему казни, нежданно пожаловала молодая, элегантно одетая дама. Смущаясь и краснея, назвала себя Анастасией Петровной, женой прокурора Орлова, который вел процесс Отто и настойчиво добивался смертного приговора. Еще более смутившись, начала объяснять, что явилась просить осужденного примириться с всевышним и не отказаться от облегчающего душу святого причастия. Муж ее тоже обещал помолиться за преступника, хотя по служебному своему положению должен карать врагов престола и отечества. И его она умоляет о смирении, это ее христианский долг, потому и пришла…

Тяжкий был разговор, утомительный и бесплодный. Оттого, видимо, и запомнился Профессору на долгие годы. Дама рыдала, становилась перед ним на колени, совала в руку какую-то жестяную ладанку, а он изо всех сил сдерживал себя, не мог дождаться, когда же наконец она оставит его в покое. Как раз в ту ночь должен был он бежать и, естественно, дорожил каждой минутой…