Чёрный город - Борис Акунин

Али остановился прямо перед стеной – довольно высокой, в полтора человеческих роста.

– Шалам-алейкум, Юмрубаш, – донесся сверху, из темноты, пришепетывающий голос. – Жалезай шуда.

На кромке, почти невидимый в тени ветвей, сидел Гасым. Шепелявил он из-за того, что рот у него был набит едой.

Эраст Петрович уселся рядом.

– Скажи мальчику, чтоб ушел. Ему здесь оставаться опасно.

– Зачем опасно? Я обещал Али: можно слушать, как мы будем армяне убивать. Смотреть нельзя, слушать можно. Такой награда.

Со вздохом Фандорин подумал: что будет с этим городом, одна половина жителей которого так люто ненавидит другую?

Были, однако, заботы более насущные.

– Почему на рисунке одна фигурка маленькая? Там что, ребенок? Это осложнит дело.

– Не ребенок и не мужчина. Один молодой совсем, ус еще не растет. Не боец. Пойдем, да?

Не дожидаясь ответа, Гасым спрыгнул в сад. Грохота было, как от каменного обвала. Эраст Петрович поднялся на гребень стены и огромным скачком, беззвучно, приземлился несколькими метрами дальше. Так же бесшумно побежал вперед. Сзади доносилось пыхтение, трещали ветки.

Навстречу с рычанием метнулись две быстрые, льнущие к траве тени. Это были львицы. Обе замерли, одинаково прижав уши. Зловеще блеснули желтые огоньки глаз.

Фандорин сделал несколько шагов, остановился на открытом, освещенном луной месте, дал хищницам себя как следует рассмотреть. Палец лежал на спусковом крючке «смит-вессона». За поясом был еще один, такой же. Тоже со взведенным курком.

С львицами шутки плохи, они опаснее самцов. «Я тебя не трону, если ты меня не тронешь», – мысленно сказал Эраст Петрович сначала одной, потом другой. Чтобы звери поверили в это, требовалось с полминуты поиграть с ними в гляделки.

Но хрустнули сучья под тяжелыми шагами, огромные кошки разом повернули свои лысые башки. На поляну, топая, вышел Гасым.

– Пиштя! – шикнул он – и львицы попятились, развернулись, исчезли.

Фандорин двинулся дальше.

На лужайке перед самым домом нашелся и самец. Он дрых, положив косматую голову на толстые лапы. Сытого льва (а раз спит, значит, сыт) особенно бояться нечего. Если не подойти и не дернуть за гриву, не тронет.

Оглядев строение (изящный садовый павильон из белых досок, с высокими французскими окнами; внутри тихо; свет нигде не горит), Эраст Петрович показал Гасыму на правый торец, напомнил шепотом:

– Ровно две минуты, ясно?

Гасым предъявил часы, для пущей наглядности поднял два пальца.

– Два. Потом окно ломаю, всех убиваю. Гляди, Юмрубаш, на мой пуля не попади.

Двигаться по траве так, чтобы она не шуршала, – наука непростая, но Эраст Петрович владел ею в совершенстве. Он добежал до окна спальни, будто вовсе не касался земли. Помассировал глазные яблоки, чтобы включить ночное зрение. Заглянул через подоконник.

В мозгу работал счетчик, отмерял секунды.

«Восемнадцать, девятнадцать…».

Так, что тут у нас?

Интерьер в стиле ар-нуво. На туалетном столике винные бутылки. Справа будуарная ниша, там кровать под балдахином, легкая занавеска слегка колышется на сквозняке – дверь в коридор приоткрыта. Сонного дыхания не слышно, но это ничего не значит. Люди, ведущие опасную жизнь, обычно спят очень чутко, а стало быть тихо.

Толкнул створку – медленно, чтоб не скрипнула. Поднялся на подоконник. Спустился.

«Тридцать один, тридцать два…».

А вдруг Хачатур не спит – что-то почуял и затаил дыхание?

Фандорин приготовился качнуться вбок, чтобы уклониться от пули.

Ни звука. Лишь шелест листьев в саду.

Ну, была не была!

Он сделал два прыжка, отдернул полог.

Никого! Постель даже не смята.

Неужели Гасым ошибся и Однорукого в доме нет?

«Сорок четыре, сорок пять…».

За дверью должен быть небольшой коридор, ведущий в столовую-гостиную.

Тихо, дверь, не скрипни.

Что половицы? Нехороши, пружинят.

Чтобы пол вел себя тихо, двигаться надо вдоль самого плинтуса. Медленно переставлять ноги, будто скользишь по льду.

«Пятьдесят девять, шестьдесят…».

Вторая дверь тоже приотворена – ну да, иначе не было бы сквозняка.

Плавно, дюйм за дюймом, Эраст Петрович открыл ее шире. Заглянул в просторную комнату. Она превосходно просматривалась – в окна с противоположной стороны лился лунный свет. Оттуда меньше чем через минуту вломится Гасым. Почти минута – это очень много. Более чем достаточно.

Интерьер такой же бонтонный, как в спальне. Хрупкая, изогнутая мебель, деревянные завитушки вокруг большого зеркала, на потолке панно с фавнами и нимфами.

Мраморная наяда (через плечо винтовка и два патронташа). На длинном столе грязная посуда, бутылки, объедки. Со стульев свисает оружие – «маузеры», кинжалы, несколько карабинов.

Теперь – главное: люди.

Вдоль стены на полу, в ряд, шесть фигур. Спят на бурках. Вместо подушек папахи.

Фандорин вздохнул с облегчением. Шесть – значит, все здесь, и Хачатур тоже. Просто улегся не в спальне, а вместе с остальными. Это несколько осложняет задачу, но не сильно.

«Восемьдесят два, восемьдесят три…».

Определить, который из них Однорукий. Приблизиться, отключить. Может быть, удастся так же бескровно взять и остальных.

Не ближний – у того видно обе руки, сложены на груди. И не второй – руки закинуты за голову…

«Девяносто, девяносто один…».

По паркету качнулась длинная тень, загромыхала рама. В высоком окне, заслонив его почти целиком, появился огромный силуэт.

Это был Гасым. Он перекинул ножищи через подоконник, уселся, приложил руку ко лбу – разглядывал комнату, которая по контрасту с лунным садом должна была показаться ему очень темной.

«Какого черта?! Еще целых полминуты!»

На полу кто-то зашевелился, кто-то вскинулся.

– Эй, армяне! Я Кара-Гасым! – зычно крикнул гочи. – Смерть ваша пришел! Э, где вы тут? Не вижу.

Человек, лежавший дальше всего от Фандорина, вскинулся с пола, словно атакующая кобра. У него была только одна рука! Она вытянулась, «маузер» плюнул ядовитым желтым пламенем. Гасым качнулся, схватился рукой за бок.

Выбора не было. Миг промедления – и Хачатур выпалит еще раз. Пришлось стрелять самому. Тяжелая пуля «смит-вессона» отшвырнула однорукого в угол.

Теперь уже все были на ногах. Некоторые в ошеломлении озирались, другие, кто лучше владел собой, кинулись к стульям, на которых висело оружие.

Одного, самого шустрого, Эраст Петрович тоже был вынужден уложить.

– Вижу! Всех вижу! – заорал Гасым. Держась одной рукой за раненый бок, он неспешно прицелился, застрелил ближайшего из бандитов.

Фандорин был уже в комнате. На пути встретился худенький паренек с вытаращенными глазами. Он был безоружен, поэтому Эраст Петрович просто отправил молокососа хуком в нокаут (при хаотичной потасовке на ограниченном пространстве английский бокс не менее эффективен, чем любые дзюцу).

Светловолосый человек в нижнем белье несся на Гасыма, размахивая кинжалом. Все так же неторопливо гочи прицелился в атакующего – но вместо выстрела раздался сухой щелчок.

– Вахсей! – удивился Гасым и выпучился на занесенный клинок.

Фандорин свалил светловолосого выстрелом в затылок. И оказался перед непростой дилеммой.

Последний из анархистов, еще остававшийся на ногах, успел схватить со стула карабин, передернул затвор и направил ствол на Эраста Петровича, а из угла в Фандорина целил из «маузера» раненый Хачатур, с трудом удерживая тяжелый пистолет единственной рукой. На Гасыма рассчитывать было нечего – он рассматривал откинутый барабан своего заевшего «кольта».

Здоровый опасней раненого. Поэтому выстрелил Фандорин в человека с карабином, а от пули «маузера» ушел, метнувшись к стене.

Однорукого нужно было взять живым.

Поэтому Эраст Петрович кинулся навстречу «маузеру», делая рывок в сторону за долю секунды до следующего выстрела. Эта техника называется «го-го» («пять против пяти»), потому что на малом расстоянии шансы увернуться от пули и встретиться с нею равны. Настоящий мастер способен довести соотношение до двух к одному, однако Фандорин таких высот не достиг. К игре в «го-го» он прибегал лишь в самых крайних случаях.

Повезло раз, повезло второй. Оставался всего один прыжок. Но тут Гасым наконец щелкнул своим револьвером и прицелился.

– Не стреляй!

Поздно. Мощный «кольт» по-львиному рыкнул. Однорукого снова отшвырнуло.

В саду, словно откликаясь, грозно взревел царь зверей – наконец проснулся и выражал недовольство шумом.

Пахло копотью, порохом и кровью.

А счетчик, оказывается, все это время работал.

«Сто восемь, сто девять, сто десять».

– Черт бы тебя п-побрал! – Эраст Петрович наклонился над Хачатуром. – Что ты наделал, Гасым?

– Жизн твой спасал.

– Застрелить его я и сам бы мог!

Где здесь свет?

Фандорин подошел к двери, повернул выключатель, оглядел комнату.

За исключением нокаутированного мальчишки, кажется, все мертвы…