До мозга костей (ЛП) - Вульф Триша

— Слушай, я приду, если закончу достаточно быстро. Напиши мне, когда Брэдли приблизится к группе Queen.

— Будет сделано, солнышко.

Я улыбаюсь, завершаю звонок и, прокручивая текстовые сообщения от друзей и коллег, открываю сообщение от Джека, размышляя о том, чтобы отправить ответ со знаком вопроса на его смайлики с пешкой и черепом, которые он прислал незадолго до своего приезда, но решаю этого не делать. Внимание приковано к моему устройству, когда я перемещаюсь, чтобы поставить награду Брентвуда на место рядом с зернистой фотографией моей мамы.

Вот только я промахиваюсь мимо полки.

Моё сердце падает в пятки быстрее, чем тяжелая стеклянная статуэтка. Я пытаюсь поймать её, но она выскальзывает из пальцев, и всё, что я могу делать, это смотреть, как она ударяется о холодный кафельный пол и разбивается на тысячу сверкающих осколков.

Тьма приближающегося прошлого настигает меня мгновенно. Она заполоняет моё зрение, стирая настоящее и устремляя меня в прошлое.

Я кладу ладонь на стену. Моё сердце колотится. Кровь кипит. Пытаюсь отвернуться от битого стекла, лежащего у моих ног, чтобы удержать себя здесь, но я уже знаю, что это не сработает. И хуже всего то, что я не одна. Сейчас я окажусь в самом уязвимом положении, в то время как в тени комнаты напротив скрывается волк.

Последнее, что я вижу, пока моё зрение сужается до точки света, — это то, как Джек выпрямляется, поворачивает голову, его смертоносные серые глаза встречаются с моими.

Следующий голос, который я слышу, — это голос демона, который преследует меня.

Молчаливый Убийца.

— Шшш, шшш. Тише, малышка.

Острый кончик лезвия упирается мне в кожу, его острие направлено между ребер. Я лежу на кремовом ковре в гостиной дома моего детства. Тело дрожит, пока я закусываю губы до синяков и крови. Я знаю, что сейчас произойдет. Моё легкое уже рокочет в знак протеста при каждом вдохе, первое лезвие глубоко всажено в его губчатую полость. Оно трепещет с каждым наполненным кровью вдохом.

— Ты знаешь, что случится, если ты издашь хоть звук, — шепчет мужчина.

Он толкает мою голову в сторону, моя щека залита слезами и горит, когда он прижимает её к ковру. Я встречаюсь с безжизненными глазами моей матери. Её кровь все еще стекает с приоткрытых губ, у неё отрезан язык.

Мой желудок скручивается. Я подавляю рыдания, глотая желчь, страх и отчаяние. Когда закрываю глаза, образ никуда не девается. Безжизненные глаза мамы. Ужас глубоко въелся в её плоть, словно он прилип к её костям, как призрак, скрывающийся под застывшими чертами её лица.

Я открываю глаза, когда горячая ладонь мужчины скользит по мокрой от пота коже. Он сжимает мои щеки между кончиками пальцев до боли от придавливания их к зубам.

И поворачивает моё лицо на другую сторону.

Мой отец борется, лежа на животе рядом со мной, его руки привязаны к лодыжкам у него за спиной, кляп во рту мокрый от напряжения и страдания. В его глазах ярость. Паника. Он пытается пробраться ближе ко мне, но мужчина, который держит меня в своей хватке, отпихивает моего отца.

— Сейчас, сейчас, — говорит мужчина, отпустив моё лицо, чтобы достать из кармана пиджака древнюю видеокамеру. — Не издавай ни звука, иначе ты узнаешь, каким плохим будет его наказание.

Красная лампочка видеокамеры моргает, её бездушный стеклянный глаз равнодушен к моим страданиям, он фиксирует каждое выражение на моем избитом и опухшем лице. Моё дыхание учащается. Сердце бешено колотится. Я пытаюсь сосредоточиться на этих трех маленьких буквах под мигающим красным светом, вливая в них каждую каплю своего сознания. Rec. Rec. Rec.22

Нож вонзается мне между ребер.

Я не издаю ни звука. Ни когда лезвие прорезает каждое волокно мышц и плоти. Ни когда оно пронзает моё легкое. И не тогда, когда этот человек медленно погружает сталь до самой рукояти. Я сглатываю отчаянное желание кричать и умолять, просить остановить боль. Я не подведу папу, как только что подвела маму.

Но мой папа, он не может прекратить бороться за меня.

На каждый мой крик, который я проглатываю, папа умоляет через кляп. Он бьется в своих путах. Его приглушенные слова — это песнь отчаянья. Пожалуйста, только не моя девочка. Снова и снова его мольбы повторяются, как вспышки, отражающие мигающий красный свет видеокамеры. И когда второе лезвие погружается в мою грудь, а мужчина откидывается на пятки, чтобы записать, как дрожит рукоятка ножа рядом со своим двойником, я смотрю на отца, его слезы намного хуже моих собственных.

Красный свет моргает.

Запах крови и дешевого спрея для тела заполняет горячий воздух между нами, когда мужчина наклоняется к моему уху. Я изо всех сил пытаюсь заглушить свои крики.

— Ты так хорошо справилась, малышка, — шепчет он, его дыхание и слова — липкая пленка, которая ложится на мои спутанные чувства. — Такая храбрая девочка, раз держится так тихо.

Щетина царапает мою челюсть, пока мужчина проводит губами по коже, чтобы прижать поцелуй к моей щеке.

Вес мужчины покидает моё тело. Я яростно трясу головой, единственным звуком который исходит из меня — это звук урчащего дыхания в моем поврежденном легком, пока я умоляю его не более чем отчаянным, умоляющим взглядом.

Он улыбается.

— Хотя папочка... не был таким уж хорошим мальчиком, — шепчет он, устраиваясь на спине моего отца. Мой отец изо всех сил пытается оттолкнуть его, и ему удается отстранить нашего обидчика всего на мгновение. Но это мгновение — не более чем миг, не дольше, чем биение сердца.

Мужчина выхватывает молоток из потрепанной кожаной петли на поясе.

Именно в этот момент я усваиваю важный урок: время очень жестоко.

Время замедлится, когда ему заблагорассудится, заставляя вас хранить в памяти каждую деталь чего-то, за что вы отдали бы всё, чтобы забыть, например, изношенность древесины на рукоятке молотка, или отчаянный крик вашего отца, или блеск слез в его глазах. Оно заставляет вас лицезреть отблески света в гостиной на полированном металле тупой головки молотка. Возможно, вы не сможете вспомнить, когда в последний раз говорили своим родителям, что любите их, но у вас будет время убедиться, что вы помните звук тошнотворного удара молотка по виску вашего отца или цвет крови, разбрызгиваемой по кремовому ковру.

Время замедляется, чтобы вы никогда не забыли, насколько вы бессильны.

А я совершенно бессильна. Не в силах сделать ничего, кроме как впитывать каждую