Коммунизм - Олег Лукошин

— Заморожена! — я не мог поверить услышанному. — Ни хера себе! Они что это там придумали?! То есть, мы сейчас вне игры?

— Совершенно верно. Нам запрещено на время расследования заниматься какой-либо деятельностью в рамках мероприятий Комитета.

— Расследования? Ого! Так они ещё и следствие вести собрались!? Подожди, я ничего понять не могу. Чем мы так провинились? Мы всегда были в числе лучших. Да что там говорить, мы лучшими и были.

— Расследование, да. А кроме этого, отдельные бойцы Звёздочки, как мне было сказано, предстанут перед революционным трибуналом.

Вот это был уже полный беспредел! Нечто нереальное. И ведь я сразу же, в самый первый момент догадался, почуял, что «отдельные бойцы» — это никто иной, как я.

— За что? — я даже остановился от изумления. — Чем я им не мил? Что я сделал плохого?

— Не только ты, — вроде как утешил Гарибальди. — Ещё Кислая и Белоснежка. Кого вы там кокнули? Профессора из Советского Союза?

Ага, так вот в чём дело! Трибунал по поводу казни провокатора Иващенко. Только с чего это вдруг Комитет решил мстить за его смерть? Что за херотень немыслимая!?

— Ну ты же знаешь, что это ради дела. Он гнидой был, гадом последним. Провокатор гнусный. Сколько мы таких перестреляли! Это же тактика такая. Выжженная земля! Никто из тех, кто против коммунизма, не должен оставаться в живых. Это же не мои слова, это политика Комитета. Они что, отказываются от вооружённой борьбы? Да и потом, изобретение Никиты — оно ведь произошло благодаря тетрадям этого профессора. У меня в голове всё это не укладывается! Я столько сделал для КОРКИ, мы вон сейчас пространство обуздали, можем отправлять людей с Союз, обучение там проходить, отдых, да прятаться там, в конце концов! Нас же никто и никогда теперь не поймает! Мы же в людей-невидимок превратимся! Это же такие возможности, даже представить страшно! И в это самое время они хотят воткнуть нам ножик в спину.

— Не драматизируй. Трибунал ещё не означает расстрел или что-то в этом роде. Ты на хорошем счету, отличный боец, все знают об этом. Политбюро не рискнёт расстаться с тобой. Пожурят, и всё. Просто, по всей видимости, их сильно возмутило твоё самоуправство. Надо было поставить руководство в известность, чтобы эта ликвидация не превратилась в бандитскую выходку, как это произошло у тебя. Нам же и об имидже надо думать, о популярности в народе. Ты, может, не смотришь телевизор, но знаешь, как сейчас Комитет полощут из-за этого убийства! Мы в телевизионных передачах предстаём форменными исчадиями ада.

— Можно подумать, что раньше нас изображали ангелами.

— Да и потом, откуда ты знаешь, может, у Политбюро были свои планы на этого профессора. Может, он мог стать источником ценной информации или его хотели как-то по-другому использовать.

— Да как его могли использовать эти недоумки?! Тот же Брынза, какой из него стратег и планировщик? Что он вообще для организации сделал, что так высоко взлетел? С какого хрена такой высокий пост в Комитете занимает нэпман, слуга мирового капитала? Вот кого надо к трибуналу привлекать, а не меня. Вот кто на два фронта работает.

— Так, прекрати-ка этот базар! Субординация есть субординация. Надо ей подчиняться, это закон успешного функционирования организации. Я ещё раз говорю: тебе не о чем волноваться. Ты слишком ценный человек. Всё обойдётся. Прояви смирение и уважение.

Злоба пылала во мне жарко и трескуче. Ох, долго ей ещё пылать! Такого гадства со стороны своих я никак не ожидал.

— Не, я этому Брынзе всё равно хребет сломаю, — пообещал я.

— Шайтан! — вышел из себя Гарибальди. — Пасть закрой! И чтобы я такого больше не слышал. Ты не сам по себе существуешь, за тобой организация. Помни об этом.

Помни… Нет другого человека, кто бы ежеминутно ни помнил об этом так усердно, как я. Я кость от кости организация, плоть от плоти! Я всё положил на алтарь ради неё, всё до последнего душевного фибра. Нельзя так со мной.

На пустыре, едва мы добрались до него, нас встретила крупная облезлая псина. Антон посветил на неё дисплеем сотового — та стояла, доверчиво взирая на незнакомцев и рьяно принюхиваясь к будоражащему запаху колбасы. Других собак поблизости не наблюдалось. Что было нам только на руку — отбиваться от стаи голодных псов удовольствия мало.

Гарибальди достал колбасу, отломил от палки не меньше половины и бросил возбуждённому псу под ноги. Тот сладострастно заурчал, кинулся на мясо и проглотил его в два ухвата.

— И ловить его не надо, — высказал Антон соображение. — Она и так с нами до дома дойдёт. Только мясо подкидывать время от времени.

Так и сделали. Оголодавший и глупый пёс с воодушевлением засеменил за нами к никитиному дому. Гарибальди расчётливо отламывал ему по куску. Дворняга так же доверчиво забежала с нами в подъезд и поднялась до третьего этажа, до самой квартиры Костикова. Тот открыл дверь и впустил нас внутрь. Гений был несколько удивлён, что мы воротились так быстро.

Потом, правда, пришлось повозиться и попотеть, когда мы взялись связывать пса верёвками. Собачья душа тут же почуяла неладное и устроила в квартире вакханалию. Ладно, у Никиты дома нет ничего ценного, кроме книг, но и их пёс успел попортить, бросившись на сервант, заменявший хозяину книжный шкаф, и выдрав цепкими лапами из ряда фолиантов — кроме детективов и фантастики Костиков ничего не читал — несколько штук. Он ещё и порвать их, уже валявшиеся на полу, в какой-то момент успел. Слава богу, оборудование мы от неё защитили. Избежать своей героической участи у псины не получилось — мы таки словили её, прижали к земле и спеленали. Никита всадил ей укол усыпляющего — молодец, подготовился.

Затем он натёр тело заснувшего пса своим секретным раствором. Гарибальди поинтересовался, в чём заключается его функция.

— Да просто он очерчивает объект, — объяснил Костиков. — Позволяет машине зафиксировать его как цельность. Она считывает контуры тела и именно их, именно в такой форме выталкивает в параллельное измерение.

— То есть, если забудешь натереть яйца, то они могут здесь остаться? — спросил я.

Никита хохотнул.

— Ну, типа того. Хотя у меня и датчики тепла стоят, по ним тоже агрегат объект считывает. Раствор — он, в общем-то, для подстраховки. Хотя, рассуждая теоретически, произойти может всякое.

— А почему ты уверен, что твои животные отправились именно в советскую реальность, а не в какую-то другую? — задал вдруг вопрос Антон.

— Честно говоря, — ответил предельно серьёзно Никита, — такой уверенности у меня нет. Но зато есть уверенность, что это всё-таки реальность, а не сгусток небытия. По крайней мере, ясно, что это мир с землёй под ногами и небом над головой. Ну и потом, если бы это была не параллельная реальность, а что-то другое, например какая-то межпространственная плотность, то перемещения и вовсе бы не произошло. Это же как в сообщающихся сосудах — если в соседнем нет места, то вода в него не потечёт. К тому же, координаты Иващенко тоже не просто так взялись. Будем им верить.

Наконец всё было готово к запуску. Мы уложили пса на дно солярия, закрыли крышку, и Никита принялся колдовать у щита над рычагами и за компьютером. Через пару минут вся конструкция как-то интересно загудела, а в воздухе распространился странный и довольно неприятный запах. Кроме этого в квартире отчётливо повеяло сквозняками.

— Вот оно! — торжествующе смотрел на нас Костиков. — Межпространственные ветры! Лучше выйти в коридор и беречь глаза. А то вспышка очень яркая. Да и вообще в воронку затянуть может. Затянет — всё, кирдык. Расщепит на молекулы и выбросит на берега океана причинности.

Мы благоразумно выбрались в коридор. Я и вовсе в туалет хотел уйти, раз такое дело — ветры, да вспышки — но постеснялся парней. Никита, прямо-таки приплясывая, показывал пальцами на шумящий агрегат, Антон следил за процессом завороженным взглядом, как ребёнок, забыв обо всём на свете. Я, признаться, не ожидал от него такого непосредственного восприятия.

Минут через десять после нагнетания ветров и шума случилась наконец долгожданная вспышка. Причём исходила она вовсе не из солярия, как можно было подумать, а сама по себе, из воздуха. Я захлопнул ладонями глаза и пару мгновений пребывал в странном состоянии отрешённости. Словно под ногами исчезла твердь, словно я куда-то падаю, и разноцветные пятна складываются перед взором в тихих и печальных бабочек. Тут же это состояние улетучилось, агрегат явно понизил шумливость, и сквозняки с каждой секундой становились всё слабее.

Никита бросился к компьютеру, мы за ним. Окно программы, развёрнутое на дисплее, показывало затухание агрессивно-красного столбца. Через пару минут он вовсе исчез. Костиков рванул к солярию, открыл крышку и нашему взору предстало пустое дно с покрывшимися то ли копотью, то ли ещё чем-то маслянистым и чёрным верёвками.