Иуда (СИ) - Горелик Елена Валериевна

Наши пушкари в долгу не оставались. К утру счёт был «два — один» в их пользу: ночью шведам удалось «положить» ядро рядом с одной из пушек крепости, отчего там взорвался боезапас и перебило половину расчёта, зато наши аналогичным образом вывели из строя сразу две батареи противника. Рассеивание боеприпасов, конечно, при таких пушках чудовищное, но артиллеристы с обеих сторон опытные, характер своих «подопечных» знают и при большом желании могут даже попадать куда целились. Но гром выстрелов почти не утихал. Свежие орудийные расчёты сменяли уставших коллег, пушки между выстрелами поливали водой, смешанной с уксусом, чтобы скорее остывали — хотя при нынешней минусовой температуре это следовало делать куда реже, чем летом. И лишь на второй день канонада начала понемногу стихать.

У обеих сторон была напряжёнка с пушечным порохом и боеприпасами. Доходило до того, что шведы подбирали наши ядра, прилетевшие к ним, и заряжали ими свои пушки. С нашей стороны поступали совершенно аналогично — если, конечно, «чугуний» перелетал через стену и падал где-то в городе. Какая-никакая, а экономия.

Я был уверен, что Карл постарается поторопить штурм, не станет ждать, пока батарея из четырёх тяжёлых орудий проломит стену. Они, конечно, очень старались, но брёвна лучше «держат удар», чем каменная стена, даже с земляной насыпью. За примером далеко ходить не надо: в Нотебурге хорошая каменная кладка не выдержала стрельбы и осыпалась. Притом, ещё неясно, чьей именно стрельбы она не выдержала — прилетавших русских ядер или сотрясений от шведских выстрелов. Толстые брёвнышки, из которых состояла стена полтавской крепости, оказались достаточно прочными, чтобы шведские артиллеристы, похожие в своих серых кафтанах на огромных мышей, не добились успеха. Нам могла грозить другая опасность.

Во-первых — подкоп и пороховая мина. Над этим работают, будем надеяться — упредят. Во-вторых, агентура противника в городе, способная открыть ворота. И над этим тоже работают. Но главной опасностью оставался огонь. Нам не хватало только хорошенько погореть. Потому я строжайше запретил курение на стенах и рядом с ними, там и без любителей табака огня хватает. То же самое — относительно складов и деревянных домов. Пожалуй, ради противопожарной безопасности я здесь первым в мире ввёл специальные помещения для желавших подымить — в каменных зданиях. Там можно было курить сколько угодно, если, конечно, для этого оставалось время. И, что меня нисколько не удивило, такие комнаты очень быстро прозвали… правильно — курилками.

Ограничение на потребление спиртного, часть которого передали в лазареты для стерилизации инструментов, запас перевязочного материала и лекарских снадобий, запас воды, женщины у печей и котлов, готовящие горячую пищу, пожарные команды — дежурные и сменные — постоянная ротация часовых, чтобы одни и те же люди не караулили всё время у одних и тех же объектов… Иной раз на меня смотрели с изумлением, но слушались: я был «капитаном корабля», попавшего в изрядный шторм, а значит, здесь работало то же правило — полное подчинение. Я никому не позволял оставаться без дела, запряг всех, кого мог. Подобное умеренное напряжение не оставляет места унынию… Иными словами, я делал всё возможное, чтобы город выстоял в изменившихся условиях.

Как выстоял и в той истории, при худших раскладах.

Люди всё видели и понимали, потому были спокойны. Они справятся, я в это верил.

Мы — справимся.

Глава 19

Взгляд со стороны.

Он осмелился назвать короля шведов разбойником.

Этот старый иуда, предавший всех, кого только мог — взял на себя смелость судить короля, избранного самим Богом!

Ярость его величества не поддавалась описанию. Другое дело, что это он почти никак не демонстрировал — если не считать трех штурмов подряд, не дожидаясь результатов работы осадной артиллерии. Но случилось то, чего не могло случиться: крепость устояла.

Шведы лишились в тех штурмах от трех до четырех тысяч солдат. Скольких утратили осаждённые — неведомо, но вряд ли столько же: обороняющиеся всегда несут меньшие потери, нежели атакующие. Однако, несмотря на довольно отчаянное положение с провиантом, Карл и не думал уходить из-под стен негостеприимного города.

Оскорбление не должно остаться без сатисфакции. Гетман ответит за свои слова — пусть даже сказанные под влиянием вполне справедливого гнева.

1

Честно говоря, я и не надеялся, что Карлуша здесь застрянет. Думал, посчитает свои запасы, прикинет возможности подвоза провианта, оценит расстояние до армии Петра, да и отправится в Польшу зимовать. Но нет, обиделся и решил во что бы то ни стало взять Полтаву до подхода русских полков. Три штурма. Три, мать его, попытки взять крепость тупым навалом, в лоб! Я смотрел и тихо хренел от количества тел в заснеженном рву.

Скольких этот недоносок готов положить во имя мести за личную обиду на меня любимого?

Впрочем, что это я? Здесь до гуманизма как до Луны пешком. Ещё и слова-то такого не знают, а уж о практике и говорить нечего. Одна тактика линейного боя подразумевает потери до трети полка за один бой, а свинское отношение к продуктам и их хранению легко приводит к небоевым потерям до пятидесяти процентов личного состава. И это считается нормальным.

Но я это нормальным не считал, и действовал соответственно. Во всяком случае, под моим началом ни казаки, ни солдаты сами себе не стряпали, где придётся. Запряг на готовку еды полтавских баб. Заодно и на дровах вышла экономия: на том количестве, которое сжигало одно капральство, женщины варили борщ для четырёх таких же подразделений.

«Любишь ты людей, Георгий, — бурчал на меня Иван Степаныч. — Сие есть ахиллесова пята, в кою тебя и уязвят».

«Зато ты у нас эталонный мизантроп, — я не остался в долгу. Пока распоряжался изъять все полтавские запасы свинца ради отливания пуль, можно и с запертым в собственном теле Мазепой побеседовать. — Если взять нас обоих и вывести среднее арифметическое, получится нормальный среднестатистический человек».

«Снова ты заумь свою кажешь. Оглянись вокруг. Ты к людям добр, а они к тебе?»

«А это, сморчок ты старый, проверяется лишь жизнью».

«Сморчок… В зеркало поглядись, добрый молодец», — обиделся Иван Степаныч.

«Знаю, знаю, краше в гроб кладут. Ну так не нуди, а скажи, что думаешь по поводу шведа. Есть шанс, что он уберётся отсюда без большого сражения?»

«Ни единого, — ответил Мазепа. — Он тоже…добрый молодец. Как ты любишь говорить — тот ещё. Ради драки живёт, в драке и голову сложит. А ты его оскорбил, и он того вовек не забудет».

«Оскорбил… А как назвать то, что он сделал?»

«Никак не называй. Довольно и того, что ты уже наговорил. Расхлёбывай теперь, я тебе не помощник».

На помощь Ивана Степаныча я не рассчитывал никогда: уж больно сволочной он тип. Пару раз сам её предлагал, да я, чуя подвох, отказался. Время от времени интересовался его мнением по поводу некоторых моментов, и даже ругательства порой давали мне намёк, в какую сторону думать дальше. Всё равно действовать гетман Мазепа в моём лице будет так, как пожелаю я.

А после провала третьего штурма шведы снова начали обстрел города. Но как-то вяленько, без огонька. Видимо, действительно пушечный порох подрастратили. Мелькнула даже мысль: а что скандинавы делать станут, когда он закончится? Опять полезут на стены или требушеты сооружать начнут?.. И смех, и грех.

Да, и татар тоже не видно. С разведкой, что за стенами Полтавы действует, сейчас сноситься затруднительно, а по последним данным передовые татарские разъезды находились немногим севернее днепровских порогов. По всем расчётам должны быть если не здесь, то на подходе, а горизонт пока чист. Впрочем, и Пётр Алексеич тоже не спешит засвидетельствовать шведу своё почтение. И если мотивы царя ещё можно понять — хочет, чтобы мы тут Карлу как следует кровушки попили — то о чём думает крымский хан, неведомо. Семён и Дацько в один голос твердили, что татары не иначе разбились на отряды и вовсю занимаются ловлей не успевших попрятаться за городскими стенами селян. Возможно, ребята правы, но я бы не стал сильно полагаться на жадность крымчаков. Если хан дал слово, что приведёт орду, он её приведёт. Правда, неизвестно, когда.