Крестоносец в джинсах - Теа Бекман

Выздоровевшие, повеселевшие ребята могли продолжать свой путь. Но где же Рудолф приобрел столь выдающиеся познания в медицине? Откуда мальчику знать непостижимую тайну существ, несущих с собой Багряную Смерть?

Глубоко задумавшись, дон Тадеуш смотрел на детей, шлепавших по воде. Он любил этих звонкоголосых, порывистых ребят с наивными, бесхитростными физиономиями, любил их всех. Но разве это сопоставимо с захватившей его душу привязанностью к одному необыкновенному юноше, Рудолфу ван Амстелвеену? Тревога не покидала его. Не впадает ли он в тяжкий грех, втайне боготворя одного из этих детей, он, которому христианский долг велит любить каждого из малых сих равною любовью?

И вот умный человек смиренно молит небеса простить ему великий грех возвышения одного над всеми.

Многое в этом мальчике оставалось для него загадкой.

В вопросах веры он обнаруживал вопиющую наивность.

С невинным видом иной раз заявлял такое, от чего волосы дыбом вставали. Неужели он все-таки еретик?

В глубине души отец Тадеуш не питал ни малейшего уважения к Николасу и обоим монахам, которые вели детское воинство из Кельна, но сомневаться в том, что они исполняют волю всевышнего, он бы не дерзнул. А Рудолф открыто и безбоязненно заявил о своих сомнениях.

Тадеуш понимал, что должен бы любить своих братьев во Христе, этих бенедиктинцев, братской любовью, и лишь Рудолф со своими подозрениями виновен в том, что это не так. Досадно… Разумеется, дон Тадеуш предполагал, что наступит день, когда взаимная неприязнь Рудолфа и Ансельма сменится открытой враждой. На чьей стороне он должен быть тогда? Чувство долга обязывало его занять сторону святой церкви, сторону Ансельма, против этого юноши, к которому он успел привязаться всем сердцем…

Рыбаки погрузили свой дневной улов на ослика и, напевая, двинулись к лагерю. Леонардо приветственно помахал отцу Тадеушу, но тот ничего не замечал. Опустив голову, вышагивал за ребятами этот добрый человек, придавленный грузом сомнений.

ПРАВЫЙ СУД

Непривычной тишиной встретил лагерь Каролюса и его охотников. Девочки молча хлопотали над котелками, укладывали связки сушеной и вяленой рыбы, обматывая их прочными пеньковыми жгутами. Затихли даже малыши; они возились со своими веточками, палочками, шишками, заменявшими им игрушки, но не визжали, не галдели, как обычно.

— Что у вас случилось? — обеспокоенно спрашивал Каролюс. — Что за похоронное настроение?

Дети боязливо помалкивали.

Каролюс вскипел от обиды. Раньше, бывало, все, кто был в лагере, сбегались встречать охотников, приветствовали их возгласами удивления и восторга, которых так не хватало сейчас маленькому Каролюсу. В сердцах отшвырнув добычу, он отправился искать Рудолфа. Вот кто наверняка объяснит ему причину зловещего молчания. Его друга нигде не было видно, не слышно было и знакомого голоса, уверенно подающего команды. Он приметил кучку ребят вдалеке и поспешил туда.

— В чем дело? Беда? Нужно помочь?

Все расступились, и тот, кого искал Каролюс, предстал перед его взором. Теперь, когда цепь ребят, окружавшая Долфа, распалась, Каролюс увидел, что тот сидит в полной отрешенности и, казалось, молится. Низко склоненная голова, потупленный взгляд. Он не оторвал глаз от земли даже в ту минуту, когда Каролюс подскочил к нему с возгласом:

— Рудолф ван Амстелвеен! Твой король говорит с тобой, взгляни на него. Что с тобой?

Тут же позабыв о своем королевском достоинстве, он опустился на колени рядом с Долфом, взял его за руку и, волнуясь, шепнул:

— Ты не болен? О Рудолф, послушай же, ты так нужен нам.

Долф наконец посмотрел на него.

— Каролюс…

— Ну, что случилось? На лагерь напали? Уж не ранен ли ты? Вымолви хоть словечко!

— Меня обвиняют, Каролюс. Вечером дон Ансельм намеревается доказать, что я пособник дьявола и еретик.

— Ты? Вернейший из моих вассалов, благороднейший из моих друзей? — вскричал Каролюс. Он возбужденно жестикулировал, приплясывая от нетерпения. — Ну уж нет, я, король Иерусалимский, воспротивлюсь этому. Какая смехотворная ложь! Кто посмел тебя оклеветать? Я велю четвертовать его, бросить в темницу. Скажи только, кто осмелился возвести на тебя напраслину?

— Николас.

Каролюс остолбенел, да так и застыл на одной ножке посреди своих немыслимых па. Рот его медленно закрылся, занесенная нога опустилась на землю. Смысл услышанного с трудом доходил до него, и все-таки он упрямо тряхнул головой.

— Это недоразумение. Скорее всего, какой-то балбес — мало ли Николасов! — придумал чепуху, которую ты принимаешь слишком близко к сердцу. Мало ли дураков вокруг? Болтают всякое, придумывают глупейшие розыгрыши. Рудолф, это просто шутка.

Долф покачал головой.

— Только один Николас способен поднять голос против меня.

— Наш Николас?

— А кто еще?

— Нет, быть не может. Никогда в жизни не слыхал ничего более невероятного. Вот оно что… Пока я целыми днями пропадаю на охоте, здесь плетутся заговоры против моих верных вассалов… Не бывать тому!

Словно стрела, пущенная из лука, рванулся Каролюс к шатру требовать объяснений. Долф, усмехнувшись, проводил его взглядом. Что ж, если к кому-то он относился с еще большей теплотой, чем к Марике, то, несомненно, к этому подвижному как ртуть, добрейшей души парнишке.

Но Долф не заблуждался на его счет: в настоящей борьбе Каролюс был абсолютно беспомощен. Скорый на слово и дело, находчивый, изобретательный, он великолепно справлялся с ролью маленького короля, но всерьез его никто не принимал. Разодетый клоун, неунывающий шут — разве это противник для Ансельма? Тот лишь пожмет плечами и сделает по-своему.

Вернулись рыбаки, а с ними Леонардо и дон Тадеуш.

Гробовое молчание, нависшее над лагерем, было нарушено, а тут подоспели и проголодавшиеся кожевники, которые провели целый день у ручья.

Сообщение о предстоящем суде взбудоражило всех.

Франк, размахивая хлебным ножом Долфа, держал перед своей командой зажигательную речь. Петер подбивал рыбаков окружить шатер и возмутиться против страшных обвинений. Марике возвратилась в лагерь позже других вместе со сборщиками плодов и ягод, которые тащили корзины, полные даров леса. Первым ее побуждением было сразу броситься к Долфу, но отец Тадеуш удержал девочку.

— Обожди, — строго сказал он.

— Чего мне ждать? — кричала Марике. — Как они посмели обвинить Рудолфа? Господь покарает их.

— Господь покарает Николаса, — в страхе повторил Тадеуш.

Побледневшая Марике не сводила с него глаз.

— Как Николаса? — Голос ее срывался.

— Рудолфа обвиняют Николас и дон Ансельм, вечером они хотят доказать это.

Марике презрительно фыркнула.

— Ничего у них не выйдет. Какой же Рудолф еретик?

— Ах, Марике, ты же знаешь, что к нему можно придраться.

— Какое мне до этого дело! — воскликнула Марике, притопнув ногой. — Если они приговорят Рудолфа к сожжению, я умру с ним вместе.

— Помолимся, — дрожащим голосом взывал к ней дон Тадеуш.

— Не буду я молиться, я к Рудолфу хочу!

И Марике рванулась прочь.

Она принесла Долфу поесть и молча присела рядом.

Так пролетели два часа. За это время Леонардо обошел весь лагерь, выясняя настроение ребят. Они не знали, что и думать обо всей этой истории. Большинство, правда, склонялось к тому, что Рудолф с самого начала казался странным и что благочестия ему и впрямь недостает, но нельзя было не согласиться и с Леонардо, который напоминал детям о долге верности их господину, Рудолфу ван Амстелвеену. И все же от одного слова «еретик» они тряслись в страхе, пытаясь вообразить, на что способен приспешник дьявола…

Труднее всех приходилось отцу Тадеушу. Сердце его сжималось при мысли о смертельной опасности, нависшей над Рудолфом, хотя ему было ясно, что для обвинения в ереси имелись веские основания. Когда сомнения отпускали его, он начинал рассуждать здраво и склонялся к одной и той же мысли: давно уже все шло к тому, что Рудолф и Ансельм столкнутся, но кто бы мог подумать, что это произойдет именно теперь? Гроза грянула в самый неподходящий момент.

Тадеуш был недалек от истины. Ансельм мерил лагерь большими шагами, сотни испуганных взглядов провожали его мрачную фигуру. Ансельм был взбешен. До сих пор ему удавалось избегать прилюдных стычек с Рудолфом.

Свои отношения с мальчиком он старался выяснять, скрывшись за пологом шатра. Он понимал, что Рудолф нужен маленьким крестоносцам. Неприступная преграда высилась на их пути, и только Рудолф сможет провести их войско по горным тропам. Вообще-то Ансельма даже устраивало, что Рудолф так печется о детях, он лишь не мог взять в толк, чего ради старается юноша. Обвинение в богохульстве и ереси, да еще в присутствии сотен свидетелей, вырвалось у монаха помимо его воли. Теперь, увы, назад пути нет. Болван Николас только подлил масла в огонь. Хочешь не хочешь, он должен уничтожить Рудолфа.