Чёрный город - Борис Акунин

У меня появился очень сильный союзник. Теперь я обойдусь и без Шубина. Это три».

– Где скрывается Однорукий Хачатур? – перебил он учителя хороших манер.

– Откуда знаю? – Гочи положил в рот большой грецкий орех, легко разгрыз его и выплюнул в ладонь скорлупки. – Домой приду, завтрак буду кушать. Потом узнаю. Сегодня узнаю. И мы сделаем, что надо сделать.

Верить ему или нет, было непонятно.

– Если Хачатур твой враг и его так легко найти, почему ты до сих пор с ним не расквитался?

– Раньше я один, а их восемь. Это много. Ты двух убил, одну ранил. Их стало пять. Это мало. А нас два. Это много. Не волнуйся, Юмрубаш, кушай чурек. Сегодня мы все армяне убьем.

– Скажи, вы с армянами всегда так ненавидели друг друга? – спросил Эраст Петрович.

– Про это много брехня врут. Никого не слушай, меня слушай. Я тебе правда расскажу… – Гасым шумно отхлебнул, вздохнул. – Русские чиновники всегда, сто лет, за армяне были. Потому что армяне крест носят, Библия читают. Но армяне не только Библия, армяне другие книжки тоже читают, а от книжки в голова ветер дует. Кто книжки много читает, начальство не уважает, хочет всё другое сделать. Рэволюция хочет. А начальство рэволюция не хочет, начальство хочет, чтобы тихо и порядок. Десять лет назад в Баку был губернатор Накашидзе. Он был грузин, а грузины только чуть-чуть лучше, чем армяне. Накашидзе-губернатор вместе с Охранка захотел армяне напугать. Чтобы забыли рэволюция. Охранка сказала глупые и жадные люди (у нас такие тоже есть): можно армяне немножко грабить и резать. Когда начальство разрешает резать, это легко. Стали резать, грабить. «Немножко» не получилось, потому что немножко резать никогда не получается. Начальство говорит: хватит, а люди еще хотят. Тогда солдаты стрелять стали. А на Кавказ стрелять начнешь – стрельба нескоро кончится. Люди обиделись, убили главный генерал, который приказ давал. Армяне обиделись на Накашидзе-губернатор, тоже убили. Из-за глупые и жадные мусульмане армяне на все мусульмане обиделись. Стрелять стали. Тогда наши на армяне еще больше обиделись. Всё, теперь сто лет стрелять будем. Это Кавказ. Мы не любим армяне, армяне не любят нас, все вместе не любим русские. Раньше в Баку все рядом жили. Гуляй кто где хочешь. Теперь нет. От Баилов мыс до Ольгинская мусульмане живут, дальше к север армяне живут. Гулять можно, но лучше не надо.

Обычная история на тему «разделяй и властвуй», подумал Фандорин. Эта стратегия никогда не работает в местностях, где население привыкло носить оружие.

– Но если ты п-понимаешь, как это всё произошло и кто виноват, почему же ты так ненавидишь армян?

Гасым возвел глаза к потолку.

– У кровь своя правда. Когда кровь полилась, голова молчит. Мужчина должен делать что должен, а дальше Аллах судит. Армяне стреляли меня, я стрелял армяне. Но в тюрьма меня посадили не армяне – русские. В тюрьма армяне тоже были, много, но драка не было, и ругань не было. В тюрьма один враг – начальство. Когда русская начальство из Баку уйдет, совсем уйдет, вот тогда мы армяне кончать будем. А пока только не любим. Сильно резать пока не будем.

«Ну, русские из Закавказья вряд ли когда-нибудь уйдут, а значит, в обозримом будущем междоусобная война здешним краям не угрожает».

– Пойдем д-домой. Пора.

Обратно шли уже не задворками, а улицей, которая стала шумной и людной. Фандорин внимательно смотрел по сторонам. Запоминал дорогу, учился ориентироваться в хаосе кривых переулков, маленьких площадей и выжженных солнцем пустырей.

Третьего дня, разыскивая место киносъемки, Эраст Петрович чувствовал себя здесь туристом, чужеродным существом. Сейчас всё стало иначе. Таких, как он, вокруг было много, и никто на него не смотрел.

Это был восток, самый настоящий, будто сошедший со старинной литографии. На деревянном помосте крошечной чайной, возле закопченных самоваров чинно потягивали кяхта-чай бухарцы в каракульчовых папахах с суконной тульей. Здесь же сидел и мерно двигал челюстями перс – судя по мутному взгляду, жевал гашиш. Прохожие были в шальварах и подпоясанных архалуках, многие в черкесках и при кинжалах. Черными, замотанными в платки тенями семенили женщины.

Вышли на широкий перекресток, и Фандорин остановился, чтобы получше оглядеть живописную картину, разобраться в гуле разномастных голосов.

– Мейданы всегда такой, – сказал Гасым, горделиво обводя рукой толпу. – Что хочешь – всё есть. Кебабчи есть, халвачи есть. Хочешь пить – селеб есть. Гадальщик есть. Хочешь свой судьба знать?

– Нет, спасибо.

Эраст Петрович засмотрелся на корзину, в которой, медленно покачиваясь, танцевала кобра. Заклинатель играл на шарманке что-то тягучее и визгливое – настоящее истязание для слуха, но кобре, кажется, нравилось.

– Э, э, смотри! – потащил Фандорина за рукав его чичероне. – Сейчас смеяться будешь!

И сразу же захохотал сам, держась руками за толстые бока.

В углу майдана собралась толпа. Двое чумазых молодцев, сверкая белозубыми улыбками, что-то задорно кричали. Они держали большое медное зеркало. Третий подталкивал в зад барана. Баран увидел в зеркале свое отражение, попятился. И вдруг с разбега ринулся вперед – ударился лбом в металл. Раздался громкий звон, заглушенный радостным смехом зрителей.

– Дурак, а? – Гасым ткнул пальцем в барана. – Он думал, это другой баран! Глупый какой!

Эраст Петрович не слушал – он заметил в толпе мальчишку, торговца прессой и всякой писчебумажной мелочью.

Попросил Гасыма купить свежие выпуски всех газет, еще карандашей и бумаги. Вчера впервые с начала года он не писал Никки. Не существует обстоятельств, которые могли быть извинить такое пренебрежение долгом. Значит, сегодня придется записать двойную порцию.

Этим он и занялся, как только Гасым отправился на разведку, предварительно съев целую миску жирного плова, который вместе с множеством всякой другой снеди ждал хозяина на столе, словно здесь потрудилась скатерть-самобранка.

Безвестные просители добросовестно исполнили роль сиделок при Масе. Пошушукались с хозяином, покланялись, ушли. Пока Гасым ел (а это продолжалось долго), к нему все время заглядывали еще какие-то посетители – Фандорин постоянно слышал чьи-то голоса. Но Эраст Петрович сидел возле своего бедного неподвижного друга и читал газеты.

На первых страницах были местные новости.

К забастовке присоединились еще четыре тысячи рабочих. Нефть опять подорожала. В погреба завезли волжский лед по двадцать пять копеек за пуд, оптовым покупателям скидка. Это ладно.

Вести из Вены. Австрийские власти установили, что нити заговора, жертвой которого пал наследник престола, тянутся в Белград и к покушению причастны крупные чины сербской тайной полиции. Ну, это маловероятно. Должно быть, газетная утка. Завтра или послезавтра наверняка появится опровержение.

То, ради чего Фандорин накупил газет, нашлось в «Бакинском листке» – только что отпечатанном, еще пахнувшем типографской краской.

Прямо на первой полосе:

Вчера вечером по дороге с банкета, устроенного достопочтенным М. К. Арташесовым в честь несравненной Клары Лунной, супруг драгоценной гостьи нашего города г-н Фандорин подвергся нападению разбойников. В Черном Городе близ Манташевских промыслов обнаружен перевернутый, изрешеченный пулями автомобиль. На земле пятна крови. Муж г-жи Лунной и его камердинер исчезли. Вне всякого сомнения, тела утоплены в одном из многочисленных нефтяных колодцев. «Я лишилась смысла всей моей жизни! – призналась нашему корреспонденту несчастная вдова, обливаясь слезами. – Сердце мое разбито. Теперь у меня останется только искусство». Г-н Фандорин прибыл в Баку лишь накануне. Он был отставным чиновником министерства внутренних дел и одним из столпов московского общества. Полиция обещает сделать всё возможное, чтобы найти останки жертв ужасного нападения и предать их христианскому погребению».

Здесь же была фотография: скорбящая Клара заламывает руки. За ее спиной плачущий Симон и сострадающий Леон Арт.

В ранней юности Эраст Петрович, как многие, иногда воображал собственные похороны: трогательные речи над крышкой гроба, рыдающую толпу и прочее. Горше всех в этих мечтах рыдала некая прекрасная персона – невеста или вдова – и даже порывалась заколоться стилетом. Вот давняя фантазия и осуществилась. Вдова рыдала, притом весьма изящно. Говорила, что лишилась смысла жизни. Правда, рядом уже маячил будущий утешитель, но это, в сущности, так естественно.

Что ж, прочность нелегального положения гарантирована. Теперь, когда враг успокоился, можно как следует подготовить ответный удар.

Эраст Петрович положил перед собою бумагу, приготовился писать Никки. С разделом «Клинок» лучше было дождаться возвращения Гасыма. Зато созрела идея для «Инея».