Антитело - Андрей Тепляков

«Наверное, в таком возрасте очень трудно менять взгляды. В таком возрасте человек приобретает большую инерцию, теряет гибкость, возможность подстраиваться под ситуацию. Очень легко становится жертвой… Но откуда? Откуда взялись эти его фразы в ванной? Блин!».

До северной стены тумана оставалось всего несколько метров, а трактор продолжал упрямо ползти вперед. Глеб рассеянно поглядывал по сторонам, все еще погруженный в себя, и только когда передние колеса трактора погрузились в серую мглу, он понял, что затеял дядя.

«Глупо бросать землю», — так он говорил.

— Дядь Сереж — стойте!

Тот не услышал. Трактор уже наполовину погрузился в туман и продолжал двигаться дальше.

— Нет! Стойте! Твою мать!

Туман сомкнулся за большими задними колесами, и уже охватывал низкое красное «корыто».

Глеб, позабыв, что в кузове у него четверть тонны картошки, надавил на газ и бросил машину наперерез. Попав колесами на пашню, «Тойота» вздрогнула, и по днищу застучали комья земли. Глеб рванулся вперед и врезался в туман, разметав его, разорвав в клочья. Вывернув руль, он направил пикап поперек движению трактора и надавил на тормоз, забыв выключить передачу. «Тойота» вздрогнула и заглохла, а в следующее мгновение трактор ткнулся в водительскую дверь и застыл.

Дядя распахнул дверцу.

— Ты что, бл..дь, творишь!?

— Нельзя туда ехать!

— Да ты…

— Поворачивай!

— Не ори! Ты мне машину побил!

— Поворачивай, или я всю ее разворочу!

— Только…

Дядя вдруг замолчал, озираясь по сторонам. Туман поглотил их, и даже звук работающего двигателя доносился до слуха приглушенным, превратившись в глухое низкое гудение. Лес смотрел прямо на них, застывший, воздевший к небу темные руки стволов. Две машины — две темные точки в огромном море тумана, выглядели песчинками, по сравнению с раскинувшимся впереди исполином.

— Отведи машину, я разворачиваюсь.

Дядя забрался в кабину и хлопнул дверцей.

Глеб положил ногу на педаль сцепления и повернул ключ. Ступня дрожала. Он включил первую передачу и рывком тронулся с места. Ревя двигателем, «Тойота» выбралась на открытое пространство, дернулась и снова заглохла. Глеб обернулся и увидел, как трактор по широкой дуге поворачивает к нему.

Что-то отделилось от кромки деревьев и заскользило в их сторону. Что-то темное и аморфное. Через секунду трактор заслонил его. Он успел развернуться и теперь ехал в обратном направлении. Глеб застыл, наблюдая за поведением тумана. Тот оставался неподвижным, ничем не выдавая надвигающуюся опасность.

«Может мне показалось? Не поймешь».

Дядя в кабине тоже обернулся, будто что-то почувствовал. На лице его застыло напряженное озабоченное выражение. Из выхлопной трубы повалил дым; трактор прибавил скорость и через несколько секунд выбрался из тумана. Белесые облака сомкнулись за ним… и ничего. Спокойная гладь. Никаких теней.

Дядя остановился в паре метров от пикапа и заглушил двигатель. Глеб отвернулся от леса и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Вспыхнул огонек зажигалки.

— Ты что под колеса прыгаешь?

Глеб вздрогнул. Дядя стоял возле «Тойоты», зажав в зубах дымящуюся сигарету. В его голосе все еще слышалась угроза, но уже бессильная. Апатичная.

— Туда нельзя.

— Дверь помяли. Черт!

Стыд и раскаяние привычно отозвались на это замечание, но Глеб подавил их.

«Ну попробуй — еще упрекни меня! Да я вообще единственный нормальный человек здесь!»

Он заставил себя собраться. С дядей творилось что-то странное, нехорошее. Каждое слово, каждый жест сейчас — это прогулка по тонкому льду. В любой момент можно провалиться. И впервые в голову пришла мысль:

«А может ли оно действовать через людей?».

Глеб еще раз посмотрел на дядю. Тот стоял, окруженный сигаретным дымом, и, чуть пригнувшись, рассматривал помятую дверь. Распрямился. Махнул рукой.

— Вот сволочь, а?

— Дядь Сереж, вы же сами говорили, что нужно быть осторожным. Помните?

— Да помню я. Но ведь это глупо! Столько земли пропадает!

— Да пошла она к черту — ваша земля!

Глеб замолчал. Дядя долго смотрел на него, жуя губами сигарету. Покачал головой.

— Ладно. Двинули дальше. Позже поговорим.

Глеб сидел на кровати, тупо уставившись перед собой. Мыслей в голове не было. Внизу работал телевизор. Через приоткрытое окно было слышно, как по крыше ходит птица, стуча коготками по металлической кровле.

Он моргнул и лег на спину.

«Мне страшно. Почему я не уезжаю?»

С кровати было видно кусок яркого голубооко неба и плывущее по нему облако.

«Аленка? Да. Что с ней будет? Ее родители все больше напоминают умалишенных. Ее отец пару часов назад полез в самое пекло только потому, что не хочет чего-то там признавать. Мать на грани истерики. Пока тихой, но то ли еще будет. Это точно. И что станет с Аленкой, если оставить все, как есть? Ничего хорошего. А что будет со мной, если я останусь?».

Глеб увидел листок, который привез вчера из библиотеки, и его мысли сменили направление.

«А вдруг она на самом деле подменыш? Симптомы вроде подходят. А вдруг там, на поляне, нечто забрало ее — настоящую Аленку, а взамен оставило это. Сказка — ложь… Ну и хлам в голове. Не знаю я, во что верить. Дела точно сверхъестественные, но это — откровенные сказки. Хотя… Чем они, собственно, отличаются от всех этих колдунов и прочей нечисти, которых полно в любой газете? Может это и не сказки вовсе. Но, если допустить, что Аленка подменыш — что делать-то? Как в книжке — сечь розгами, пока не вернут настоящую? Ага. Щас вот пойду и скажу: теть Ир, Аленку черти подменили, а у нас тут ихнее чудище. Давайте-ка ее розгами сечь, как в книжке написано, и они вашу дочку вернут. Ха! Ха-то — ха, а что делать? Делать-то что?»

Вакуум веры, огромная, ничем не заполненная пустота внутри не давала Глебу нужной опоры. Чтобы действовать, нужно верить. Иметь хотя бы какое-то убеждение, а его не было. Была полувера, робкое соглашение с самим собой: «Вот это я бы еще допустил, но это — нет уж — увольте!». Вырваться из замкнутого круга не получалось. Полученное воспитание, при всей своей благости, установило в его голове толстый барьер, который никак не получалось пробить. По сути, Глебу дали новую веру — веру городов, которая почему-то переставала работать здесь и сейчас, перед лицом неизвестной опасности, о которой не было написано ни в одном учебнике. Все это мешало, не давало нащупать почву под ногами, но, понимая это, он признавал, что просто не может взять и отречься от того, чем жил с самого детства. «Этого не может быть, потому что этого быть не может!».