Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

И опять никакого упоминания о его свершившемся де-факто браке.

Хотя он старательно убеждал мать, что его исследования идут не так уж и плохо, работать ему приходилось в условиях крайней бедности оснащения. «Я работаю здесь бактериологом, ... и в физиологической лаборатории, занимаюсь специфической областью аллергии, и должен добывать оборудование из вакуума, поскольку у нас нет даже паршивой бунзеновской горелки».

В середине июня Эрнесто взялся за предприятие, которое вряд ли можно считать подходящим делом для астматика: он участвовал в восхождении на Попокатепетль, вулкан, возвышающийся неподалеку от Мехико. Экспедиция закончилась неудачей, но Эрнесто оставил незабываемое описание восхождения:

«Мы пробивались геройски, но не сумели достичь вершины. Я был готов продолжать попытки подняться до тех пор, пока не лягу костьми, но друг-кубинец, который шел со мной в паре, обморозил обе ноги, так что оставшиеся пятеро должны были повернуть вниз. Когда мы спустились на сотню метров (на такой высоте это много), буря немного утихла, а туман рассеялся; тогда мы поняли, что почти достигли края кратера, но уже не могли повернуть обратно. Шесть часов мы сражались со снегом, который при каждом шаге набивался в ширинку и проникал аж до лобковых волос; ноги у нас промокли из-за того, что мы по небрежности не позаботились о подходящей обуви.

Проводник заблудился в тумане, и мы каким-то чудом не попали в зону трещин, которые довольно опасны, а мы все устали до полусмерти от борьбы с мягким и изобильным снегом. На спуске мы съезжали с горы, как на санях или с горки в бассейне, и с тем же самым результатом: когда мы добрались до подножия, ни у одного из нас не осталось целых штанов.

Когда мы спустились, мои ноги оттаяли, но лицо и шея оказались сожжены целиком, как будто я целый день лежал, загорая на солнце в Map-дель-Плате. Сейчас мое лицо напоминает Франкенштейна, особенно после того, как я густо намазался вазелином, а пузыри полопались. Хуже того, мой язык находится в точно таком же состоянии, поскольку я ободрал его о снег. Горное восхождение — это прекрасно, но одно все же беспокоит меня: пятидесятидевятилетний старикан, шедший с нами, поднимался лучше, чем любой из нас».

Неужели он действительно вел такую жизнь? На самом деле был уличным фотографом, плохо оплачиваемым медиком-исследователем, вечным изгнанником, ничем не примечательным мужем, автором писем, поэтом и составителем дневников (две последние ипостаси — тайные)? Да, и много больше того.

Письмо матери он закончил так: «Главное состоит в том, что я кажусь сам себе похожим на что-то из танго, я хочу сказать, что во мне обнаружилась частица аргентинца, черта, которую я почти всегда отрицал. Я думаю, что это первый признак старости (которая в конце концов есть усталость), другими словами, я стремлюсь к милому мирному дому».

* * *

Но Эрнесто Гевара, которому только что исполнилось двадцать семь, который боялся задержаться на одном месте и сбиться с пути своих латиноамериканских скитаний, собирался отправиться в замечательную поездку.

В конце июня на одной из встреч с кубинскими беглецами, осевшими в Мехико, Эрнесто встретился с младшим из братьев Кастро, Раулем, юношей с совсем еще детским лицом. Тот был вынужден покинуть страну уже после недавней амнистии, потому что правительство Батисты обвинило его в установке взрывного устройства в кино. Марксистские взгляды Рауля и рассказ о том, как он участвовал в набеге на Монкаду, судя по всему, сделали его куда более привлекательным для Эрнесто, чем были те латиноамериканские изгнанники, с которыми он до тех пор поддерживал контакты, профессиональные мечтатели, смешивавшие иллюзии с действительностью и жившие сказками о триумфальном возвращении на родину.

Эти двое несколько раз беседовали в новом доме, где жили Эрнесто и Ильда, и в подвале по адресу: улица Рамона Гусмана, 6, где остановился молодой кубинец. Они говорили о Фиделе, легендарном брате Рауля, и его ожидаемом приезде в Мексику. Хотя Фидель первоначально собирался остаться на Кубе, чтобы организовать сеть революционных организаций, которые должны были противостоять диктатуре, цензурные строгости и разнообразные репрессии против товарищей наконец убедили его уехать из страны и готовить вооруженное возвращение.

На второй неделе июля, в «одну из холодных, несмотря на лето, мексиканских ночей», Гевара встретился со старшим из братьев Кастро, бесспорным лидером того социального явления, которое получило известность как Движение 26 июля (именно в этот день состоялась попытка штурма казармы Монкада, и еще несколько вооруженных выступлений на Кубе), или просто Д26 — сопротивление режиму Батисты. Фидель прибыл в Мексику 8 июля и встретил Эрнесто на квартире Марии Антонии Гонсалес, где, сменяя один другого, селились кубинские изгнанники.

Та первая беседа между Фиделем и Геварой продолжалась, судя по более поздним воспоминаниям свидетелей, восемь или десять часов и произвела сильное впечатление на обоих. С восьми вечера и до самого рассвета они обсуждали политику, международную ситуацию, взгляды друг друга на Латинскую Америку, но прежде всего — на революцию. Особенно подробно они говорили о событиях в Гватемале в версии Эрнесто и будущей революции на Кубе.

Гевара, который в ту пору жизни был весьма замкнутым человеком и тщательно скрывал свои эмоции, был поражен магическим очарованием Фиделя, завораживавшим как змеиный взгляд. На следующий день он записал в дневнике: «Встреча с Фиделем Кастро, кубинским революционером, умным, молодым и очень уверенным в себе парнем, является политическим событием. Думаю, что мы с ним нашли общий язык».

Попав домой, он сказал Ильде: «Ньико был прав, когда в Гватемале сказал, что Фидель — это лучшее, что вышло с Кубы со времен Марти[13]. Он собирается заставить революцию свершиться».

Пару лет спустя он сказал аргентинскому журналисту Хорхе Рикардо Масетти:

«Фидель поразил меня своей неординарностью. Он мужественно встречал самые невероятные проблемы и решал их. У него была необоримая вера в то, что если он покинул Кубу, то вернется туда вновь, что, попав туда, будет сражаться и победит в сражении. Я разделял его оптимизм. Это должно свершиться; должна быть борьба, должна быть победа. Нужно было прекратить скулеж и драться».

Вскоре последовали другие многочисленные встречи; под конец одной из них, состоявшейся в доме 43 на улице Рин, где жили Эрнесто и Ильда, она спросила Фиделя, почему он оказался в Мексике. Тот ответил четырехчасовым монологом, после которого Ильда пришла к выводу, что должна связать свою судьбу с группой 26 июля.