После империи. Pax Americana – начало конца - Эмманюэль Тодд

Крушение России превращает Соединенные Штаты в единственную сверхдержаву. Параллельно происходит ускорение финансовой глобализации: с 1990 по 1997 год положительное сальдо движения капиталов между Америкой и остальной частью мира возросло с 60 до 271 млрд. долларов. И Соединенные Штаты могут предаваться радостям дополнительного потребления, не обеспеченного производством.

Идея имперского выбора не означает, что американские руководящие круги проявили прозорливость, гениальную расчетливость, умение в решающий момент определить стратегию и с постоянством проводить ее в жизнь. Напротив, что привело к решению об имперском выборе — так это их покорная готовность следовать естественному ходу вещей и их постоянная склонность к легким решениям. Правящий американский класс еще более лишен воли и позитивного проекта, чем его европейские сателлиты, столь часто критикуемые за их слабость, хотя в конечном итоге строительство Европы требует такой согласованности и организованности, на которую на современном этапе американский правящий класс совершенно не способен.

Выбор в пользу национальной модели развития был бы для Соединенных Штатов в долгосрочной перспективе бесконечно более верным. И его намного легче реализовать в Америке, чем в других странах, учитывая континентальность масштабов страны и централизацию ее финансовой системы. Но он потребовал бы настоящей организационной, целенаправленной работы со стороны администрации в области энергетической политики, защиты своей промышленности и многосторонней внешней политики в целях поощрения эволюции других стран и регионов в сторону столь благотворной для всех автономии.

Новое ускорение развития экономики индустриальных стран на «регионализированной» основе позволило бы оказывать эффективную помощь развивающимся странам, внешний долг которых можно было бы аннулировать в порядке компенсации за возврат к протекционизму. Всемирный план такого типа превратил бы Соединенные Штаты в неоспоримого и окончательного мирового лидера. Но продумать и воплотить это в действительность представлялось слишком трудоемким и утомительным. Намного легче и выгоднее верить в окончательное крушение России и в становление Соединенных Штатов в качестве единой супердержавы, регистрировать прилив капиталов и бесконечно наращивать внешнеторговый дефицит. Оправдываемый либеральной идеологией свободы обмена имперский выбор в психологическом плане был, прежде всего, продуктом склонности пустить все на самотек.

Амбициозная и целях, по размытая в мотивации, эта стратегия содержала в себе большой риск. Нельзя было в 1997 году утверждать, что могущество России исчезло навсегда. Любая внешняя политика, опирающаяся на столь ненадежную гипотезу, была чревата для Америки колоссальным риском — риском оказаться однажды глубоко экономически зависимым государством, не располагающим реальным военным превосходством, короче, риском трансформации ситуации полуимперской в ситуацию псевдоимперскую.

Если бы соответствующая имперскому выбору военно-стратегическая стратегия была глубоко продумана, явилась бы результатом больших волевых усилий, то она бы выполнялась упорно и методически. Но этого не произошло. Чтобы продемонстрировать отсутствие последовательности и настойчивости усилий, самым простым представляется проанализировать наиболее осмысленный и откровенный из имперских проектов — модель Бжезинского, а затем проследить, в какой мере американские руководители его придерживались или нет. Рассмотрение недавней истории показывает, что они изо дня в день выполняли все, что было легким, и отказывались от всего того, что требовало значительных усилий в плане времени и затрат энергии.

Проект Бжезинского куда как ясен и лаконичен, даже при выражении мысли, что именно во имя блага самой России надо с ней покончить, аннексирован Украину на Западе и использовав Узбекистан, чтобы вырвать Среднюю Азию из сферы ее влияния.

В нем также не говорится напрямую, что окружение России приведет к распаду самого ядра страны. Высокая стратегия не исключает минимума дипломатической осмотрительности. Но есть и другие умолчания. Бжезинский не пишет о неэффективности американской экономики и о необходимости для Соединенных Штатов обеспечивать политическими и военными средствами свой контроль над богатствами всего мира. Тем не менее геополитическая культура вынуждает его формулировать эти мысли косвенным образом, подчеркивая, что основная часть населения и деловой активности мира сосредоточены в Евразии, констатируя затем, что Америка находится далеко от Евразии. Расшифруем: именно из Евразии идут основные потоки товаров и капиталов, необходимых для сохранения уровня жизни в Америке, идет ли речь о высших классах или о плебсе.

Исключая эти оговорки, проект представляется логичным. Единственная угроза американской империи — Россия, которую, следовательно, необходимо изолировать и расчленить. Мы можем таким образом говорить о бисмарковском подходе к проблемам, при котором Россия занимает место побежденной Франции 1871-1890 годов. Как известно, канцлеру Бисмарку удалось объединить Германию, разгромив Францию в 1870-1871 годах.

В течение последующих 20 лет он трудился над тем, чтобы поддерживать добрые отношения со всеми другими европейскими державами и изолировать единственного противника — Францию, считавшуюся им структурно-реваншистской в связи с утратой Эльзаса и Лотарингии. Бжезинский же рекомендует Соединенным Штатам придерживаться примирительной линии со всеми нациями, исключая Россию. Прекрасно поняв, что подлинный контроль Соединенных Штатов над Евразией зависит в первую очередь от согласия европейского и японского протекторатов, он рекомендует упрочить этот контроль, наделив Японию скорее всемирной, чем азиатской, ролью и заняв позицию понимания в отношении европейского строительства. Только об Англии он говорит снисходительно и определяет ее как «не игрока». Высоко ценится франко-германский тандем, рассматриваемый как важнейший стратегический игрок. И вот вершина политической мудрости: Бжезинский предлагает занять позицию большего понимания по отношению к Франции. Исходный посыл ясен: пока Европа и Япония признают американское лидерство, империя неуязвима. В ближней сфере ее влияния концентрируется основная экономическая и технологическая мощь мира. За пределами этой стратегической сердцевины Бжезинский рекомендует также примирительную позицию в отношении Китая, возможное соперничество которого — проблема отдаленного будущего, и по отношению к Ирану, вероятная эволюция которого вряд ли приведет к конфронтации. Зажатая между Европой и Японией, отрезанная от Китая и Ирана, Россия действительно потеряла бы все возможности своего воздействия на Евразию. Итак, резюмируем: Америка, единственная супердержава, должна проявлять понимание в отношении всех держав второго плана, с тем чтобы окончательно ликвидировать единственную, непосредственную угрозу ее гегемонии — Россию.

Посмотрим теперь, какую часть этой программы американская дипломатия реализовала на практике. По сути она действовала только против России, продвигая НАТО на восток, закрепляясь на Украине и используя все возможные предлоги, чтобы расширить американское влияние на Кавказе и в Средней Азии. Война против «Аль Каиды» и режима талибов позволила разместить 12 000 американских солдат в Афганистане, 1500 — в Узбекистане и около сотни в Грузии. Но американское правительство ограничилось лишь использованием благоприятных обстоятельств. Его усилия были слабыми, недостаточными, как мы увидим в следующей главе, чтобы достичь решающей дестабилизации России, для чего у Америки уже нет больше средств.

В остальном американская дипломатия, будучи далекой от блестящей бисмарковской, оказалась катастрофически вильгельмовской. Вильгельм II, избавившись от «железного канцлера», вскоре оказался в конфликте с двумя главными европейскими державами — Великобританией и Россией, построив «под ключ» для Франции систему союзов, которая привела к Первой мировой войне и краху германской гегемонии. Америка пренебрегает своими европейскими союзниками, унижает их, действуя односторонне, пуская в свободный дрейф НАТО — основной инструмент своего могущества. Она пренебрегает Японией, экономика которой, самая эффективная в мире и необходимая для ее благополучия, бесконечно представляется как отсталая. Она неустанно провоцирует Китай и причисляет Иран к государствам «оси зла». Все происходит так, будто Америка пытается создать евразийскую коалицию из различных стран, раздраженных неопределенностью ее поведения. Добавим, выйдя несколько за рамки труда Бжезинского, и то упрямство, с которым Америка оказывает неизменную поддержку Израилю, усугубляя тем самым свой конфликт с мусульманским миром. Американская неуклюжесть не является случайной: она — результат и имперского выбора, и сиюминутных интересов, и подчиненности естественному ходу вещей. Ограниченность экономических, военных и идеологических ресурсов не оставляет Соединенным Штатам иных возможностей укрепления своей мировой роли, кроме грубого поведения по отношению к малым державам. Есть скрытая логика в том, что американская дипломатия внешне ведет себя как подвыпивший человек. Реальная Америка слишком слаба и может позволить себе бороться лишь против военных карликов. Провоцируя всех второстепенных игроков, она, по крайней мере, демонстрирует свою мировую роль. Ее экономическая зависимость от мира действительно вынуждает утверждать тем или иным способом свое присутствие повсюду. Недостаточность реальных ресурсов ведет к театральной истеричности в связи с второстепенными конфликтами. Ослабление ее универсализма привело к утере понимания того факта, что если она хочет продолжать господствовать, то должна обращаться па равноправной основе со своими главными союзниками — Европой и Японией, которые, вместе взятые, доминируют в мировой промышленности.