Стражи Студеного моря - Виктор Михайлов

Из-за поворота показалась шустрая, видно застоявшаяся лошадка. Она бежала мелкой рысью, вскидывая задними ногами. Розвальни бросало из стороны в сторону и подкидывало на ухабах. В розвальнях сидела женщина, укутанная с головой в овчинный тулуп. С одной стороны ее придерживал, обняв за плечи, офицер в легкой шинели, с другой примостился ездовой в полушубке, теплой шапке и валенках.

Друзья встретились.

Они даже не обнялись — кругом народ. Нагорный было шагнул навстречу и открыл объятия, но Лобазнов застеснялся и только протянул ему руку.

Сказать друг другу надо было много, а времени в обрез, и настоящего разговора не получилось.

— Ну, как ты, Фома?

— Ничего, служу. А ты?

— Как видишь.

— Море дает?

— Дает.

— Света пишет?

Нагорный утвердительно кивнул головой.

Рыжие брови Фомы заиндевели на морозе, а веснушек, казалось, стало еще больше, они густо залепили все его лицо.

Лобазнов высморкался наземь и, вынув чистый, тщательно выутюженный платок, приложил его к носу.

— Это чтобы не пачкать, — пояснил он. — Стираю-то сам.

— Эх ты, Фома — горе от ума! — вздохнул Нагорный и, услышав команду, бросился к шлюпке.

— Саша, молоко прокипяти для Леночки! Да сам не забудь поесть! Там гуляш, чугунок, в газету завернутый, под подушкой! — крикнула из шлюпки женщина. Она уже была в светло-зеленом пальто; тулуп держал, перекинув через руку, офицер, оставшийся на берегу.

— Все будет хорошо! Не волнуйся, Аннушка! — ответил офицер и, сняв шапку, помахал на прощание жене. Он вспотел, и его цвета зрелой ржи волосы прилипли ко лбу.

Матросы так и звали эту женщину — Аннушкой. Устроили ее в каюте фельдшера Варенова. Когда Радову вели от трапа, поддерживая под руки, все увидели, какая она красивая. «Словно белая чайка!» — тепло сказал кто-то из матросов.

Шлюпку подняли и укрепили на кильблоках. Боцман доложил помощнику командира. Поливанов, уже отдохнувший, побритый и пахнущий «Шипром», курил трубку, навалившись грудью на обвес мостика.

— Хорошо, боцман, — кивнул Поливанов и скомандовал — По местам стоять, с якоря сниматься!

По кораблю рассыпалась звонкая дробь колоколов громкого боя. Личный состав занял места по авральному расписанию. Натужно зажужжала лебедка, выбирая якорную цепь.

Как всегда в это время, возле палубного якорного клюза стоял Юколов. Механик собирал для дочки всякую донную тварь: морских ежей, коньков, звездочек. Прилипнув к звеньям цепи, живность попадала на полубак и становилась добычей Юколова. Деревянная подушка, окаймляющая клюз, дымилась от трения. Но вот якорь, обмытый упругой струей из брандспойта, встал на место. Спущен флаг на флагштоке и поднят на гафеле.

Медленно, самым малым ходом корабль направился к выходу из бухты.

Чувство неудовлетворенности не покидало Нагорного. Он представлял себе встречу с Фомой совсем иначе, и вдруг — встретились! Другое дело солдат с кисетом махорки. Пройдет много лет, но будешь помнить и эти холмы, занесенные снегом, и рябую от мелкой волны бухту, отливающую холодным блеском серебра, и живое, человеческое слово…

Ветер словно ожидал их за мысом, чтобы с яростью наброситься на корабль. Хлесткие комья снежной крупы с силой охотничьего дробового заряда застучали по обшивке и палубе сторожевика. Большая волна била в левый борт, кренила корабль.

В момент большого крена, когда секунды кажутся особенно длинными, случилась беда: сорвало крепление тележки с глубинными бомбами. С угрожающим скрежетом многопудовая тележка покатилась по юту.

Моряки не растерялись, упершись в тележку спиной, ногами — в кнехт, боцман успел удержать ее от скольжения к борту. Три матроса подхватили тележку с краев, в то время как два других крепили ее на растяжках.

Все началось в эти минуты.

Матрос Лаушкин накрывал на стол в кают-компании к утреннему чаю, когда раздался первый, казалось, нечеловеческий крик… В привычном шуме двигателей крик этот прозвучал особенно неожиданно…

Не соображая, зачем он это делает, как был в одной белой куртке, Лаушкин бросился наверх. В несколько прыжков он одолел все три трапа и, ворвавшись без разрешения в ходовую рубку, задыхаясь, выпалил:

— Там… Женщина! Она кричит!.. Она так кричит!..

Командир понял состояние матроса и, обращаясь к помощнику, спокойно распорядился:

— Товарищ Девятов, спуститесь вниз.

Теперь крики женщины раздавались по всему офицерскому коридору, через равные промежутки времени.

Аннушку перенесли в кают-компанию. Фельдшер и санитар, скрывая растерянность, старались сделать для нее все, что могли.

Свободные от вахты матросы, встревоженные и молчаливые, сгрудились на трапах кубриков и в коридоре.

Сильная качка и приступ морской болезни, видимо, ускорили то, что случилось бы несколькими днями позже.

'Прошло два часа. В ходовую рубку вбежал улыбающийся матрос, посланный фельдшером из кают-компании. После его короткого доклада капитан-лейтенант Девятов открыл вахтенный журнал и, посмотрев на часы, сделал запись:

«15 марта. 9 час. 45 минут. Координаты 69°30′ северной широты и 33°32/ восточной долготы…»

Он отложил перо и задумался над тем, как избежать казенщины бездушных слов, и через всю страницу угловатым, как и он сам, почерком написал:

«ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ!»

Такая запись в вахтенном журнале военного корабля казалась странной, но ее торжественно-эпический стиль отвечал настроению экипажа.

Прошло еще полчаса. Замполит Футоров спустился на верхнюю палубу. Фельдшер вышел из кают-компании и на молчаливый вопрос замполита ответил:

— Девочка. Большая, здоровая. А мать говорит: ждала мальчика и сшила голубые распашонки, теперь надо все приданое делать заново, розовое.

— Можно к ней зайти?

— В кают-компании прибрано, но… подождите минутку, товарищ капитан-лейтенант, сейчас я ее спрошу, хозяйку, — улыбнулся фельдшер и вышел. Вернулся он скоро и пригласил замполита в кают-компанию.

Аннушка была бледна, но на лице ее светилась счастливая, умиротворенная улыбка. Рядом с ней в составленных и связанных линем двух креслах лежал ребенок.

— Знаете, Аннушка, — сказал замполит, — в таких случаях не принято произносить длинных речей… Командир корабля, офицеры, старшины и матросы от всей души вас поздравляют с дочкой. Хотелось бы подарить вам большой букет весенних цветов, но цветов у нас нет. Поэтому вот вам, Аннушка, скромный подарок от всей команды в память о корабле, на котором вы дали жизнь вашему ребенку.

Замполит вынул из кармана миниатюрную модель корабля, искусно вырезанную из моржовой кости. Футоров всегда очень гордился этой моделью, сделанной для него старым корабельным мастером в Коргаевой Салме.