Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

Эрнесто Гевара написал позднее:

«Моей непосредственной реакцией после тех первых занятий стала вера в возможность победы, которую победу я, в то время когда присоединился к руководителю мятежников, считал очень сомнительной. Я был связан с ним с ': самого начала. То было обязательство, порожденное взаимной симпатией между романтическими авантюристами и основанное на вере в то, что за такой чистый идеал стоит погибнуть на неведомом берегу».

Другим членом команды был Антонио дель Конде, человек столь же замечательный, как Байо и Ванегас. Кубинцы дали ему прозвище Эль Куате . Эль Куате владел маленьким оружейным магазинчиком в центре Мехико. Фидель пробудил в нем энтузиазм, он начал снабжать кубинцев оружием и стал неоценимым сотрудником, исполненным духа солидарности и авантюризма. Фидель предложил ему в качестве вознаграждения 10 процентов от стоимости приобретенного с его помощью оружия, но дель Конде продавал его кубинцам по себестоимости и в конце концов стал вкладывать в подготовку вторжения деньги из своего собственного кармана.

Благодаря способностям Эль Куате и некоторым сомнительным мероприятиям в различных местах, начиная от Толуки и кончая Пуэбло, были закуплены детали, из которых в оружейном магазине собрали двадцать охотничьих карабинов с оптическими прицелами. В Соединенных Штатах удалось приобрести и легально доставить в Мексику пять автоматов «ремингтон». Кроме

того, через северную границу контрабандой доставили еще довольно много разнообразного оружия, в том числе двадцать автоматов «томпсон», два противотанковых ружья пятидесятого калибра, пистолет «стар» с откидным прикладом, а из Ганахуато также рюкзаки, фляги и обувь.

Постепенно Эль Куате еще глубже вошел в дело и предложил Фиделю для хранения первой партии оружия подвал в доме, принадлежавшем родственникам его жены. Дом находился в престижном районе Ломас, обитатели которого частенько держали в кладовых оружие.

Байо арендовал ранчо Санта-Роса в Чалко, местности, расположенной в часе езды от Мехико. Оно принадлежало одному из былых приверженцев Панчо Вильи. Кубинцы надули старика, сказав, что владение хочет купить крупный политик из Сальвадора и что, если здание отреставрировать, за него можно будет запросить хорошую цену. Обманутый радужными перспективами, Ривера, сподвижник легендарного мексиканского революционера, сдал свое имение за символическую цену — восемь долларов в месяц.

Во второй половине мая 1956 года Эрнесто сказал Ильде, что для него настало время отлучиться из города. Доктор не знал тогда, что они расстаются на несколько лет.

Не он один сжигал за собой мосты. Полковник Байо бросил все, в том числе и преподавание в авиационной школе. Он посвятил все свое время обучению «его» кубинцев.

В Чалко сразу же началась учеба: стрельбы, трудный ночной марш-бросок («курение было строго запрещено», — вспоминал Юниверсо Санчес), боевое единоборство и теоретические занятия. Байо отвечал за подготовку и стал военным руководителем. Гевара был назначен ответственным за учет личного состава. Его назначение вызвало недовольство у некоторых кубинцев, раздраженных тем, что такой важный пост доверен иностранцу. Фиделю пришлось лично вмешаться и публично поблагодарить «тех, кто, не будучи уроженцем нашей земли, желает пролить за нее свою кровь». Но Эрнесто все же почувствовал обиду. «Он был человеком без амбиций и замыкался в себе, если кто-нибудь возражал против его участия в какой-нибудь деятельности», — скажет Фидель много лет спустя.

Ранчо было малопригодно для жилья, так что будущие повстанцы спали на полу и тратили много времени на строительст во отхожих мест и избиение полчищ мух, которых было столько, что казалось, будто белые стены покрывала черная шуба.

По ночам при свечах проводились шахматные баталии между доктором Геварой и Байо и политические дебаты. Политические ориентации кубинцев были очень разнообразными. С одной стороны, были либерально, в духе Хосе Марти, настроенные Фидель, Хуан Мануэль Маркес и Феликс Элмуса, с другой — Рауль и Ньико Лопес, обладавшие более радикальными взглядами, а значительная часть бойцов вообще не имела никаких твердых политических убеждений.

«Я помню, как во время спора в узком кругу в одном из мексиканских домов поддержал мысль о том, что кубинскому народу нужно предложить революционную программу. На это один из участников нападения на Монкаду — позднее он покинул Движение 26 июля — ответил словами, которые я навсегда запомнил: «Все очень просто. Нам нужно всего лишь устроить удачный переворот. Батиста организовал удачный переворот и в тот же день пришел к власти; так что нам необходимо устроить другой, чтобы прогнать его прочь. Батиста дал американцам сотню концессий, а мы дадим сто одну». Вот и все идеи о захвате власти. Я спорил с ним, доказывал, что мы должны нанести удар, опираясь на определенные принципы, что очень важно знать, что мы будем делать, придя к власти... К счастью для нас, он и другие, думавшие так же, как он, оставили наше революционное движение и пошли своим собственным путем».

Эрнесто приписывал такие упрощенные предложения группе, которая стремилась обратить революцию «на благо преступных группировок, располагавшихся главным образом в Майами».

Мемуары Байо подтверждают, что Эрнесто изо всех сил стремился делать все как можно лучше, буквально добиваясь невозможного, и ему всегда это удавалось. Поражающее воображение состязание с самим собой и с пределами своих возможностей сделало его «первым кандидатом на повышение по службе; по всем дисциплинам он получил высшие оценки: десять из десяти».

Эрнесто был не единственным из тех, кто стремился превзойти самого себя. Байо также решил, что не может быть только преподавателем, нет, он решил отправиться на Кубу вместе с повстанцами.

«Даже представить нельзя, что он делал на ранчо. Он хотел участвовать в экспедиции, но был очень толст, и потому устроил себе диету из одной только воды. Всего за две

недели он потерял десять килограммов. Он хотел сбросить еще десять, но времени не хватило. Какой великолепный старик!»

Именно в те дни доктор Эрнесто Гевара, готовившийся к участию в экспедиции в качестве врача, получил прозвище Че. К тому времени его аргентинский лексикон обогатился изрядным количеством кубинских выражений (точно так же, как за время своих поездок по Латинской Америке он повсеместно усваивал местную лексику). Он был очарован пристрастием кубинцев к чистоте (две ванны в день! Даже в ледяной воде высокогорного Чалко!), но все же не смог избавиться от одной из самых распространенных аргентинских привычек: именно так — «che!», то есть «эй, (ты)!» —он обращался ко всем окружающим. Для кубинцев и мексиканцев такое обращение оказалось экзотическим (в Центральной Америке традиционно обращение «hombre»), и потому товарищи по экспедиции стали именовать его именно этим забавлявшим их словом.