Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

Эх, тачанка-растачанка… – распевалась за банкетным столом с лиловыми пузатыми свечками красномордая братва во фраках.

Горит свечи огарочек, налей, дружок, по чарочке… – подпевали рядом.

Всё выше, выше и выше стремим мы полёт наших птиц… и в каждом пропеллере дышит… – с балкона.

И вновь продолжается бой! И вновь…

Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом, – братва встала.

Кучка старичков-шестидесятников в диванной нише с хмельным юношеским азартом горланила «В Кейптаунтском порту», растрёпанный консультант «Старой Квартиры» вскочил на валик дивана, вдохновенно дирижировал цветастой подушкой.

Эккер тоже вёл себя вполне привычно, шуршаще развернул «Санкт-Петербургские ведомости», углубился.

Официант, жуя жвачку, не скрывал раздражения, когда опять принёс сумку.

Соснину вспомнились рассуждения Адренасяна о звуковых симптомах разрушающейся конструкции… вспомнил о стонах металлических связей перед их разрывом, о бетонном гуле, предвещающем…

И мы пойдём туда, где можно без труда найти себе и женщин, и вина! – горланили дурными голосами неугомонные старички, последние утописты-идеалисты. И сразу, сразу, с завидным энтузиазмом. – Там девочки танцуют голые, а дамы в соболях…

Эх, дорожка, фронтовая, не страшна нам бомбёжка любая! – развопились на ближней веранде зимнего сада вожаки «Ассоциации прозрачного бизнеса». Внизу подхватили, взмахивая, как флажками, розовыми салфетками, рядовые члены ассоциации. – Мы вели машины, объезжая мины… – Помирать нам рановато, есть ещё у нас дома дела, – отозвалось, мигая лампочками-звёздочками, «Седьмое небо».

Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым – на галерее, опоясывавшей ларьки деликатесных бутиков, баров и видеосалонов, перепились банкиры; за ларьками полыхал рекламный закат над турецким морем.

Соснин ощутил дрожь под ногами и гул, нараставший гул; что-то катилось.

Может быть, отходил от перрона поезд?

– Может быть, кофе? – Света подозвала официанта.

– Кофеварка сломалась, – с чванливой наглостью, всё ещё жуя жвачку, пробурчал официант и смерил Соснина холодно-презрительным взглядом, словно мстил ему за то, что вынужденно подрядился таскать взад-вперёд его тяжёлую сумку; куда подевались подтянутость, галантная учтивость? – головка официанта уже не держалась прямо, безвольно болталась на длиннющей шее, глазки, не стесняясь, выплескивали переполнявшее их презрение, бородка-эспаньолка, совершеннейшая деталь на болезненно-бледной физиономии, ещё с час назад, словно выточенная из шоколада, и та утратила изначальную безупречность формы… фигурный шоколад плавился…

И клёши новые, полуметро-о-о-вые полощет бриз… – вконец охрипший консультант со своими ветхими охрипшими подопечными упоённо бисировали.

Сбоку от стола, рассевшись на полу, мычал, качался в наркотическом трансе жёлто-красно-зелёноволосый потный панк в рваной тельняшке, со сдвоенною серьгой: под ухом сверкала каплевидная «слезинка ребёнка», пониже, напару со «слезинкой» болтался костяной череп с пустыми глазницами.

Затрещали автоматные очереди, раздались одиночные выстрелы, крики, затем – вспышка, дым – на крайней экранной грани финишировал боевик.

И тут загромыхало снова, словно надвигалась гроза, грохот нарастал, грохот был уже куда сильней, чем перед отплытием «Анны Карениной», загромыхало-загрохотало так, что заложило уши, устрашающая вибрация сотрясала конструкции путаного сооружения, столь отвратительно зазвучавшего, что, казалось, все его респектабельные пространства разом обнажили свои акустические изъяны.

– Что-то будет, – налила себе виски Света, – в «Плазе-Рае» повадились, чтобы привлекать внимание, включать с усилителем все грохоты из «Шаровни». Там шары катятся, валятся кегли, здесь – светопреставление.

– Громкое убийство у «Плазы-Рая»! Выходя из бронированного «Мерседеса», застрелен… Стандартная сценка, но какая яркая, эффектная благодаря плазменному экрану! – спортивно-быстрый наёмник в чёрной маске-чулке метнулся к большой обтекаемой машине, разрядил обойму… насобачились брать крупный план! – голова плавала в луже крови… как шар…

– Как?!

– Марат убит, Марат! – мигом осушив глаза, Алиса вскочила; и многие повскакали… воцарялось замешательство, бурно выплескивались эмоции.

– Куда охрана смотрела?

– Хоть бы все ворюги скорей поубивали друг друга!

– Вот она, длинная рука преступного государства, достала.

– Это война, война.

– Умоляю вас, какая война? Чекисты начали новый передел, я предупреждал, никто не слушал, отмахивались.

– И я предчувствовала беду… – профессорша блеснула очками, – не верилось в теорию заговоров, но дух провокации буквально витал в воздухе… и вот…

– Почему молчит президент?! Убили не простого ларёчника…

– Попомните, это не мафиозная разборка, – объяснял репортёрам Мухаммедханов, выйдя из стеклянного лифта. Взмахнул кистью с горящим перстнем. – Это политическая провокация, мгновенно достигшая своей цели! В пику неуклюжей путинской попытке консолидировать общество на базе декларативного соблюдения конституции кто-то из преступного окружения толкает слабого президента на третий срок. Попомните, господа, третий срок неизбежен! Но исторически режим обречён. Такое обращение с конституцией больше никому с рук не сойдёт, развязка близка.

– Едва вкусили плоды стабильности, – вздохнул Арганов.

– Да, громкого резонанса не избежать, – Эккер с тяжёлым сердцем отложил «Санкт-Петербургские ведомости».

– Куда уж громче!

И – ещё не вечер, ещё не вечер… – нагнетался оптимистичный темп на эстраде, – ещё не вечер, ещё в запасе время есть у нас с тобой…

– Где Тима? – отчаиваясь, прошептала Света, побелела, как мел, принялась заведённо покачивать головой; внезапно холодные светло-серые глаза загорелись, она на что-то решилась.

– Жизнь продолжается! – по-обязанности, но с дивной согласованностью, в один голос, напомнили на сей раз оба конферансье, и создатель атмосферы, и командующий парадом планет. – Жизнь продолжается, жизнь продолжается, – отозвались динамики, чтобы разом покончить с похоронными настроениями.

– Я люблю тебя, жизнь, я люблю тебя снова и снова, – во всю мощь лёгких и микрофона, под нарастающие аплодисменты, запел Кобзон.

Потом запустили танго.

Возобновились с нервным, обречённым возбуждением танцы, с музыкального балкона, опровергая светлую фортепианную мечтательность, заныли скрипки, голос Валечки задрожал – мой путь к тебе, твой путь ко мне… но пробил час, забытое танго звучит для нас этой волшебной ночью; танго сменилось какими-то воспалёнными скачками с хлопками и выкриками, опять забегали официанты, полетели пробки. Топ-топ, топ-топ. Алису пригласил на танец размашистый тощий тип в расстёгнутой чёрной жилетке из жатой кожи, при широком едко-зелёном галстуке; облапил ниже талии, топ-топ, качались люстры – обитатели «Плазы-Рая» сами себе доказывали, что они живы.

И не сразу удалось уловить нарастание знакомого гула, но он становился громче, громче и вот уже словно реактивный самолёт брал звуковой барьер, а там, где, прыгая, сиреневато мерцала блузка Алисы, смерчем взметнулись цветистые крупицы, блёстки… и – толчок откровения? – машинально подхвативший сумку Соснин, будто бы почуявший, что пора уносить ноги из приговорённого райского лабиринта, и Света, вцепившаяся в него, в два прыжка очутились у рваного края внезапной многоэтажной воронки – перекрытия рухнули, те, что удерживались, окантовывали воронку, как щербатые концентрические ступени, да, ступени. И, как кегли, повалились в дыру танцующие; из густой черноты поднималась удушающая красноватая пыль, где-то глубоко-глубоко внизу щемяще блеснули зависшие осколки «Танц-пола», но и под ними зияла чернота… оттуда, из бесформенной черноты, неслись вздохи, плач, крики… неслись, затихая…

Землетрясение?

И вдруг закричал многогранный, многоголосый экран, прорвало.

– Чеченские террористы!

– Взрыв в «Плаза-Рае»!

– Ночная трагедия!

– Прямой эфир! Прямой эфир! Репортаж нашего корреспондента, очевидца трагедии, из разорённого «Рая».

И вдруг Соснин, оглянувшись, увидел Тиму. Он не спеша подошёл к столу, сел, вылил в бокал остатки виски; встретил свинцом Марата, подстроил отвлекающий взрыв и с чувством исполненного долга вернулся пить?

Света тоже увидела Тиму, безвольно отцепилась от Соснина и – злобно прикусила губу. И зачем-то полезла в свою бисерную сумочку, в чём-то там покопалась, чем-то щёлкнула… нелепейшие занятия на краю пропасти.

И тут опять полыхнуло, только беззвучно, и лимонно-жёлтое с чёрно-оранжевыми клубами облако поглотило Тиму, и едкий дым заволок Свету, Эккера, профессоршу, двух розовых обнявшихся бизнес-леди, Аденьку с утешительным бокалом Чинзано, всех-всех, кто рядом с Сосниным только что заглядывал в засасывавшую тьму воронки; всё вокруг поедала сажа, лишь плазменный экран вспорол острым светоносным плавником уплотнявшийся мрак, по небесно-голубой экранной грани почему-то соскользнули солнечные верхушки двух небоскрёбов-колоссов, будто бы виновато, но с замедленной планетарной эпичностью оседавших в пепел и тучи цементной пыли, раздался душераздирающий взвизг: близнецов больше не-е-т, не-е-е-т! И – громогласно, с назидательным злорадством, – вот оно, начало истинно-нового, не календарного века! И сразу – на фоне давки в покорёженных дверях и окровавленных обгорелых тел – загомонили наперебой комментаторы: двойное убийство, резонансное убийство! Второй взрыв достиг цели!