Горение (полностью) - Юлиан Семенов

(Иван Антонович Думбадзе, генерал-майор свиты его императорского величества, был назначен начальником гарнизона Ялты; свою деятельность начал с того, что закрыл въезд на Южный берег Крыма для студентов, евреев и чахоточных; не пускал сюда и тех, кто когда-либо привлекался к дознанию по политическим преступлениям.

Как-то вечером, совершая ежедневный объезд города, особенно той его части, что прилегала к Ливадии, услышал выстрел; охрана бросилась на него, сбив с сиденья на пол пролетки; разъярившись, Думбадзе охранников раскидал, повелел вызвать полицию и привезти пушку; когда прибыли наряды, приказал из того дома, откуда вроде бы стреляли, выгнать всех жильцов на улицу, заарестовать, отправить в п о д в а л и подвергнуть самому крутому допросу на предмет немедленного обнаружения бомбиста; дом приказал разрушить из пушки - прямой наводкой, что и было сделано... Даже Гучков был шокирован такого рода варварским беззаконием, однако "Русское знамя" Дубровина и Пуришкевича поместило восторженные редакционные статьи: "Думбадзе - гордость христианского духа! Око за око, зуб за зуб! Только так и можно поступать с бомбистами, они понимают язык силы, апеллировать к их чувствам или разуму бесполезно! Не перевелись еще рыцари в нашей державе! Если мало виселицы, пусть будет артиллерия! Побеждает тот, кто исполнен решимости победить!")

Столыпин нервно поежился, как-то жалостливо сунулся в самый угол экипажа, снова вздохнул:

- Сколь же быстро государь забыл о том, каково мне было спасти его, что надо было предпринять, дабы вывести страну из кризиса... Ничего он не помнит... Страшно это, Александр Васильевич... Нет ничего ужаснее легкомысленного беспамятства... Словом, царь разрешил вам долгосрочный отпуск... Я сказал ему, как вы устали, передал, что опасности для него более нет, может ездить куда душе угодно, полагал, что он обсудит со мною вопрос о вашем внеочередном награждении за особые заслуги... А он соизволил заметить, что, если Герасимов нуждается в долгосрочном отпуске, пусть сдает дела по охранному отделению и отправляется на лечение...

- Это что ж, отставка? - поинтересовался Герасимов, не поворачивая голову. - Отслужил - и на свалку?

- Передайте дела временно исполняющему обязанности... Понятно? Временно... И отправляйтесь отдыхать... Когда вернетесь, я возьму вас своим товарищем по министерству внутренних дел и главноначальствующим политической полицией империи...

- Не позволят, Петр Аркадьевич.

Столыпин пожал плечами, ответил с незнакомым Герасимову равнодушием:

- Что ж, коли так, я тоже уйду в отставку. В этом государстве без прикрытой надежным человеком спины работать, как оказалось, нельзя. Думаете, я не устал? Не менее вашего, Александр Васильевич, отнюдь не менее...

- Кому прикажете сдать дела?

- Я не хочу, чтобы вы с д а в а л и дела... Я хочу, чтобы вы толком отдохнули и осмотрелись... Подберите на свое место бесцветную личность... Кого-нибудь из провинции, - он вдруг усмехнулся, - вроде меня... Пока-то пообвыкнет, покато поймет суть происходящего, а там и вы вернетесь... Посидите месяц, да и переберетесь ко мне, в министерство.

Герасимов тоже улыбнулся; это уже з а г о в о р; ранее премьер так никогда не открывался.

- Есть такой человек, Петр Аркадьевич... Полковник Карпов. Солдафон с амбициями... Он, исполняя мои обязанности, наворотит... Контраст - вещь полезная, пусть... Только просил бы вас сначала позволить мне закончить дело, о котором я только что имел беседу с Дедюлиным...

- Что за дело?

- Достаточно любопытное. Божился Дедюлину, что буду молчать... Появился некий "старец" Григорий Ефимович Распутин... В ы ш е л на государыню... Это перспективно. Для вас... И, если позволите присовокупить, меня...

- Говорили б сразу - "для нас", - откликнулся Столыпин, закрыв глаза (чистый татарчонок, подумал Герасимов, чем не Борис Годунов?). - Кто такой этот Распутин? Не родственник ли той бомбистки, что вам отдал Азеф?

- Это и меня интересует, Петр Аркадьевич... Доложу, как только придут сведения...

Сведения пришли через две недели; ознакомившись с ними, Герасимов почувствовал, как волосы его становятся дыбом.

Распутин Григорий Ефимович конечно же никакого отношения к эсерке Распутиной не имел, дороги их не пересекались даже случайно, хотя он и числился в розыскных списках департамента полиции - но не по политическим делам: разврат и вовлечение в хлыстовский блуд женщин и незамужних девок, воровство, пьяные дебоши и конокрадство. Из-под суда Распутин бежал, скрылся, отлеживался где-то более полутора лет, потом неожиданно появился в салоне Милицы; августейшая подруга ее императорского величества привезла "старца" к фрейлине Анне Танеевой-Вырубовой, а та устроила встречу "святого человека" с государыней; встречались теперь каждую неделю; потом с Распутиным увиделся царь; пророчествам внимал с широко открытыми, остановившимися глазами; затем Распутин показал, как можно поднимать наследника, если тот занедужит: положил мальчику на темечко ладонь, затрясся, губу закусил, замер; сынок сразу же почувствовал облегчение, поднялся с кроватки и пустился бегать по зале; государыня вытирала быстрые слезы, струившиеся из ее широко посаженных, очень холодных, но сейчас фанатично сияющих глаз...

Когда Герасимов доложил об этом Столыпину, тот сразу же отправился в Царское, резко заметив, что жизнь августейшего дома обязана быть прозрачной; гибель морального авторитета самодержца означает гибель России.

Герасимов пытался остановить его: "Погодите, Петр Аркадьевич, не надо торопиться, дайте я к нему пригляжусь, он может нам быть полезен, коли царь нам достался хлипкий". Столыпин резко оборвал его; подчинился; потом казнил себя за нерешительность: страх убивает слова и дробит мысль, будь мы все неладны...

Во время этого п о в о р о т н о г о доклада государю Столыпин, ощущая понятную неловкость, спросил:

- Ваше величество, вам известен Григорий Распутин?

- А в чем дело? - царь надменно поднял голову, хотя в глазах его Столыпин заметил если и не страх, то, во всяком случае, растерянность.

- Мне бы хотелось выслушать ваш ответ. Тогда я объясню, отчего решился поставить такой вопрос, ваше величество.

- Кажется, ее величество как-то говорила мне об этом человеке... Самородок, странник, знающий все святые места державы, прекрасно толкует Библию, своего рода святой...

- Вы его видели?

- Вы считаете возможным задавать мне такой вопрос?

- Именно так, ваше величество.

- В таком случае извольте объяснить, какими мотивами вы руководствуетесь...

- Я непременно отвечу вам, но сначала я обязан - во имя вашего же блага получить ответ, ваше величество.

- Извольте... Я его никогда не видел.

- Ваше величество, речь идет о чести вашей семьи, а может быть, и о самом ее существовании...

- Повторяю, я с ним не встречался, - глаза государя, обычно неподвижные, какие-то с т о я ч и е, быстро метнулись к спасительному окну.

- Но Герасимов доложил иное... Распутин был у вас. Дважды.

Царь резко, словно от удара, откинулся на спинку кресла, потом поднялся и, походив по громадному кабинету, остановился возле камина:

- Ну, разве что Герасимов вам обо мне докладывает... Он следит за мной, да? По чьему повелению? Я за собою слежку пока еще не приказывал наряжать...

- Он следит за Распутиным, ваше величество. С моей санкции. Распутина уже полтора года ищет полиция, его тюрьма ждет...

- То есть как это? - царь с нескрываемым ужасом посмотрел на премьера молящими глазами. - Он бомбист?!

- Беглый вор, ваше величество. И безнравственный хлыстовец, опоганил всех женщин и девушек в своей округе... Это не сплетни, а показания потерпевших и свидетелей... Если хотите, я передам вам его д е л о...

- Ах, увольте, пожалуйста, от этой грязи, - царь даже руки перед собою выбросил. - Я не желаю, чтобы меня погружали в мерзость!

- Но я умоляю вас прекратить с ним встречи, ваше величество! Повторяю, речь идет не только о чести августейшей семьи, но и о ее физическом существовании... Те полтора года, что Распутин скрывался от суда, он вполне мог быть завербован бомбистами - и сейчас только ждет часа, дабы привести в исполнение свой злодейский план...

- Хорошо, хорошо, я не буду с ним более встречаться... Хотя, право же, неужели я не имею права на личную жизнь?

- Вы монарх, - чеканяще произнес Столыпин. - Ваша личная жизнь - это благосостояние подданных.

Столыпин поднялся, потому что стало ясно, что дальнейшего разговора не получится, царь затаил злобу; мягкотелые таят ее долго и забыть никогда не забывают.

Через три дня агентура сообщила, что поздно вечером августейшая семья снова пришла к Анне Танеевой-Вырубовой, когда туда привезли Распутина; Герасимов сразу же позвонил Столыпину:

- Петр Аркадьевич, я написал проект приказа об административной высылке Распутина в Сибирь, на родину. Вы, как министр внутренних дел, имеете право провести это без суда, я это решу сегодняшней же ночью.