Бояться поздно - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И навалилась тишина.
Аля стояла посреди тускло освещенной комнаты, похожей на школьный музей. Вдоль стен тянулись низкие витрины, похожие на древние парты со стеклом вместо крышки, а над ними висели скучные фотографии, в основном любительские, банальные, из семейных альбомов и телефонных галерей.
В музейчике не было никого, кроме Али.
— Народ, вы где? — негромко спросила она и прислушалась.
И звуков никаких тут не было.
Она открыла мессенджер и повторила вопрос там. Подождала. Сообщение недвижно покоилось на дне пустого стакана: никто на него не отвечал и даже не видел.
Аля поискала дверь, пожала плечами и пошла изучать экспонаты.
В витринах ничего интересного не нашлось — примерно тот же набор, что был свален на столе черной комнаты с часами, только всякий предмет возлежал отдельно и с поясняющей надписью, неподходящей или откровенно дурацкой. Возле кубика Рубика, каждый квадратик которого, оказывается, украшала буква, цифра или какой-нибудь значок, лежала полоска бумаги, на которой от руки было написано «Криптошифрователь», диск «Здоровье» именовался «33 1/3», а телефонный аппарат — «Управление внешних связей».
Аля некоторое время пялилась на кубик, пытаясь сообразить, что было бы написано на красной, например, грани, будь она собрана полностью, запуталась и раздраженно повела взглядом вдоль снимков. И растерянно заулыбалась, зацепившись за Алису.
Алиса гордо улыбалась, развалившись за рулем маминой машины. Мама Алисы сидела рядом и улыбалась снисходительно. Снимок был осенним, видимо, — да, Алиса хвасталась, что учится водить, а мама только за. Левее висело еще несколько снимков: Алиса там была пощекастей, помельче, а на первом — грудная. Если это, конечно, была она — хотя кого еще могла держать на руках молодая Алисина мама?
Три снимка правее оказались менее интересными. Алисина мама там была одна или с мелкой полосатой кошкой. Выглядело это странно, учитывая Алисину аллергию на котов. Мама Алисы тоже выглядела странно, утомленно и старо — или просто снимки не удались. Зачем такие вешать?
Аля пошла вдоль стен, полюбовалась фотками Алины, умевшей, как выяснилось, широко и весело улыбаться, и Марка, который, как и ожидалось, с младенчества был дурак дураком, неспособным выстоять секунду перед объективом, не подмигнув, не скорчив рожу, не закрыв лицо растопыренными пятернями или не наставив рожки и без того смешному лысому бате. Тут фото тоже были выстроены по хронологии и в финальной части обходились без ребят.
А вот и она, Аля. Мелкая на руках у папы, в садике, с грудным еще Амиром, на море, у дауани, о, эта фотка свежая, новогодняя, из Алиного телефона — селфи под елочкой. И дальше папа, мама и Амир, мама с незнакомой прической, а Амир тощий, выше мамы и как будто небритый. Через нейросеть прогнали, что ли, подумала Аля, гоня от себя куда более логичное объяснение.
Объяснение не отгонялось.
Аля, повертев головой, громко сказала:
— Слушай, «Это просто игра», ты мне что-то сказать хочешь или так пугаешь, чисто поиздеваться? Я и без тебя поняла, что могу тут навсегда… Или я что-то неправильно делаю?
По витринам скользнула легкая тень, а комнату заполнил знакомый скрежет.
Аля вскинула руки, готовясь то ли сбросить наушники и драпать, то ли закрыть лицо, как Марк на детском фото. Но скрежет уже оборвался, а тень замерла. И была она не посторонней, а ее, Али, собственной. Узкий застекленный шкаф, неприметно стоявший в дальнем углу, оказался модернизированной версией напольных часов из черного кабинета. Скрежет, надо полагать, сопровождал очередное движение древнего механизма, не оказавшее заметного воздействия на минутную стрелку — она так и не дотягивала пары делений до верхней риски. Зато высокое стекло перед маятником теперь налилось молочным светом и было, кажется, заполнено строчками текста, словно десяток телефонных экранчиков поставили друг на друга и заставили работать в режиме почти бесконечной новостной ленты.
Аля осторожно подошла, всмотрелась в текст и подняла брови.
Это правда была лента, только не новостная, а их чатика с обсуждением нескольких загадок — про агрегаторы, пункт выдачи заказов и налет на жандармерию.
Либо я рехнулась и гуляю по чертогам собственного свихнувшегося разума, либо эта игра знает и видит до фига того, что ей не положено, подумала Аля с неожиданной злостью. Она скользнула пальцем по стеклу, чтобы оценить, насколько в историю их тихой забавы влезли чужие носы.
Дверца со скрипом отошла, открывая узкое темное нутро часов, которое вместо маятника занимала то ли старая швабра, то ли копье, нет, знамя, незнакомое, хотя вру, чем-то знакомое…
Разобрать подробности Аля не успела. Она вылетела из игры и, окоченев, жадно вбирала для запоздалого осмысления, для памяти и для будущего, если оно случится, конечно, сразу три слоя того, что придется считать ее реальностью до скончания дней, если оно случится, конечно: на первом, экранном, тускнеет свернутое полотнище с еле опознаваемым собачьим оскалом, на втором, светотеневом, гостиную пересекают, направляясь к лестнице, два черных силуэта, а на третьем, слое не столько уже жизни, сколько смерти, равнодушно стынут по местам запрокинувшие головы Алиса, Тинатин и Марк — и Аля изо всех сил пытается удержать на плечах голову, которая норовит запрокинуться таким же необратимым образом, будто наброшенная на лицо целлофановая пленка тянет затылок к лопаткам, к хребту, к поражению, а потом пленка растворяется, как от поднесенной спички, и Аля с силой бьется лбом о спинку переднего кресла.
3. Кто я и что мне надо
Самого страшного не бывает.
Нет такой беды, которая не окажется терпимой на фоне новой беды. И так до бесконечности. Всякий «ужас» еще не «ужас-ужас-ужас». Так что лучше обходиться не только без дурацкого «всё будет хорошо» — всё-то точно не будет, это логически невозможно, — но и без отчаянного «хуже не будет». Будет. Возможно, прямо сейчас.
Аля уже не помнила, как воспринимала фильмы вроде «Дня сурка», герои которых попадали во временную петлю и раз за разом проживали один и тот же день, или час, или жизнь. Таких фильмов куча ведь: «Исходный код», «Уровень босса», «Палм-Спрингс», даже наше «Зеркало для героя». Наверное, как все — и как сценаристы, которые почти в каждом таком фильме заставляли героев не только сетовать на невезение («угораздило застрять в этом дурацком дне, а не в медовом месяце на курорте»), но и прокачивать разнообразные скиллы, а в основном становиться человечным и эмпатичным.
Аля не считала себя самой эмпатичной во дворе, но и стервой не считала. Она
