Бояться поздно - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аля покорно встала и оделась, покорно прошагала через вагон и сошла на перрон, покорно дошла до машины, покивала, растягивая резиновые губы, Тинатин и Володе и потом покорно брела по снежной дороге, снова кивая, снова растягивая губы и старательно обходя по снежным гребням исчеркавшие дорогу тени.
Было безнадежно и страшно. Безнадежно страшно, страшно безнадежно.
Она не смирилась, конечно, с бестолковым накидыванием петель «электричка — лес — база — игра — электричка», но привыкла — и к ним, и к тому, что переход одного витка в другой нельзя контролировать, зато можно быть к нему готовым. Захожу в игру — вылечу из нее в следующий виток через несколько минут, не захожу — вылечу, когда засну или попробую покинуть локацию. Называть локацией то, что Аля привыкла считать реальностью, не хотелось, но с фактами приходится считаться. Хочешь ты этого или не хочешь, но, если самая разреальная реальность ведет себя как то ли затянутый пролог видеоигры, то ли предварительный уровень для подготовки и прокачки необходимых навыков, и если, это самое главное, она умеет в автосейв, который и отличает игру от жизни, значит, это игра, а не жизнь.
В жизни автосейвов не бывает.
К неожиданной смене уже привычного правила, к бесцеремонному и грубому сбросу в точку автосейва посторонними руками, к тому, что ей перережут горло и оставят захлебываться кровью на полу, Аля готова не была. И не будет.
Она механически шагала, кивала, улыбалась, разок даже что-то ответила — вроде впопад, но больше никто ни о чем не спрашивал, только Алиса время от времени приближалась и заглядывала в лицо, однако, когда поняла, что Аля не намерена объясняться и норовит обойти ее так, чтобы не зацепить тень, поджала губы и отвалилась за пределы поля зрения.
Больше ее никто не дергал и не пытался расспросить или развлечь — даже Марк, предупрежденный, видимо, разобиженной Алисой. Остальным-то точно было все равно. А Але постепенно становилось не все равно. Обидно становилось. Что такое, в самом деле, привезли и бросили. Ладно я психую и подыхаю от безнадежного страха, а особенно от его нескончаемости, как моль в сплошной гирлянде: из одной колбочки вырвалась — в другую попала, точно такую же. Остальные-то живут этот день в первый раз и видят Алю впервые. Могли бы и позаботиться о скисшей компаньонке. Как уж это папа говорит: «Мы вам ита ущтё-ем».
А может, это и есть гирлянда — не бег по кругу, а переползание из одной бусины в другую, почти такую же, но чу-уть-чуть отличную? И, может, таких бусин какое-то конечное количество? И, может, я уже близка к последней?
Вряд ли, но что мешает так считать, пока этот вариант не опровергнут практикой — раз он, главное, ничем не хуже остальных? Он гораздо лучше, между прочим. Как там мама говорит: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Особого ужаса пока не было, но вот начался. И не факт, что кончится. Так что пусть лучше вместе с ним кончится всё — так или иначе.
И Аля пошла в игру.
Она честно попыталась ожить заранее, куснуть шашлыка и даже хряпнуть вина, но любой запах, взыскующий приема внутрь, заставлял клокотать в горле и носу медную кровь. Так что Аля поспешно отсела подальше от стола, с трудом отмахнулась от трех, кажется, наскоков озабоченного и вроде даже разобидевшегося Володи, соврала, что болеет, пережила новую атаку Володи, теперь уже с таблетками наперевес, потом Алисы и Тинатин с таблетками и понимающими расспросами, чудом удержалась от истерики, дотянула-таки до игры и вошла в нее. Всем на радость, себе, будем надеяться, во спасение.
Надо же разобраться. Спасение утопающих — дело их рук, особенно если остальные даже моря не видят.
Она включила игру по общей команде в чатике, но входить не стала — тем более что у нее заставка всякий раз чуть подтормаживала по сравнению с остальными ребятами, Аля давно это заметила. Выждав, пока все замрут, чуть поводя мышками, она осторожно встала и, держа ноутбук на весу, пошла по широкой дуге, на несколько мгновений замирая, чтобы рассмотреть, что творится у ребят на экранах. Тинатин бросила на нее быстрый колкий взгляд, Марк заулыбался, готовясь что-то сказать, но отвлекся, Алиса нахмурилась, показывая, очевидно, что предпочитает если не формальные извинения, то хотя бы любую демонстрацию деятельного раскаяния.
Это Алю вполне устраивало — и не препятствовало изучению экранов, пусть и беглому.
На экранах было одно и то же: просторный зал в серо-зеленых тонах с элегантной мебелью у боковых стен и матово-стеклянной дверью в дальней. К ней персонажи, взгляды которых давали картинку, и шли. Долго шли, сходясь так, что справа в кадр вдвинулось плечо соседа в сером пиджаке или жакете, а слева, кажется, мелькали ноги в серых же брюках. Марш занял все время, потребовавшееся Але для замыкания дуги у изголовья дивана. А когда группа почти дошла, за стеклом мелькнула тень кошачьего хвоста.
Аля передернулась, посмотрела вокруг, а потом и на свой экран. Кошки не было ни тут, ни там. Заставка наконец-то растворилась, обнаружив вместо серо-зеленого зала стального оттенка двери лифта. Аля, оглядев пустой холл того же стального цвета, нетерпеливо нажала кнопку, вошла в ярко освещенную кабину и зависла над кнопками «1» и «∞», соображая, что имеется в виду — выбор между одиночной и командной игрой или сроками, отводимыми игре.
Одна я уже поиграла, спасибо, а к бесконечности почти привыкла, решила Аля сердито и ткнула вторую кнопку. Свет мигнул, и стена с кнопками ушла в сторону, открывая серо-зеленый зал, уже пустой и какой-то даже заброшенный: части мебели не хватало, с половины зеленой стены будто сошла краска, удивительно ровно, обнаружив серое основание, гранитный пол был измазан мелом или известкой, к тому же свет мигал и дергался.
Что ж я вечно отстаю-то, подумала Аля с досадой и рванула к далекой стеклянной двери на полной скорости, так что эхо заметалось между серо-зелеными стенами, как на стройках и в неотделанных пространствах.
Надоело ей ходить на цырлах и осторожничать. Надо догнать ребят и попробовать хотя бы раз сыграть командой — если они не станут вредничать и припоминать Але дневную недружелюбность. Да и время обманывало так коварно, что упускать его
