Отверженные - Виктор Гюго

На улице показалась пушка.

Пушка была снята с передка, и артиллеристы катили ее на себе. Двое из них поддерживали лафет за хобот, а четверо вертели колеса, остальные везли зарядный ящик. Зажженный фитиль дымился.

— Пли! — скомандовал Анжолрас.

С баррикады грянул залп. Облако дыма заволокло и скрыло из глаз и пушку, и людей. Через несколько секунд дым рассеялся, пушка и люди снова стали видны. Орудийная прислуга медленно, по всем правилам, не выказывая ни малейшей торопливости, подкатила пушку и установила ее напротив баррикады. Ни один ружейный выстрел не попал в цель. Затем наводчик нажал на тарель, чтобы поднять прицел, и стал устанавливать пушку с важностью астронома, наводящего подзорную трубу.

— Молодцы артиллеристы! — крикнул Боссюэт.

И вся баррикада начала аплодировать.

Через минуту пушка уже стояла перпендикулярно к поперечному сечению улицы. Жерло ее зияло как раз против самой баррикады.

— Ну, теперь пойдет потеха! — сказал Курфейрак. — Экое страшилище. В ответ на щелчок по носу — удар кулаком. Армия накладывает на нас свою большую лапу. Баррикаду сейчас сильно встряхнут. Ружье щупает, а пушка берет.

— Это бронзовое восьмифунтовое орудие новейшего образца, — прибавил Комбферр. — Такие пушки грозят взрывом, если только при составлении сплава на сто частей меди взято хоть немногим более десяти частей олова. Излишек олова делает сплав слишком рыхлым. От этого же образуются трещины и раковины. Для предупреждения таких несчастных случаев и чтобы иметь возможность увеличивать заряд, было бы, может быть, гораздо лучше возвратиться к старинному способу набивки обручей, практиковавшемуся в четырнадцатом столетии, и точно так же одеть все дуло пушки, от тарели до цапфы, броней из стальных обручей, но только цельных и не скованных. А до тех пор пока это не будет сделано, стараются другими способами устранять возможности таких случаев и с целью узнать, нет ли трещин и раковин, исследуют пушку трещоткой. Но кроме этого существует еще другой, лучший способ — это движущаяся звезда Грибоваля.

— В шестнадцатом веке, — заметил Боссюэт, — употреблялись пушки нарезные.

— Да, — отвечал Комбферр, — это увеличивает дальнобойность, но зато уменьшает верность прицела. При стрельбе на короткую дистанцию траектория не имеет желаемой точности, снаряд описывает слишком большую параболу и, не задевая цель, проносится над нею, а между тем стрельба на короткую дистанцию и имеет особенно важное значение во время боя, когда при сближении с силами противника и учащении огня только настильные выстрелы и достигают цели. Этот недостаток в нарезных пушках шестнадцатого столетия происходил от сравнительно слабых зарядов; невозможность использовать более сильные заряды объясняется баллистическими соображениями, а также и ради сохранности лафетов. В общем, пушка — этот деспот — может делать далеко не все, что угодно, в ней сила соединена с полным бессилием. Пушечное ядро пролетает всего только шестьсот миль в час, а свет семьдесят тысяч в секунду.

— Зарядите ружья, — сказал Анжолрас.

Как-то выдержит баррикада удар ядром? Пробьет оно ее или нет? В этом заключался весь вопрос. В то время как восставшие заряжали ружья, артиллеристы заряжали пушку.

На баррикаде переживали мгновения тягостного ожидания.

Грянул выстрел.

— Попало! — раздался веселый голос. И в то самое мгновение, когда ядро ударило в баррикаду, с нее спрыгнул на землю Гаврош.

Он пробрался со стороны Лебяжьей улицы и ловко перескочил через вторую баррикаду, которая заграждала доступ со стороны лабиринта улицы Петит-Трюандери.

Появление Гавроша произвело больший эффект, чем ядро.

Ядро ударило в кучу мусора и там осталось. Оно только перебило одно из колес омнибуса и разбило вдребезги старую тележку Ансо. На этот выстрел баррикада ответила веселым хохотом.

— Продолжайте! — крикнул Боссюэт артиллеристам.

VIII. Артиллеристы принимаются за дело серьезно

Гавроша окружили.

Но ему не пришлось ничего рассказать. Мариус сейчас же отвел его в сторону.

— Зачем ты явился сюда?

— Гм! — возразил мальчик. — А вы?

И при этом он бросил на Мариуса взгляд, в котором смешивалась свойственная ему наглость с отвагой. Его глаза казались большими против обыкновенного от горевшего в них внутреннего огня.

Мариус продолжал его спрашивать строгим голосом:

— Кто это тебе велел вернуться сюда? Доставил ли ты, по крайней мере, мое письмо по адресу?

Относительно этого письма Гаврош не мог не чувствовать упреков совести. Стремясь как можно быстрее вернуться на баррикаду, он скорей отделался от него, чем доставил его по назначению. В душе он не мог не сознавать, что поступил немного легкомысленно, передав письмо неизвестному ему человеку, не имея даже возможности хорошо рассмотреть его лицо. Человек этот, правда, был без шапки, но этого было, конечно, слишком мало. В душе он уже сам упрекал себя за это и теперь боялся новых упреков со стороны Мариуса. Чтобы вывернуться из затруднительного положения, он изобрел самый простой способ, он решил солгать.

— Гражданин, я отдал письмо привратнику. Дама уже спала. Ей передадут письмо, как только она проснется.

Мариус, посылая это письмо, имел в виду двойную цель — проститься с Козеттой и спасти Гавроша. Но ему пришлось удовольствоваться только половиной того, что он хотел сделать.

Отправление письма и появление Фошлевана на баррикаде показались ему имеющими взаимную связь, и он, указывая на Фошлевана, спросил Гавроша:

— Ты знаешь этого человека?

— Нет, — отвечал Гаврош.

Гаврош и на самом деле, как мы уже говорили, видел Жана Вальжана только в потемках и не мог рассмотреть его лица.

Смутные и болезненные подозрения, возникшие было в голове Мариуса, рассеялись. Знал ли он что-нибудь о политических убеждениях Фошлевана? Кто знает, может быть, Фошлеван республиканец. В последнем случае участие его в битве объяснялось очень просто.

Между тем Гаврош уже на другом конце баррикады кричал:

— Где мое ружье!

Курфейрак приказал возвратить ему ружье.

Гаврош сообщил «товарищам», как он их называл, что баррикада окружена со всех сторон. Ему большого труда стоило пробраться сюда. Пехотный батальон, составивший ружья в козлы в Петит-Трюандери, угрожал баррикаде со стороны улицы Лебяжьей, с противоположной стороны муниципальная гвардия занимала улицу Доминиканцев, а прямо напротив баррикады стояли главные силы.

Сообщив эти сведения, Гаврош задорно прибавил:

— Разрешаю вам хорошенько попотчевать их.

Между тем Анжолрас, стоя у своей амбразуры, сосредоточил все свое внимание на том, что творилось перед баррикадой.

Нападающие, оставшись, по всей вероятности, не особенно довольными результатами выстрела, не повторяли его.

Рота пехоты заняла конец улицы позади пушки. Солдаты разобрали мостовую и сложили из камней как раз против баррикады маленькую низкую стенку, нечто вроде защитного вала высотой всего восемнадцать дюймов. В левом углу позади этой стены виднелась голова колонны батальона городского округа, занимающего улицу Сен-Дени.

Спрятавшемуся за амбразурой Анжолрасу показалось, что он слышит характерный шум, какой бывает, когда достают из зарядных ящиков жестянки с картечью, а потом он увидел, как фейерверкер переставил прицел и слегка отклонил дуло пушки влево. Потом артиллеристы стали заряжать пушку а фейерверкер схватил фитиль и сам поднес его к запалу.

— Наклонитесь, прижмитесь к стене, — крикнул Анжолрас, — все становитесь на колени вдоль баррикады!

Революционеры, частью группировавшиеся перед входом в кабачок, частью покинувшие свои места при появлении Гавроша, стремительно бросились к баррикаде, но раньше чем они успели исполнить приказание Анжолраса, грянул выстрел, сопровождаемый свистом картечи. Оказалось, что стреляли и в самом деле картечью.

Выстрел был произведен в гребень баррикады, и картечь рикошетом отлетела к стене. Этим выстрелом двоих убило и троих ранило.

Если так будет продолжаться, то баррикада окажется не в состоянии защищаться. Картечь достигла цели.

Раздались крики ужаса.

— Надо помешать им сделать второй выстрел, — сказал Анжолрас и, опустив дуло винтовки, стал целиться в фейерверкера, который, припав к орудию, проверял в эту минуту прицел.

Фейерверкер был красивым молодым белокурым артиллерийским сержантом с умным выражением лица. Последнее качество присуще, впрочем, всем представителям этого избранного и грозного рода оружия, которое, совершенствуясь в способах избиения, кончит тем, что убьет саму войну.

Комбферр, стоявший возле Анжолраса, смотрел на этого молодого человека.