Своим судом - Адольф Николаевич Шушарин

Сейчас ее подтопило, над неглубокой водой торчали верхушки трав и осоки. В осоке возились, выметывая икру, щуки. Их спины и хвосты часто высовывались из воды, по протоке расходились круги. Малев подумал, что можно бы поставить в протоку сеть, налезет — выбирать состаришься, но не стал: щука — не рыба. Разве что — на уху пару, когда ничего нет.

Он принес с озера воды и развел в сторонке огонь, подвесив над ним ведро. Пока вода закипала, он достал из мешка и разостлал под навесом барсучьи шкурки, потом захватил ружье и пошел к протоке. Загря радостно взвизгнул, но Малев цыкнул на него, и пес притих, поглядывая на хозяина.

Длинные стремительные тени отошли от берега, когда Малев подошел к протоке. Там, где он стоял, вода успокоилась, но по сторонам и впереди осока шевелилась. Малев стоял неподвижно, и скоро почти к его ногам медленно подплыла метровая рыбина. Сзади и с боков за ней ползли пять или шесть помельче — самцы. Они жали самку ко дну, выдавливали икру.

Малев поднял ружье и выстрелил. Дробь вспорола воду до дна и вместе с лохмотьями травы выбросила на поверхность четырех рыбин. Их животы неподвижно белели на взбаламученной воде. Самка выскочила на берег, яростно ударяя хвостом, но Малев носком сапога столкнул ее обратно, и она, обнажив на мгновение спину, ушла в глубину.

Загря зашел в воду, брезгливо обнюхал брюшки рыбин, встряхнул головой и недоуменно посмотрел на Малева.

— Перебьешься, — засмеялся рыбак. Подобрав щурят, он быстро выпотрошил их, принес и бросил в ведерко. Кипящая ключом вода стихла, но тут же забурлила снова, выталкивая пену. Малев снял ее деревянной ложкой, бросил в ведро несколько лавровых листков и отставил уху от огня. Потом сходил к обласку и принес весло, сполоснув его в чистой воде. Он разложил на весле вареную рыбу и круто посолил.

Солнце было еще высоко, когда Малев закончил обед и вымыл посуду. Загря отказался есть рыбу и шнырял в кочках, вынюхивая мышей. Изредка Малев слышал их судорожный писк и видел довольную морду собаки, поглядывающую на него.

Над поймой парил одинокий орел, в протоке булькали щуки. Малев лег под навесом на шкуры и с наслаждением вытянул ноги. Он был счастлив.

В сумерках Малев поставил в ближнем озере сеть. Он перегородил озеро, сеть была длинная, она не вошла в озеро, и Малев выбросил свободный конец на берег. Придерживая верхнюю тетиву, он поплыл обратно, чтобы проверить, как легла стень, и сразу же почувствовал упругие рывки — попал первый карась. Малев подтянул сеть и ловко выковырнул его. Карась гулко стукнулся о дно обласка и зашлепал хвостом.

Загря подбежал к воде, залез в нее по брюхо и радостно залаял, поздравляя с почином. А тетива продолжала подрагивать, Малев перехватился и выбросил в лодку еще одну рыбину.

Впереди ныряли поплавки, но Малев выпустил тетиву, сполоснул руки и вытер о ватник.

— Пошел! — удовлетворенно сказал он и закурил, мысленно поругивая бригадира, не успевшего переправить в пойму лошадь.

Караси лежали на дне обласка, одинаковые, как близнецы, толстые и широкие. Они разевали рты и шевелили жабрами. «На центнер штук тридцать», — привычно прикинул Малев и бросил в воду коротко всхлипнувший окурок.

Он плавал из конца в конец сети, выбирая рыбу, пока не онемели в ледяной воде руки. Обласок осел, караси лежали в нем тяжелой золотой грудой. Малев выпустил сеть, толкнул лодку к берегу и спрятал негнущиеся пальцы под мышки. Он долго крутился среди кочек, колотя руками по бокам, пока пальцы не заныли. Тогда он стал растирать их, превозмогая боль. Вскоре руки отошли, в коже появилось приятное жжение, пальцы стали гнуться и покраснели. Тогда Малев перебросал карасей в садок и крепко затянул устье, закрепив конец веревки на коле, вбитом в дно озера недалеко от берега.

На пойму спустились сумерки, даль загустела, но Малев знал, что минут через двадцать снова будет светло — ночей весной почти не было. Малев сел на землю и привалился спиной к кочке. Подошел Загря, ткнулся в лицо холодным носом.

— Подремлю, — сказал ему Малев. — Сиди тихо.

Через четверть часа холод влажной почвы пробрался сквозь одежду. Малев очнулся, зябко передернул плечами и посмотрел на озеро. На гладкой маслянистой поверхности воды подрагивала цепочка поплавков, начинался рассвет, Малев сел в лодку и оттолкнулся от берега.

Работая, он видел, как над поймой опять встало солнце. Плотным серым облаком просвистели в стороне чирки, где-то далеко кричали лебеди. Карась вывернулся из непослушных рук, плюхнулся в озеро, и Малев решил, что пора кончать. Он со стоном откинулся в лодке, разогнул онемевшую спину и прикрыл глаза. Лодку понесло к берегу.

Полдела было сделано. Теперь пойманную рыбу надо было доставить к реке, а потом сдать живую приемщику.

Пока закипал чай, Малев вытащил обласок на берег, вылил из него скопившуюся воду и загрузил карасями, отсчитав ровно пятьдесят штук. Он накрыл их сверху мокрым мешком, чтобы не уснули в пути, и пошел к костру, досадуя, что не сможет поднять разом всю рыбу.

Чай был черный и густой как нефть, которую добывали на берегах Реки. Отхлебывая его длинными глотками, Малев чувствовал, как возвращаются силы и проясняется голова. Он выплеснул из ведра остатки чая прямо в костер, взял ружье и спустился к озеру. Малев бросил ружье прямо на рыбу, перекинул через плечо веревку, подложил шапку и, не оглядываясь, потащил обласок знакомой дорогой. Загря оглянулся на гриву, где белым столбом поднимался дым от костра, и хотел залаять, но, сообразив, что хозяин еще вернется, молчком потрусил следом.

…Одолев последний волок, Малев остановился и сел на землю. Глаза щипало, он стер пот ладонью с бровей и перевел дыхание. Воздух, напоенный свежестью реки, до конца заполнил легкие, у Малева на мгновение закружилась голова, но головокружение тут же прошло, потому что теперь он дышал ровно.

Загря сел рядом, но, подумав, лег на живот, вытянул вперед лапы и положил на них голову: дальше идти было некуда. Впереди текла Река, несла к океану черную воду, а волоки остались позади.

…Поднялись жировавшие на закосках чирки, спугнутые пароходом, показавшимся у поворота. Пароход был знакомый. Теперь он возвращался с низовьев, все такой же светлый и праздничный. На палубе играла музыка и толпились веселые пассажиры, радовались, что уезжают. Они что-то кричали Малеву, а капитан приветственно погудел ему, потому что на этих берегах люди встречались не часто.

— По-е-дем! С на-ми! — хором орали пассажиры, а капитан гуднул еще раз, подтверждая, должно быть, приглашение.