Собрание сочинений святителя Григория Богослова - Григорий Богослов

Посему–то я плачу и припадаю к стопам Твоим, Царь мой Христос; да не сретит меня какая–либо скорбь по удалении отсюда! Изнемог пастырь, долгое время боровшийся с губительными волками и препиравшийся с пастырями; нет уже бодрости в моих согбенных членах; едва перевожу дыхание, подавленный трудами и общим нашим бесславием. Одни из нас состязуются за священные престолы, восстают друг против друга, поражаются и поражают бесчисленными бедствиями, — это неукротимые воители, они возглашают мне: мир, и хвалятся кровью. О когда бы Божие правосудие поразило их гефской болезнью и за седалища терпели казнь на своих седалищах (1 Цар. 5:9)! Другие, разделясь на части, возмущают Восток и Запад; начав Богом, оканчивают плотью. От сих противоборников и прочие заимствуют себе имя и мятежный дух. У меня стал Богом Павел, у тебя — Петр, а у него — Аполлос. Христос же напрасно пронзен гвоздями. По имени людей, а не по Христе именуемся мы, прославленные Его благодеянием и кровью. До того омрачены очи наши этой страстью или к суетной славе, или к богатству и этой страшной злорадной завистью, которая иссушает человека и справедливо сама себя снедает скорбью! Предлогом споров у нас Троица, а истинной причиной — невероятная вражда. Всякий двоедушен: это овца, закрывающая собой волка, это уда, коварно предлагающая рыбе горькую снедь. Таковы вожди, а недалеко отстал и народ. Всякий мудр на злое даже и без вождя. Нет никакого различения между добром и злом, между благоразумной сединой и безрассудной юностью, между люботрудной, богобоязненной жизнью и между жизнью распутной. Один закон: тому иметь преимущество, кто всех порочнее. Да погибнет тот, кто первый ввел сюда людей негодных! Они хотели бы, чтобы им принадлежали и мир, и Бог, и все, что в последние дни возмерится совершенным, и чтобы добрые трудились напрасно. Вот что угодно нашим судьям, чтобы бежала отсюда всякая правда, чтобы все слилось воедино — Христос, человек, солнце, звезда, тьма, ангел добрый и денница, уже не светозарная, чтобы почитались равными Петру богоубийца Искариот и священному Салиму — злочестивая Самария, чтобы были в равной цене и золото, и серебро, и железо, в одном достоинстве жемчужина с диким камнем и сток нечистот с чистым источником, — чтобы все смешалось между собой и слилось вместе, как прежде, когда мир был еще первозданным веществом, которое только чреватело миром, но не пришло еще в раздельность!

Моавитянам и аммонитянам не доступен был великий храм, потому что они огорчили доброе воинство (Втор. 23:24). А иных причислил Иисус к водоносцам и дровосечцам за то, что употребили обман (Нав. 9:23). Так поступлено со злыми! Колено же великого Левия удостоено чести; левиты поставлены служителями небесной скинии; но и им распределены жертвоприношения, места и труды; руке каждого предоставлялось особое дело, всякий исполнял особую потребу внутри и вне храма. Такими законами ограждалась у них добродетель! Но мы опять назначили награды пороку. О гибель! Оплачет ли сие какой певец, искусный в сложении плачевных песней?

Остановите зло, друзья мои! Перестанем обременять себя злочестием. Да будет, наконец, почтен Бог святыми жертвами! И если убедил я вас, воспользуемся сим. Если же слово мое и седину мою затмевает дерзость юных или этих ворон, которые безрассудно накликают на меня гибельную тучу, то свидетельствуюсь рукой бессмертного Бога и страшным днем, который наконец потребит огнем легкое вещество, свидетельствуюсь, что я не сопрестольник, не сотрудник им, не хочу участвовать с ними ни в совете, ни в плавании, ни в пути. Но пусть идут они своим путем, а я поищу себе Ноева ковчега, чтобы спастись в нем от ужасной смерти; а потом, пребывая вдали от злых, постараюсь избежать жестокого и неизобразимого дождя, которым попален Содом. Наложив узду на блуждающий ум, собрав его внутрь, весь углубившись сам в себя, смеясь над житейскими бурями, которые и лица мудрых покрывают часто грязной пылью, непрестанно напечатлевая в сердце мысли божественные, не смешивающиеся с худшим и просветленные, стремительным желанием приближаясь к свету Трисиянного Божества, приступлю к милосердному престолу бессмертного Бога, где все открыто, а еще более откроется, когда всем равным за равное возмерят весы в руках правосудного Бога.

К константинопольским иереям и к самому Константинополю Иереи, приносящие бескровные жертвы, и служители великой Единицы в Троице! Законы! Цари, украшающиеся благочестием! Знаменитый град великого Константина, младший Рим, столько преимуществующий пред другими городами, сколько звездное небо пред землей! Взываю к вашему благочестию. Каково поступила со мной зависть? За что разлучила со священными чадами меня, который подвизался долгое время, озарял их небесными учениями и из камня источал им поток? Какое в этом правосудие? Мой был труд, я подвергался опасности, в первый раз запечатлевая в городе благочестие; а теперь другой веселит сердце свое моими трудами, неожиданно вступив на чужой престол, на который возведен я был Богом и добрыми Божиими служителями. Вот следствия страшного недуга! Так поступили Божии служители, которые, питая друг к другу достоплачевную вражду, о Царь мой Христос! не дружелюбны ко мне; потому что я не дерзкий воитель, не держался ни той, ни другой стороны, ничего не захотел предпочесть Христу. В том мой грех, что я ни в чем не прегрешал, подобно другим, и, как малый корабль, не вступаю в бой с кораблем тяжело нагруженным. За это ненавидят меня и люди легкомысленные, которые не благочестно отворяли святилище сие друзьям — угодникам времени. Но да покроется сие глубоким забвением! А я, удаляясь отсюда, буду утешаться спокойствием, столь же охотно оставляя и царский

двор, и город, и священников, сколько прежде желал сего, когда Бог призывал меня и ночными видениями, и ужасающими страхованиями холодного моря. Посему радуюсь, что избежал зависти, и после великой бури привязываю вервь в тихой пристани. Там чистыми представлениями ума восторгая сердце, так же буду приносить в дар и безмолвие, как и прежде приносил слово. Таково слово Григория, которого воспитала Каппадокия и который всего совлекся для Христа!

На свое удаление

И из угодных Богу одни совершают доброе плавание, а другие, будучи не хуже первых, встречают затрудение в плавании. Кто же кроме Тебя, Слово, знает тому причины! Не превосходнее ли идти стезей крутой и негладкой, нежели путем удобным? Впрочем, скажу, какая у меня об этом мысль. Лучше то и другое вместе — и идти, и идти к совершенству. А если сие невозможно, то труды предпочитаю бесславному и недоброму спасению. Конечно, многое должно возносить к Богу меня, которого утомляют и плоть, и стечение дел. Что же мне делать, если не достигаю обеих желанных целей? Приуготовь себя как можно скорее и к небу окрыли душу, драгоценную для Слова. Не оставляй при себе ничего излишнего, сбрось с себя всю тяготу суетной жизни и здешних зол. Я предстоятель таинственной трапезы; я очищаю людей, которых приношу Тебе в дар посредством бескровных и совершенных учений. О приснотекущая Светлость, Источник света! Я сам имею нужду в очищении и потому знаю, как тяжело очищать пятна нечистоты. Заметьте сие, пастыри людей, и трепещите!

Наконец–то я умер для зависти, соиереи! Теперь и на Востоке и на Западе, у врагов и у друзей кончилась ко мне зависть. Я удалился; скажите мне доброе слово; по крайней мере, я всем скажу мое прощальное слово. Если на мое место найдете другого, почитайте его. Дух досточтим для меня, Его защитника. Но теперь я уже не средостение брани.

Да проповедуется Троица, и другой кто–нибудь да примиряет людей, как должно. Я оставляю престол, но не престану вещать к Богу.

На возвращение свое из константинова града

Пускаюсь в путь, оставив за собой великую широту жизни, волнуемую здесь и там бурными ветрами, имея при себе все, что сделал, и покинув, что меня утруждало; пускаюсь в путь, одного трепеща, а другим увеселяясь. Не покинул я ничего приятного, ничего такого, о чем бы стал скорбеть. Хотя покорился одному я против воли, зато другому — по собственной воле.

Одно было у меня любимое стяжание, одно преимущественное богатство, одна надежда к забвению трудов — это общее для всех сияние великой Троицы, проповедать Которую приходил я к людям именитым, для меня чужеземным. И хотя не вовсе остался я неуязвим (меня, как нечестивца, встретили камнями; за что благодарение Тебе, Троица!), однако же проповедал я Троицу и, как круг около средоточия, всех привел в движение вещаниями благочестия. Я был еще среди поприща, но меня возвратили назад труд и болезнь; и весьма много жалуюсь на завистливого демона,

который исторг у меня чистый плод моего чревоболения, только что образовавшийся, когда он находился в преддвериях жизни.