Как ограбить швейцарский банк - Андреа Фациоли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лина, – повторил он, – надеюсь, с тобой обращаются хорошо.
– Да. Я здесь с Элтоном. Он…
– Здесь, где? Вы уже не в долине Бавона.
– Не могу об этом. – Молчание. – Я хотела сказать, что я здесь с ним и он хочет, чтобы я сообщила тебе об одной вещи. В банке что-то заподозрили.
– Заподозрили? Кого?
– Не знаю. Может быть, Маттео переборщил с вопросами.
– Маттео?
– Именно он знал подробности перемещения денег. Но теперь всё в руках у Форстера, и, судя по всему, в банке поползли слухи. Говорят, кто-то продал информацию.
– И что? Почему они мне об этом говорят сейчас? Чего хотят?
– Хотят, чтобы у тебя все было готово. До того как подозрения конкретизируются, до того как случится что-нибудь…
– До того как случится что? Какие подозрения? Я не могу организовать такое за пару дней! Чего они хотят?
– Мне надо прощаться с тобой. Пока.
– Нет, подожди! Лина, чего они хотят? Лина? – Тишина. – Лина?24 Меры предосторожности
– Может, нам придется все бросить.
– Не говори этого даже в шутку!
– Но если ходят слухи…
– Не говори этого.
– Но если в банке…
– Нет!
Сальвиати вздохнул. Форстер посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
– Не закидывай удочку. У меня твоя дочь, и ты мне устроишь это ограбление, о'кей?
В кабинете у Форстера перед письменным столом сидели Контини и Сальвиати. На стульях из хромированной стали, с обитыми тканью сиденьями. Позади письменного стола, и сбоку от него, и с другой стороны комнаты, а потом снова позади письменного стола расхаживал Форстер. Он нервничает, подумал Контини. Может, даже напуган. Словно теперь он уже не может обойтись без этого ограбления.
– Нам не повезло, – сказал Сальвиати. – Но теперь-то мы не должны играть с огнем.
– Что ты хочешь сказать? – накинулся на него Форстер. – Тебе ясно, что ты втянул в эту историю проклятого сыщика?
– А ты втянул мою дочь.
– Да не может быть! – Форстер вытаращил глаза. – Ладно, я давил на тебя. Ведь это дела, так? Твоя дочь должна мне деньги! Но где это видано, чтобы вор якшался с сыщиком?!
Форстер орал, а Контини молчал. Они виделись впервые. Контини хотел бы остаться в тени, но на этом этапе встреча стала неизбежной, поскольку сама возможность ограбления оказалась под угрозой.
В конце концов пришлось Сальвиати резюмировать ситуацию:
– В любом случае, если у кого-то есть подозрения, дело становится слишком рискованным.
– Не могу поверить. – Форстер обогнул стол и опустился на хромированную сталь и ткань. – Почему ты трусишь? Нет никаких подозрений, одни слухи: служащие треплются между собой.
– Если есть хоть одно подозрение, – сказал Сальвиати, – лучше бросить. Ты отдаешь мне обратно дочь, а я…
– Ни за что! Слушай, Сальвиати, вбей себе в голову одну вещь. – Форстер положил руки на стол. – Это ограбление ты устроишь. Я тебе дал знать про подозрения, чтобы ты принял свои меры предосторожности, но…
– Какие меры предосторожности?
– …но твоя дочь у меня в руках! Поэтому ты устроишь это ограбление!
– Но ведь…
– Ты устроишь это ограбление. И разговор окончен.
Сальвиати встал.
– Я устрою это ограбление. Но…
– Ну вот!
– Но если все пойдет не так…
– Все пойдет хорошо.
– Ноя…
– Ты думай, как взять эти деньги.
– Это вопрос не только денег.
– Для него – только.
– Но для нас нет. У меня была дочь, которую я не видел не знаю сколько времени, и теперь, чтобы освободить ее, мне нужно красть, мне нужно втягивать друзей в затею, которая может кончиться плохо.
– Давай не будем бинтовать себе голову, пока она не разбита.
– Почему ты мне помогаешь, Элия?
– Не знаю.
– Это правда?
– Не знаю.
Контини и Сальвиати бродили в лесу над Корвеско. Недавно стемнело. Был час, когда лисы покидают место дневной лежки и готовятся к ночи набегов. Контини взял с собой фотоаппарат, оба надели темное.
– Правильно ли, что я привлекаю всех вас? Правильно ли, что я тебя затащил в эту историю?
– Помнишь, Жан? Почти двадцать лет назад, в подвалах той виллы?
– Помню.
– Ну вот. Теперь то же самое.
Лес сентябрьской ночью – это что-то особенное. От стволов и от камней идет тепло, накопленное за день. В густых кустах, в тени ежевики гнездится сырость, а в воздухе проносится ветер, и от его дуновений пробирает дрожь. В лесах лето не кончается разом, но в сентябре можно почувствовать что-то такое, чего не было июльскими ночами. Больше спокойствия, наверно. Словно природа становится серьезнее. Сальвиати встал и прислушался.
– Ни звука не слышно.
– Да, бывают такие минуты, – отозвался Контини. – Но если ты еще немного послушаешь…
Через несколько секунд раздался короткий крик совы. Потом потрескиванье сверху. Потом плюх. Потом…
– Вот! Это была лиса… слушай!
Издалека донесся лай, он начинался с низкой, приглушенной ноты и заканчивался очень высоко, чуть ли не плачем. Контини сказал:
– Может быть, я знаю, где она.
Они пошли медленно, с долгими остановками. В какой-то момент справа они услышали сдавленный взвизг косули. Потом шорох потревоженных листьев, легкий топот. Снова крик совы.
– Лисята готовятся покинуть нору, – пробормотал Контини. – Сегодня, наверно, один из последних разов, что я их вижу.
В лесу зима меняет жизнь. Животные это знают. И еще они знают, что в сентябре уже не до игр. Это время, когда лисы, родившиеся весной, уходят искать свою территорию. Контини остановился у каштана и нагнулся осмотреть землю. Он осветил фонариком несколько тонких экскрементов.
– Туту них была нора, несколько недель назад.
– А сейчас?
– Думаю, мы близко, устроимся тут.
Они спрятались за кустарником, так, чтобы можно было наблюдать за ложбиной внизу. Контини приготовил фотоаппарат. Вскоре они услышали шелест шагов. Бегущее животное. Оно резко остановилось, где-то под ними.
– Принюхивается, – прошептал Сальвиати. – Он нас обнаружит.
– Возможно. Чуть раньше мы могли на этот счет не беспокоиться, но ветер переменный.
– И сейчас…
– Прислушайся, он бродит там.
Старый лис подходил осторожно. В пасти он сжимал крота. Но был уже сыт. Незадолго до этого он съел зайца, поэтому хотел оставить крота про запас. У него был тайник, пониже, в лощине. Лис остановился понюхать воздух. Услышал шаги другой лисы. Летом на границе его территории появились две-три молодые лисицы, они завели щенков. Теперь лисята ушли. А старый лис уходить не собирался. Этот лес был его домом.
Внезапно он застыл, приникнув к земле.
На другой стороне ложбины кто-то был. Лис навострил уши, напрягся, весь обратившись в слух. Потом учуял знакомый запах. Этот ничего не сделает, лис его знал.
Но там было два запаха, и другой был новым.
Старый лис был осмотрительным – настолько, что даже собрался сбежать. Однако в конце концов решил помалу продвигаться вперед. Главное, не слишком приближаться. Доползти до логова, закопать крота и потом бежать. Он знал, что первый из двух запахов связан со вспышками света, которые не причиняют боли. Знал, что в лощине имеется боковой лаз, который позволит ему пройти по трухлявому стволу и замести следы на камнях. Он знал тут всё, потому что это была его территория.
Лис засеменил вниз, в долину, все так же настороженно, не ослабляя внимания, пока наконец не достиг норы.II Ограбление
1 Как обмануть рыбу
Жан Сальвиати любил смотреть на реку. С детства любил сидеть на берегу и отдаваться на волю водного гипноза. Позднее, ходя на рыбалку, он научился читать жизнь реки. Пузыри, которые говорят о присутствии рыбы. Участки, прикрытые ветвями. Тучи насекомых, висящие над водой, то есть поденки, которым нужно подражать, чтобы обмануть добычу.
В тот день в середине сентября, не зная, чем бы еще заняться, Сальвиати пошел на рыбалку. На нем была куртка с множеством карманов, старая матерчатая кепка и болотные сапоги. Он постегал удочкой вверх-вниз, как хлыстом, не сгибая запястье. Потом резко прервал движение и мягко опустил леску на воду, подражая полету насекомого. Когда течение стало уносить поплавок, Сальвиати повторил заброс, целясь в пузыри, которые он приметил на середине реки.
Он хорошо знал эту реку. В сущности, это все еще была его родина. Но чем больше времени проходило, тем больше Сальвиати скучал по Провансу. Ему тяжело досталась жизнь садовника, право на обыденность. А теперь он вот-вот откажется от всего завоеванного. Потому что в глубине души Сальвиати сознавал, что в Швейцарии нельзя украсть десять миллионов так, чтобы тебя не поймали. В любом случае он не мог дать задний ход.
Лина была его дочерью. Сальвиати сделал несколько шагов вдоль берега, снова забросил удочку. Возможно, муха, которую он насадил на крючок, была слишком броской, чтобы сбить с толку рыбу.
Лина – моя дочь, подумал он, произнося слова внутри себя.
Они ведь дошли до того, что стали друг другу чужими, но Сальвиати никак не мог избавиться от страха перед отцовством. Сидя в тюрьме, он ночами думал: моя дочь растет, меняется, а я тут. Выйдя, он сразу попытался наладить отношения. Но Лина выросла, изменилась. И была далеко. Каждый раз, как он думал о ней, возвращался страх. И Сальвиати возвращался в тюрьму. Потом раздумья уходили, жизнь брала верх. А теперь дума не уходила никогда. Сальвиати постарел, он был лишь старым садовником, который умел различать сорта роз и ловить рыбу на муху.
