Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Освальдито отошел от кровати, и мы повторили наш маленький балет, пропуская толстяка вперед. Когда мы вышли из комнаты, я посмотрел на El Milagrito – это маленькое чудо – в последний раз. Теперь я мог прочесть каждый отсутствующий кусочек, каждый шершавый шрам. Как долго он уже страдает в руках этих людей? Сколько денег они заработали, нарезая его на куски! Беда с человечеством состоит в том, что оно всегда хуже, чем самое плохое, что ты можешь вообразить. Мы – самое дно, злобные существа, копающиеся в грязи, которую сами и создали, наши глаза смотрят в отравленное небо, населенное нами призраками, чтобы помогали нам уснуть ночью, чтобы позволили нам называть причины, по которым мы делаем то, что делаем. Я тут же понял, что мое безмолвное невмешательство в то, что происходило в этой маленькой темной комнате, будет преследовать меня.
Никто из нас не храбр в той степени, в какой мы про себя думаем.
Освальдито открыл входную дверь. Хуанка остановился рядом с ним и спросил:
– Ты новенький? Что случилось с твоим предшественником?
Толстяк не ответил.
– Какого черта, чувак? Тебе откусили язык?
Освальдито открыл рот. Внутри я увидел короткий розовый обрубок языка близ самого горла. Язык у него был отрезан.
– No mames… – со сдавленным смешком сказал Хуанка. – Estos huevones están todos locos[138], – добавил он, выходя. Освальдито посмотрел на меня. Его глаза были похожи на глазные бусинки таксидермиста. Он переместил руку с «узи» и коротким стволом почесал себе яйца. Я поспешил за Хуанкой.
Я не знаю, чего я ожидал, когда мы вышли на улицу, но я никак не предполагал, что увижу мир на его прежнем месте, ярким и ничуть не изменившимся. Я не ожидал увидеть машину там же, где она стояла, как не ожидал, что и все остальное будет выглядеть как вещи, которые принадлежат миру, где детей калечат в маленьких темных комнатах.
Брайан в машине по-прежнему обнимал свое тело. Он казался более бледным, чем обычно, и капельки пота проступили на его лбу и носу. Он и не предполагал о кровавом кошмаре, который творился в доме. Я почти завидовал ему.
Мы с Хуанкой сели в машину. Он положил отрезанный палец на некотором удалении от себя, вытащил ключ из какого-то места, где его прятал, вставил его в замок, и машина, взревев, ожила и разбудила Брайана.
– Вы… Вы, ребята, закончили? – спросил он.
– Да, закончили, – сказал Хуанка. – Жаль тебя не было с нами, чувак. Марио хорошо держался. Я думал, он психанет, но этот утырок вел себя профессионально. Ха-ха!
Смех Хуанки был неуместен – чуждый звук в невероятной ситуации. Мне стало неловко.
Хуанка включил радио, нажал на несколько кнопок. Улыбнулся.
– У меня есть идеальная песня, компас[139].
Раздался звук гитарной струны. Хуанка прибавил громкость, звук аккордеона взорвал динамики автомобиля. Потом голос, несколько нечеткий и заглушаемый пронзительным аккордеоном и состоянием динамиков в машине Хуанки. Мужской голос начал петь о ком-то, пересекающем пустыню в попытке добраться до Тихуаны[140]. Слова о пересечении привлекли мое внимание. Песня рассказывала историю о двух наркоторговцах, везущих травку в гробу. Хуанка с улыбкой на лице подпевал голосу из динамиков.
– Это о реальных cabrones, так? – спросил он.
– Ты это о чем? – спросил Брайан с заднего сиденья.
– Розаура Сантана и Хуан Эскаланте. Это были реальные люди. Эти cabrones устали нищенствовать и попытались перевезти через границу сто кило травки в какой-то гребаной труповозке. Они думали, что проехать через Тихуану будет проще. Ну, там и трафик, и все такое. Когда на этой гребаной таможне их попросили открыть гроб, Розаура и Хуан достали пистолеты и принялись палить. В тот день погибли четырнадцать человек, включая и их. Я слушаю эту балладу, которую написал в их память Чалино[141], каждый раз, когда еду на дело. Она напоминает мне, что дела могут пойти наперекосяк… и если это случится, то должны полететь пули.
Брайан с заднего сиденья издал какой-то звук – то ли стон, то ли вздох. Я молчал. Хуанка нажал на газ. Нас вдавило в сиденья. Это ощущение воплощало собой то, что я чувствовал: я стал жертвой инерции.
Глава 12
Мы ехали почти молча – по Ф-35 из Сан-Антонио, потом перебрались на Ф-10. Я смотрел в окно и читал названия мест, через которые мы проезжали, названия ресторанов быстрого питания, остававшихся позади. Это был способ попытаться прогнать из головы то, чему я стал свидетелем. Я действовал почти как защитный механизм. Почти.
Палец с ноги маленького чуда был с нами в машине. И то, что я его не видел, не особо мне помогало. Мои мысли все время возвращались к смыкающимся губкам болтореза, к хрусту кости под нажимом стали.
Я хотел задавать вопросы, но знал, что не готов к ответам, а потому продолжал смотреть в окно, слушать звук, издаваемый колесами, катящимися по асфальту, пытался уйти глубже в себя, чтобы отстраниться от того, чему я был свидетелем.
Вскоре я начал думать об Аните. О ее запахе. Ее улыбке. О ее шелковистой коже. Она была любима. Она оставалась любимой. Нам это не удалось, но мы с Мелисой пытались защитить ее от всего. У нее было хорошее детство, полное смеха и игрушек. Несчастный паренек в кровати, El Milagrito, жил жизнью, которая была полной противоположностью жизни Аниты. Он знал только страдания и боль. Я не смог спасти Аниту, а сегодня не смог помочь El Milagrito.
Мне нужно было вытеснить эти мысли из головы другими мыслями, и я стал думать о Мелисе. О ее запахе. Ее улыбке. О шелковистости ее кожи. О тех же трех свойствах, что и у Аниты, но в то же время принадлежащих разным мирам. Любовь, которую мы испытываем по отношению к двум людям, может быть огромной, но в то же время невероятно разной. Я любил женщину и любил девочку, которую женщина подарила мне, но любил их на совершенно разный манер. Обе любви трансформировались в рак души, который нигде не оставлял меня.
Может быть, деньги дадут мне второй шанс. Люди с деньгами никак не могут понять, что большинство проблем бедных людей может быть решено с помощью денег. Есть проблемы, которые никуда не уходят, сколько бы купюр вы на них ни тратили, но для
