Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

Он в дрожащих руках держал магнитофон и со слезами на глазах обратился ко мне с просьбой: «Разрешите мне с вашей женой потанцевать два три танца!» Получив наше согласие, он потанцевал с Лидочкой и, буквально плача, поспешил поблагодарить нас и покинул комнату. Легко было понять его состояние, состояние молодого парня, мечтавшего хотя бы на несколько минут забыть, что он находится в заключении и имеет возможность даже потанцевать под музыку.

Уже после отъезда Лидочки я однажды смог побеседовать с этим «бандеровцем». Он понимал, что я тоже заключенный, а поэтому счел возможным откровенно коснуться своего ареста. Он утверждал, что был честным комсомольцем, никогда не принадлежал к какой-либо фашистской группировке. Действительно, в числе его друзей могли быть и враждебно настроенные юноши. Однако он и это ставил под сомнение. Однако он продолжал доказывать, что это обвинение абсолютно необоснованное. Он особенно переживал за своих родителей и за свою сестру, высказывая тревогу, не повлиял ли его арест на их жизнь. Это тем более, что его сестра уже успела до его ареста поступить в институт.

Да, многое мог бы я рассказать о тех днях, которые провел вместе с Лидочкой. Они были счастливыми и в то же время очень тяжелыми. Тяжелыми не только потому, что мы должны были вскоре расстаться, не зная, когда увидимся вновь, но еще и потому, что я не имел права рассказать моей любимой, кем я являюсь на самом деле и чем было вызвано мое заключение, повторный арест.

День нашей разлуки приближался. Мы оба переживали это тяжело. Настали крепкие объятия и поцелуи, высказывание убежденности, что вскоре увидимся и больше никогда никто нас не разлучит, а Лидочка сможет узнать всю правду обо мне.

Мы прощались. Мне было очень тяжело, тяжело было и Лидочке. Неожиданно я заметил вблизи от вахты, как бы в стороне, «случайно оказавшуюся» жену Коломытцева. Она, видимо, не хотела, чтобы я ее заметил. Хотя и заметил ее, мысли мои были вдалеке. Мысленно я был с Лидочкой. Когда я остался один, ко мне подошли те, кто в это время нес дежурство на вахте. Улыбаясь, они сказали, что мне повезло, у меня очень хорошая во всех отношениях жена.

Конечно, свидание с Лидочкой повлияло на мое состояние и настроение в положительном отношении. Я стал работать еще с большей отдачей, не только как нарядчик, но и как активный участник в организации общественной работы под руководством подполковника Толбузова.

Лидочка произвела очень хорошее впечатление и на Коломытцева, и на его жену, и на Корнели (он нас навещал в связи с моей работой несколько раз). В этом я мог убедиться в оставшееся время моего пребывания в лагере.

Уже начался 1960 год. Для меня совершенно неожиданным оказался Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 апреля 1960 г. о снижении срока наказания до 15 лет всем ранее осужденным. Регулярно переписываясь с моей матерью и невестой, я, конечно, ничего успокаивающего сообщить им не мог. Я знал, что невеста продолжает меня ждать, знал и то, что она бывает у моей матери и поддерживает ее во всех отношениях.

Из одного из писем, полученных от Лидочки, я узнал, что мои московские друзья порекомендовали московского адвоката, который занялся моим делом, но пока его поиски не дали никаких результатов.

Однажды я узнал, что к нам в лагерь должна прибыть выездная сессия Верховного суда МАСС Р. Конечно, мне не было известно, с какой целью эта сессия намечает свое прибытие. Естественно, об этом мне никто ничего не сообщал. Я не мог предположить, что ее приезд может иметь какое-либо отношение и ко мне лично.

Лагерная жизнь продолжалась. Я был очень доволен тем, что мне вновь объявили благодарность. Должен отметить, что благодарности объявлялись отдельным заключенным, но это было все же довольно редким явлением.

Однажды мне понадобилось зайти к Коломытцеву. В кабинете у него сидел заведующий вещевым столом лагеря. Увидев меня, посмотрев в сторону начальника лагеря, он обратился ко мне: «Все вами довольны, а я недоволен! Почему вы поспешили прервать свою работу у нас в бухгалтерии? Вы проработали всего около двух месяцев, а, по мнению моих сотрудниц, внесли значимый вклад в налаживание грамотного ведения бухгалтерии. Спасибо вам. Конечно, говоря, что я недоволен вами, вы понимаете, я смеюсь, так как работа старшего нарядчика более важна для завода и лагеря».

Выслушав сказанное в мой адрес и решив те вопросы, которые побудили необходимость моего прихода к начальнику лагеря, я вернулся к себе и продолжил свою работу. Конечно, то, что произошло в кабинете, было для меня очень приятным.

Наступило лето. Я задумывался над тем, правильно ли поступлю, попросив у руководства лагеря разрешения на повторное свидание с моей невестой? Я должен был задумываться и над тем, следует ли укорачивать время отдыха Лидочки во время очередного отпуска и лишать ее возможности со своей подругой отправиться на юг. Принять решение мне было довольно сложно. Я не мог решиться, как мне следует поступить.

Утром, после очередного выхода работавших на завод, я узнал, что в лагерь прибыла выездная сессия Верховного суда МАССР. Большого внимания я этому вопросу не уделил. Волнение наступило только на следующий день. Меня совершенно неожиданно посетил Коломытцев и предложил следовать за ним. Мы прошли в небольшой зал, за столом которого я увидел членов выездной сессии.

Меня усадили на стоящем в стороне стуле. В зале находились Коломытцев и его жена, Корнели, Толбузов и еще несколько представителей руководства лагеря. Председательствующий на заседании сессии предложил мне встать и внимательно выслушать причину моего вызова. Мне было сказано, что сессия будет рассматривать по ходатайству руководства лагеря закономерность применения ко мне Указа Президиума Верховного Совета СССР. Указ, определяющий снижение предельного срока заключения для осужденных за различные преступные действия до 15 лет, предусматривает возможность по представленной руководством лагеря характеристике помимо сокращения установленного приговором срока пребывания в заключении применить возможность условно-досрочного освобождения.

После выступления председательствующего слово было предоставлено Коломытцеву, зачитавшему характеристику, представленную в Верховный суд. Затем слово было предоставлено мне, с тем, чтобы я смог заверить сессию, что, получив досрочное освобождение, я все сделаю от меня зависящее, чтобы оправдать доверие, оказанное мне Верховным судом МАССР.

Заседавшие в составе выездной сессии удалилось на совещание, после чего был оглашен приговор, вернее, решение суда, в соответствии с которым я должен был быть освобожден условно-досрочно на 2 года 11 месяцев и 2 дня. Признаюсь, выслушав это решение, я не мог оставаться спокойным. Видимо, в нарушение существующего порядка я попросил предоставить мне слово. Я высказал то, что мне легло на сердце:

– Позвольте поблагодарить Верховный суд МАССР за то, что мне вновь предоставлена свобода и я смогу вернуться к моей престарелой матери. После всего мною пережитого я смогу вступить в законный брак с моей любимой невестой. Хочу поблагодарить руководство лагеря за его ходатайство перед судом о моем досрочном освобождении и за данную им характеристику за время моего пребывания в лагере после моего повторного ареста. Я хочу заверить суд, что благодаря его решению я смогу, находясь на свободе, добиваться моей полной реабилитации, так как убежден в том, что смогу доказать, что «Особое совещание» МГБ СССР вынесло необоснованное решение о моем осуждении за «измену Родины».

После этого заседание выездной сессии было закрыто. Коломытцев задержался с членами выездной сессии, а его жена, Корнели и Толбузов попросили меня пройти вместе с ними в кабинет начальника лагеря. Вскоре нас догнал сам Коломытцев. Явно волнуясь, он подошел ко мне, пожал мне руку и сказал:

– Мы сердечно поздравляем вас с обретенной вновь свободой. Мы все желаем вам счастья и успехов во всем. Как только мы получим решение Верховного суда, оформленного в надлежащем порядке, вы будете на свободе. Разрешите нам пожелать вам, чтобы вы добились той полной реабилитации, к которой стремитесь.