Обделённые душой - Нил Шустерман

Собравшиеся аплодируют, но с некоторой неохотой. Должно быть, думает Риса, большего ожидать и не следовало.

На столе грудинка и ароматные вкусные овощи, выращенные здесь, в усадьбе. Очень похоже на воскресный обед в большой семье. Все сосредоточенно, почти безмолвно, жуют, пока СайФай не провозглашает:

— Ну что, может, пора самим представиться?

— По именам или по частям? — спрашивает кто-то.

— По частям, — отвечает другой обедающий. — Познакомим-ка её с Тайлером!

СайФай начинает:

— Правая височная доля, — после чего кивает тому, кто сидит слева.

Его сосед неохотно продолжает:

— Левая рука. — Он поднимает означенную руку и помахивает ею.

Женщина рядом с ним подхватывает:

— Левая нога от колена и вниз.

Вот так и идёт вокруг стола, орган за органом:

— Левый глаз.

— Печень и поджелудочная железа.

— Основная часть затылочной доли.

Очередь доходит до Рисы.

— Позвоночник, — произносит она неловко. — Только я не знаю, чей он.

— Мы могли бы узнать, если хочешь, — предлагает женщина, которой досталось сердце Тайлера.

— Нет, спасибо, — отказывается Риса. — Не сейчас. Может быть, когда-нибудь...

Женщина понимающе кивает:

— Это дело личного выбора, никто не станет принуждать тебя.

Риса оглядывает сотрапезников — всеобщее внимание направлено теперь на неё.

— Так что... Все части Тайлера Уокера сейчас здесь, за этим столом?

СайФай вздыхает.

— Нет. У нас нет селезёнки, левой почки, кишечника, щитовидки и правой руки. Ну, и нескольких мелких кусочков мозга — в них слишком мало Тайлера и они не чувствуют взаимного тяготения. Но семьдесят пять процентов его собрано вокруг этого стола.

— А остальные двадцать пять процентов могут катиться колбаской, — говорит мужчина — левый слуховой проход. Все смеются.

Ещё Риса узнаёт, что сверкающее убранство комнат — тоже ради Тайлера. Его всегда неодолимо влекли к себе блестящие вещи. Он воровал их, что и стало отчасти поводом для его расплетения.

— Но всё, что ты видишь здесь, куплено и оплачено, — спешат уверить девушку Люди Тайлера.

— Фонд Тайлера Уокера платит вам за то, что вы живёте здесь?

— Скорее, всё наоборот, — отвечает доктор. — Само собой, поначалу всех нас одолевали сомнения... — В его взгляде появляется выражение лёгкой эйфории. — Но как только оказываешься здесь, в присутствии Тайлера, понимаешь, что это единственное место, где тебе хочется быть.

— Я продала дом и все деньги пожертвовала Фонду, — раздаётся с другого конца стола. — Никто не просил. Мне самой захотелось всё отдать.

— Он здесь, с нами, Риса, — говорит СайФай. — Думай что хочешь, но для нас это истинная правда. Это вопрос веры.

Риса не может переварить это вот так сразу. А ведь подобных «коммун воссоединения» много, и все они появились благодаря Фонду Тайлера Уокера. Их существование — очередное неожиданное следствие практики расплетения, извращённое решение ещё более извращённой проблемы. Риса не осуждает ни СайФая, ни кого-либо другого из живущих здесь людей. Она обвиняет миропорядок, сделавший возможным существование этого учреждения. Теперь её желание положить конец расплетению многократно возрастает. Риса понимает, что один в поле не воин, но ей известно, что теперь она икона, легендарная личность. Её любят, её боятся, её презирают и почитают. Всё это вместе делает её силой, с которой кое-кому придётся считаться. Нужно только правильно разыграть свои козыри.

Вечером того же дня, перед отходом ко сну проводится ритуал, на котором позволено присутствовать Рисе.

— Чего мы только не устраивали! По большей части полный дебилизм, типа ложились на пол в форме тела — каждый в соответствующем месте. А то набивались, как селёдки в бочку, в маленькую комнату, чтобы стать ближе друг к другу. Но всё это было не то, чушь собачья какая-то. В конце концов, мы остановились на Круге. Чем проще, тем лучше.

Круг, место в центре сада, обозначен камнями, на каждом из которых выбито название части тела — даже тех, которых в усадьбе нет. Все рассаживаются около «своих» камней, и кто-нибудь — безразлично кто — начинает говорить. Похоже, никаких других правил нет. Говорить и делать можно всё что угодно, однако никто не перебивает друг друга. Риса замечает, что течение беседы направляют, как правило те люди, которым достались кусочки мозга Тайлера, но остальные принимают в ней равное участие.

— Я в бешенстве, — заявляет один.

— Ты всегда в бешенстве. — отвечает другой. — Возьми себя в руки.

— Не надо было мне красть всю эту мишуру.

— Уже украл, так что успокойся.

— Я скучаю по маме и папе.

— Они расплели тебя.

— Нет! Я могу остановить их. Ещё не поздно!

— Повторяю: они… тебя… расплели!

— Меня сейчас стошнит.

— Неудивительно — столько грудинки умять.

— Но она была так похожа на бабушкину!

— Точно. Это я убедил маму дать нам рецепт.

— Ты говорил с ней?

— Ну, не с ней. С её адвокатом.

— Я так и подумал.

— Я помню мамину улыбку.

— Я помню её голос.

— А какая она стала холодная под конец — не помнишь?

— Видишь ли, этой части памяти у меня нет.

— Мне столько всего хотелось бы сделать, но я не помню, что...

— Зато я помню по крайней мере одно. Мне хотелось бы прыгнуть с парашютом.

— Ну да, как будто это возможно!

— А почему бы и нет? — говорит СайФай. — Сколько из вас хотят прыгнуть с парашютом ради Тайлера?

Половина рук взмётывается в тот же миг, ещё несколько поднимаются чуть погодя. Воздерживается только пара человек.

— Тогда решено, — подводит итог СайФай. — Скажу папам, чтобы организовали. Тайлер прыгнет с парашютом!

Риса чувствует себя здесь совершенно чужой. Она подозревает, что эти люди обманывают себя. И в то же время она задаётся вопросом: а что если, возможно — всего лишь возможно! — Тайлер каким-то немыслимым образом действительно присутствует здесь? Может быть, это лишь иллюзия, а может и нет — кто знает. Как сказал СайФай, «это вопрос веры».

Несомненно одно: если Тайлер и вправду «присутствует» здесь, то ему давно пора повзрослеть. Интересно, думает Риса, а может ли человек в состоянии распределения повзрослеть? Или он навсегда остаётся в том возрасте, в котором его расплели?

По окончании Круга СайФай провожает Рису в её комнату, и девушка не может удержаться от того, чтобы не высказаться.

— Всё это хорошо и приятно, Сайрус, — говорит она, — все эти игры. Но когда ты стоял перед Конгрессом и боролся за Параграф-17 — вот тогда ты делал что-то действительно важное.

— Ага — и посмотри, чем всё это кончилось. Ну, заставили мы их провести этот закон, и что? Теперь юновласти вообще распоясались, а рекламы расплетения стало в разы больше. Они используют против нас наши же добрые намерения; уж кому-кому, а тебе это должно быть яснее, чем остальным-прочим. Я чертовски умный, но перехитрить их и мне не под силу.

— Но это не значит, что ты можешь махнуть на всё рукой! Посмотри — ну чем вы занимаетесь?! Да всякой ерундой — потакаете капризам вороватого расплетённого мальчишки!

— Поосторожнее со словами, Риса, — предупреждает СайФай. — Люди многим пожертвовали ради этого вороватого мальчишки!

— В таком случае, кто-то должен сказать Тайлеру, что ему пора повзрослеть!

— И этот «кто-то», конечно, ты?

— Если больше некому, то да. Вы все зациклились на том, кем Тайлер был да чего он хотел до того, как он сам себя подвёл под раздачу. Прошло три года! Почему бы не начать думать о том, чего бы ему хотелось сейчас?!

На этот раз СайФай не находится с ответом. Зато Тайлер тут как тут.

— Ну ты и сучка, — говорит он устами СайФая. — Но так и быть, я подумаю об этом.

Я капитан Лэнс Рейтано, заслуженный пожарный. Позвольте мне рассказать, почему я голосую за Инициативу 11. С помощью добровольного отслоения и расплетения злостных преступников Инициатива 11 предоставляет обществу высоко востребованные ткани и органы; к тому же этот закон даёт право жертвам огня получать их бесплатно. Те, кто служил на тушении пожаров так долго, как я, понимают всю важность этого решения.

Оппоненты Инициативы 11 выдвигают против неё некие «моральные» возражения; но хотите правду? На самом деле это у них аморальные взгляды на вопрос. Они вкупе с Инспекцией по делам молодёжи желают провала Инициативы 11, потому что вместо неё хотят отмены Параграфа-17. Больше того, эти заботящиеся только о себе толстосумы ратуют за поправку к Конституции, повышающую возрастной ценз расплетения до 19 лет; таким образом количество расплетаемых детей повысится, и, соответственно, доходы этих миллиардеров, держащих индустрию трансплантации в своей удушающей хватке, возрастут ещё больше.