Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

«Наши странствия все еще не закончены. Прежде чем поселиться в Перу, стране, которая вызывает у меня восхищение, или в Аргентине, мы хотели бы открыть для себя Евро пу и пару таких очаровательных стран, как Индия и Китай. Я особенно заинтересован новым Китаем, так как он созвучен моим политическим идеалам».

В те же дни Эрнесто даже попросил Ильду выяснить возможность поездки в Африку.

Может быть, его не привлекала кубинская экспедиция? Или он сомневался в том, что этот план выполним? Конечно, он был очарован личностью Фиделя, и предложение было ему полностью по душе, но в докторе Геваре все еще должен был сохраниться след былого скептицизма. Сколько раз в замкнутом мирке политических изгнанников, в котором он обитал уже несколько лет, говорили о революции? Сколько планов было составлено и рухнуло еще до начала выполнения? Сколько стран получили свободу, правда, только на словах?

Конфликт между владевшим Эрнесто стремлением к жизни странника, писателя-путешественника и потребностью включиться в политическую деятельность, отказавшись от позиции стороннего наблюдателя, нашел отражение в его стихотворении «Здесь»:

Я метис еще и в другом смысле.

В тех двух силах, что борются в моем разуме...

И обе притягивают и отвергают друг друга.

Ильда вспоминала о тех месяцах:

«Эрнесто очень тревожился об одной из своих пациенток в больнице, о прачке, которую он называл старуха Мария. Когда он сказал мне, что она в очень плохом состоянии из-за острого приступа астмы, то вид у него был просто сокрушенный. Он так волновался, что я даже начала немного ревновать, поскольку эта Мария почти полностью занимала его мысли. Он каждое утро мчался в больницу, чтобы увидеть ее... Однажды он очень уныло сказал мне, что она, вероятно, не переживет эту ночь, и пошел в больницу дежурить у ее кровати, чтобы попытаться спасти больную. Она все же умерла той ночью, задохнувшись от астмы».

Смерть старой прачки произвела большое впечатление на доктора Гевару. Он был возмущен той нищетой, в которой жила эта женщина вместе с дочерью и тремя или четырьмя внуками, и печалился из-за того, она умерла «без боли и славы», как тогда говорили в Мексике.

Смерть старухи вдохновила врача-поэта на новое стихотворение. Это не были хорошие стихи, но в них он последовательно описал нищету женщины, больничную палату и смерть от астмы. В нем имеется обещание «ваши внуки будут жить, чтоб увидеть рассвет», и риторический, но искренний финал: «Я КЛЯНУСЬ», написанный заглавными буквами.

16 сентября в Аргентине произошел военный переворот против Перона. Эрнесто в Мексике буквально пожирал газеты и сразу же написал своим родителям и тете. Он уже прокомментировал первую попытку переворота, случившуюся за два месяца до того, и был очень обеспокоен тем,-что его антиперонистски настроенное семейство окажется вовлеченным в события: «Надеюсь, что дела обстоят не настолько плохо, как здесь говорят, и что никого не заденут эти неприятности, с которыми ничего нельзя поделать».

Теперь же, узнав о том, что военные расправлялись с самыми основами перонистских организаций, он написал матери, что ничто из устраивающего олигархию не может быть хорошим и что консервативные элементы, обрадовавшиеся падению Перона, не несут в себе никаких здоровых начал. Пользуясь случаем, он также заметил: «твой старый враг повержен» — и предсказал Аргентине будущее зависимой банановой республики.

Тем временем в Мексике жизнь шла своим чередом. Аргентина и Перон были очень, очень далеко. Ильда вспоминала: «Однажды мы пошли смотреть «Занавес поднимается» с Кантинфласом. Я не помню фильма, но Эрнесто, глядя на экран, очень много смеялся... Сцена, в которой Кантинфлас танцует менуэт и неожиданно обнаруживает, что находится на сцене, рассмешила его до невозможности». Гевара несколько раз смотрел этот кинофильм и при этом, конечно, вспоминал доктора Веленсу, перуанского физиолога, с которым он встретился во время своего первого путешествия по континенту. Веленса сказал ему, что единственный способ понять панлатиноамериканизм состоит в том, чтобы увидеть Кантинфласа.

Этот анекдот часто приходит на память, когда рассматриваешь историю последующих лет. Когда Эрнесто хотел посмеяться над собой, он использовал свое сходство с Кантинфласом, сходство, которого еще не было в 1956 году. В те дни Эрнесто выглядел скорее молодой и чисто выбритой версией Джона Гарфилда, будучи лишь чуть повыше ростом и немного более коренастым.

Но тогда он жил в состоянии нерешительности и неуверенности. Фидель издалека продолжал свою организационную работу и кампанию вербовки рекрутов, Эрнесто тратил время, обсуждая с Ильдой варианты имени младенца (Ильда Викторина или Эрнесто Владимиро), учился у одного из кубинских беглецов стричь волосы и испытывал полученные знания в этой области на невинных пациентах в больнице. («Любое знание полезно; все когда-нибудь может пригодиться, разве не так?») Вместе с Ильдой (но без Лусильи) они переехали в квартиру в доме 5 по улице Неаполь (согласно документам прокуратуры). Новое жилье было столь же скромным, как старое, но немного побольше.

И все же он осуществил свою мечту подняться на вершину Попокатепетля. 12 октября, на праздник Дня Колумба, или Дня расы, как его называют в Мексике, в ознаменование начала слияния европейцев с аборигенной расой Мексики, Эрнесто вместе с толпой народа поднялся на старый вулкан. Трудное восхождение, особенно для астматика, на высоту почти 5,5 км и длиной в восемь миль.

29 октября Фидель в сопровождении Хуана Мануэля Маркеса отправился в Соединенные Штаты на поиски денег. В его отсутствие Рауль заболел; его лечил доктор Гевара. У Рауля Эрнесто встретился с его другом, советским дипломатом Николаем Леоновым, и попросил у него несколько русских книг. Леонов дал ему свою карточку, даже не предполагая, что за этим простым поступком несколько месяцев спустя последует масса неприятностей. Ильда в своих мемуарах упоминает о том, что Эрнесто читал книги, которые для него принес советский дипломат.

В конце октября Рикардо Рохо, возвращавшийся в Аргентину из Нью-Йорка, остановился в Мехико и немедленно встретился с Геварой. Согласно воспоминаниям Рохо, Эрнесто внимательно следил за событиями в Аргентине, но не имел ни малейшего желания вернуться туда. Он уехал из Аргентины не для того, чтобы держаться подальше от Перона; хотя Гевара, возможно, и не слишком жаловал его, но его противников, Фрондиси[14] и других, жаловал еще меньше. Рохо предложил Геваре вернуться вместе с ним на родину, но услышал в ответ:

«Что там есть такого, к чему стоило бы вернуться? Военное правительство, которое прямо сейчас пытается изгнать рабочий класс из политической жизни страны. Предположим, что это правительство уйдет, так же как вчера ушло предыдущее, придет твой друг Фрондиси, а ты сам станешь министром. Что ты сможешь сделать? Правительство с хорошими намерениями, но без всяких возможностей осуществить далеко идущие перемены».