Сибирский эндшпиль - Джеймс Хоган

А что с остальными? Мак-Кейн повернулся на стуле и посмотрел в камеру. Нолан - слишком прозрачен. Это декорация, а кто же здесь настоящий? Лученко, конечно, исключался из списка потенциальных союзников. Вместе с Лученко Мак-Кейн вычеркнул и группу людей, которые постоянно кружились вокруг него, кроме Нолана и болгарина Майскевика, туда входили поляк Боровский и сумрачный француз Тоген.

Несмотря на то, что все видеть и все слышать входило в прямые обязанности старосты, Мак-Кейн обнаружил, что староста, обычно за некую мзду, может закрыть глаза на кое-какие вещи. Подпольное производство самогона и черный рынок с городом не могли существовать без их ведома; однажды он слышал, что староста другой камеры покрывал заключенного, когда тот не вышел на работу. Зачем старосте рисковать своими привилегиями, не получая ничего взамен? Это не укладывалось в рамки. Скорее всего, это была тайная часть их работы, но если так - тогда все меры безопасности и палочная дисциплина в большой степени были показными, для внешнего эффекта. Что это все могло означать?

- Ну вот. Не помяни имени Господня всуе. - проворчал Мунгабо. К ним приближался Нолан, он шел через соседнюю секцию, где Смовак и Воргас играли в шахматы. Подойдя, он уселся за стол, за несколько стульев от Мак-Кейна. Мак-Кейн свернул листок с рисунком и сунул его в карман.

- Ну, как вам здесь? - обыденным тоном поинтересовался Нолан.

- Я знал места и получше.

- Здесь вовсе не так плохо.

- Но в целом я выберу Манхэттэн. А вы все не успокоитесь?

Смовак поднял голову и застонал:

- О Господи, вы двое опять завелись? Я объясню вам всю разницу между капитализмом и коммунизмом: капитализм - это эксплуатация человека человеком, а коммунизм - наоборот. Понятно? Ха-ха-ха!

- Я просто хочу, чтобы вы не смотрели на все в черно-белых тонах. продолжил Нолан.

- А я и не смотрел никогда. Но я знаю, что там, откуда я родом, я живу, как хочу, иду, куда хочу, и говорю, что хочу, и мне не нужно разрешение какого-то комиссара. И американские солдаты не стреляют в спину своим гражданам, когда те хотят покинуть свою страну. Для вас, это, может быть, и не черно-белое, но для меня - очень похоже на это.

- А неравенство, несправедливость...

- В бесклассовом обществе наоборот? Ну конечно. В Москве все ездят на Кадиллаках.

- Это грубый материализм, это требования алчности. Неужели вы не видите - к конфликту ведут соперничество и конкуренция? В сегодняшнем мире такие вещи нельзя допускать. Мы должны создать гармонию, которая может наступить, только если служить общественной необходимости. Целью должен быть мир, мир любой ценой. Если мы не достигнем этого, все остальное так или иначе будет потеряно. Вы должны согласиться с этим.

- Ни одна цель не стоит любой цены. - ответил Мак-Кейн.

- Даже предотвращение глобальной ядерной войны?

- Нет. - Мак-Кейн покачал головой.

Нолан недоверчиво посмотрел на него.

- Что же это за цена, которая слишком высока для того, чтобы предотвратить это?

- Подчиняться тем силам, которые управляют многими в наше время. Если мне предложат смотреть на детей, которые идут в газовые камеры, я буду драться против этого, невзирая на последствия. Если невинных людей вытаскивают из своих домов и заставляют работать до смерти, как рабов, я буду драться. Если мне запретят быть самим собой, я буду драться. Мак-Кейн откинулся на стуле и несколько секунд молча смотрел на Нолана. Я не понимаю таких, как вы, Нолан. Вы родились в самой богатой, самой образованной, самой здоровой стране, у вас было больше возможностей, чем где бы то ни было за всю историю... и вы хотите разрушить ее. Кто твои родители, интересно? Хочешь, угадаю? Богатая, обеспеченная семья? Может быть, дело в этом - может быть, ты чувствуешь свою вину, потому что ты богат в мире, где богаты не все?

Мак-Кейн увидел, как тень беспокойства пробежала по лицу Нолана. Он кивнул и продолжал:

- Так ты всегда мог улучшить свое самочувствие, раздавая свои богатства. Но этого тебе мало, так? Все должны раздать свои богатства, чтобы ты не чувствовал себя обделенным? - Смовак и Воргас смотрели на них из-за соседнего стола, Рашаззи и Хабер тоже прислушивались. В этот момент открылась дверь, Скэнлон вошел и остановился в дверях, увидев спорщиков. Мак-Кейн продолжал:

- Зависть и злоба против общества, которому не нужны такие, как ты. Ты ничего не можешь предложить людям, ничего, на что бы они свободно согласились. Так давай избавимся от свободы, а? Тогда нас сразу заметят. Установим систему, покрасим всех в серый цвет и будем самыми счастливыми ничтожествами, но все вместе. - он поднялся и пошел к своей койке. - Иди ты на ..., Нолан. У нас есть бомбы. И если ты думаешь, что вы сможете отобрать у нас все, что мы создали - валяйте, попробуйте. Но не пробуй втирать мне очки насчет того, что отдать это добровольно - это мой долг.

Нолан встал, покрасневший, с туго сжатыми губами, и направился к двери, ни сказав ни слова. Над дверью зажегся свет, прогудел гудок - и он ушел. Двое ученых продолжали смотреть на Мак-Кейна еще секунду, а потом вернулись к своим занятиям.

- Ну, ну - пробормотал еле слышно Смовак и склонился к прерванной партии. Мунгабо на своей верхней койке восторженно щелкал языком. Скэнлон сел на свою койку напротив.

- Я вижу, вас неплохо обучили.

- Он когда нибудь унимается?

- С новичками он хуже всего. Или он подружится, или отстанет, а иногда - тут он кивнул Мак-Кейну, - кто-нибудь делает так, чтоб он отстал. Но я так думаю, что теперь у нас будет небольшая передышка. - Скэнлон подождал, пока Мак-Кейн посмотрит на него, и отвернул борт куртки, показав горлышко металлической фляжки. Он подмигнул и зашептал:

- Из маленького агрегата, который есть у одного моего друга. Почти так же хорош, как потин, (ирландский самогон - прим. перев) правда, не знаю, можно ли его сравнить с вашим виски. Как насчет капли-двух, чуть погодя?

- Отлично. А за что?

- Скажем, в кредит. Когда мне понадобятся твои услуги, я дам знать. Скэнлон задумчиво почесал нос. - Но по слухам, которые до меня дошли, ты, кажется, уже заработал это.

- Ну, с тем, кто наливает, не спорю.

Скэнлон долго и заинтересованно глядел на Мак-Кейна, словно оценивая его.

- И эта их система вовсе не так уж важна даже для него, чтобы так волноваться.

Мак-Кейн вопросительно поднял глаза:

- Какая система? Ты имеешь в виду Нолана? Русскую систему?

- Да, конечно, что же еще?

Мак-Кейн нахмурился, не понимая, к чему он клонит. Скэнлон повел глазами из стороны в сторону, словно показывая: и у стен бывают уши.

- Они тоже никому не верят. - ответил Мак-Кейн, кивнув, чтобы показать, что он понял знак. - Это что-то вроде условного рефлекса. Ты знаешь, что крепостные Толстого не хотели, чтобы он отпускал их. Они думали, что это ловушка. И учиться они тоже не хотели, потому что думали, что он обучит их и продаст царю в солдаты.