Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

Клавдия поползла на рынок. Она чувствовала себя не очень хорошо, ее шестая беременность протекала сложно. Ей постоянно чудилось, что ребенок колотит изнутри ногами, приступы тошноты и головокружения с каждым днем усиливались.

Июльский день выдался на редкость жарким, даже в тени было не меньше тридцати пяти: типичное герцословацкое лето. Городок располагался в гористой местности, и Клавдии пришлось в течение получаса постоянно подниматься и опускаться по холмам.

Беременная женщина брела по мясным рядам и с отвращением осматривала жирные куски мяса, свиные головы с застывшими глазами, пожелтевших восковых кур, что лежали на мраморных прилавках. Остановившись около одного из продавцов, она стала перебирать требуху. Вырезку они себе позволить не могли.

Толстые зеленые мухи с гудением роились над мясом, блестящие оводы садились на кровавые ошметки. Внезапно Клавдии сделалось дурно. Ей и до того приходилось испытывать разнообразные ощущения, начиная от изжоги и заканчивая резью в желудке, но на этот раз все было куда серьезнее.

Она со стоном осела на землю. Продавец подскочил к ней и осведомился, что случилось. Клавдия пожаловалось, что внутри у нее все невыносимо болит, и отключилась.

Сцена была ужасная – рынок, забитый покупателями, мясные запахи, пропитавшие всю округу, гудящие и кусающиеся насекомые и беременная Клавдия Митюхович, что лежала в беспамятстве в пыли посреди торговых рядов.

Врач, дежуривший на рынке, появился через полчаса, еще через полчаса приехала «Скорая». Жизнь в городке была неспешной, поэтому никто не суетился. Клавдия урывками приходила в себя, но потом снова погружалась в приятную дрему. Когда она очнулась в очередной раз, то увидела, что находится в прохладной палате, на застеленной чистым бельем кровати, а рядом суетится пожилая медицинская сестра.

– Ой, что со мной? – только и произнесла Клавдия.

– Клава, все под контролем, – успокоила медсестра, принимавшая трех из пятерых ее детей. – Похоже, у тебя преждевременные роды. Скажи спасибо, что не родила прямо на рынке.

– Да какие роды! – возмутилась Клавдия. – Мне еще положено быть на сносях два месяца! Мне ли не знать!

Она попробовала подняться, но не смогла. Появился главный гинеколог роддома, невысокий старичок с седой козлиной бородкой. Он объяснил, что все очень просто: нужно как можно скорее делать кесарево.

– Нет! – закричала Клавдия. – Не хочу, чтобы меня резали! Пятерых родила, сама рожу и шестого!

– Милочка, – жуя бороду, сказал гинеколог. – Я работаю в этой сфере шестой десяток лет, мне лучше знать, что вам нужно. Вам тридцать восемь, в таком возрасте всякое может случиться, если немедленно не вызвать роды, это будет иметь негативные последствия не только для ребенка, но и для вас. Готовьте операционную, – обернулся он к сестре. – И немедленно!

Клавдия так рьяно выступала против кесарева, потому что не хотела, чтобы выяснилось – утром она немного приняла. Совсем немного, не больше пятидесяти граммов. Она, конечно, знала, что для плода это вредно, но последняя неделя была бешеной, из-за сезона отпусков пришлось мыть полы сразу в нескольких учреждениях, а ночью возиться с младшими, да и старшие, учившиеся в ПТУ, тоже требовали внимания: росли, все в папочку, оболтусами, уже начали курить, пить и гуляли по ночам с дурными компаниями.

– Хочу рожать сама! – кричала Клавдия, но медсестра, не слушая ее, засадила ей в вену что-то обжигающее, и роженица затихла.

Ее повезли в операционную. Все произошло намного легче, чем ожидал гинеколог, через двадцать пять минут он уже держал в руках Марту.

– Доктор, и что же теперь? – спрашивала ассистировавшая медсестра, в ее голосе любопытство было перемешано со страхом. – Куда она ее денет?

– Милочка, это не мои проблемы, – встряхивая ребенка вниз головой, ответил гинеколог. – Аномалия преднатального развития, что поделаешь. Но и не такие живут, и не такие настоящими коммунистами становятся, ничего страшного.

Тем полыхающе-жарким июльским днем Клавдия разродилась девочкой – большой, здоровой, жизнеспособной, кричащей. Все бы хорошо, если б не одно обстоятельство – Марта родилась с заячьей губой.

– Знавал я одного человека, у него была заячья губа, – говорил гинеколог, ударяя Марту по красной сморщенной попке. Девочка заголосила, причем так громко, что врач поморщился. – И ничего, стал профессором, со мной на медицинском учился, уважаемый человек. Правда, так и не женился, но это дело второе.

Клавдия пришла в себя под вечер и первым делом спросила, кто у нее.

– Девочка, – отводя взгляд, сказала медсестра.

– Что с ней? – испуганно спросила Клавдия, видя смущение медсестры. – Она умерла, вы скрываете это? Сволочи! – завыла она. – Убили мою малышку!

– Что это с вами, милочка? – спросил гинеколог, заглядывая в палату. – Теперь все ясно, в кого такая горлопанка. Сестра, отдайте матери ребенка!

Медсестра принесла Марту. Она была завернута так, чтобы мать не могла разглядеть ее лицо. Клавдия, увидев толстые ручки и ножки дочери, недовольно заметила:

– Если они все на седьмом месяце такие здоровенные, то зачем я с другими по девять мучилась-то? Лишний год беременной переходила.

– Милочка, – прокашлявшись, произнес врач. – Вам нужно кое-что знать. Ваша дочка необычайно здоровый ребенок, такими бывают не все родившиеся в срок, не говоря уже о недоношенных. Она – уникум… Но у девочки есть небольшой изъян, так сказать…

– Какой изъян! – воскликнула Клавдия и, взяв ребенка на руки, откинула уголок пеленки, скрывавший лицо. Она наконец-то увидела лунообразное лицо дочери, верхняя губа которого была приподнята.

– Что вы наделали, изверги! – закричала Клавдия. – Вы сделали ее монстром! Я не хочу такую, дайте мне нормальную!

– Милочка, это пороки внутриутробного развития, – обозлился гинеколог. – Нашей вины в этом нет. А вот вы… Вы пили в период беременности?

– Заберите от меня это! – кричала Клавдия, отодвигая от себя Марту. – Мне не нужно это… чудовище!

Она закатила истерику, целью которой было уйти от щекотливого вопроса насчет водки во время беременности.

Скоро появилась свекровь, которая радовалась появлению внучки. Узнав, что та родилась с уродством, женщина ни минуты не сомневалась: отдавать девочку в детдом, как того хотела Клавдия, никак нельзя.

– Мама, зачем нам такая? – говорила Клавдия. – Всю жизнь люди будут над ней издеваться, замуж она никогда не выйдет, будет до пенсии сидеть на моей шее.

– Подумай, Клава, – сказала свекровь. – Квартиру обещали дать только после шестого ребенка. Если ты откажешься от нее, то жилье теперь точно никогда не дадут, еще в газетах имя трепать будут. Подумаешь, заячья губа. У моей бабки была волчья пасть.

– А, все ясно! – закричала Клавдия. – Это со стороны вашего, мама, сыночка идут испорченные гены. Он сам с этой дрянью живет, а я его детей должна воспитывать, да еще эту страшилищу…

В итоге, как это часто и бывает в жизни, меркантильные интересы взяли верх. Клавдия была выписана из роддома через неделю вместе с дочерью, которую назвали…

– Как ее назвать, мама? – спросила Клавдия свекровь. – Может, Лихоборой или Кукобой, ей все равно имя нужно пострашнее, как и она сама.

– Наоборот! – ответила свекровь, которая почему-то сразу же полюбила неказистую внучку больше остальных. – Надо дать ей красивое имя, чтобы девочка не была полностью ущербной. Назовем ее Снежаной.

На том и порешили. Но, придя на регистрацию, Клавдия узнала, что работницу загса зовут Мартой, и это имя ей чрезвычайно понравилось.

Так девочка и стала Мартой.

Марта росла не по дням, а по часам. Пока она была маленькой, уродство никак не влияло на ее характер. Ко второму году стало ясно, что, помимо одной напасти, существует еще и другая – Марта ела за семерых, каждый день прибавляла в весе и крепчала. В детском саду она была самой большой, на голову выше остальных и раза в два толще.

Клавдия с семьей переехала в новую четырехкомнатную квартиру, которую выделило ей государство. Неверный муж хотел было вернуться к ней, но она дала ему от ворот поворот. Свекровь – редчайший случай – была на ее стороне, она-то и баловала Марту, постоянно подсовывая той лишний кусок пирога или конфетку.

– Девочке и так несладко, – любила говорить добрая бабушка. – Так что пусть хотя бы так себя утешит.

Марта и утешалась, а в детском саду ее дразнили сарделькой, жиртрестом, ночным горшком. Как же горько Марта плакала и проклинала свое отражение в зеркале: о, если бы она была только толстой или только с заячьей губой – но нет, природа, словно издеваясь, сделала ее и толстой, и с губой.

О своем даре Марта узнала только в школе. До этого несколько раз, когда девочка была напугана и расстроена, в доме неожиданно вспыхивали занавески. А однажды, когда Клавдия в сердцах отшлепала Марту, оранжево-синее пламя охватило стену. Обуглились обои, осталось черное пятно, пламя сгинуло так же таинственно, как и появилось. Взрослые не придавали этому значения, Клава считала, что это свекровь, как всегда, забыла что-то выключить и произошло короткое замыкание.