Самба - Сара Хагерзак

Профессор вдруг вспомнил, как сам впервые оказался в роли преподавателя и вошел в эту семью. Он не хотел тогда ни с кем иметь близких или дружеских отношений, да никто к этому и не стремился. И лишь гораздо позже, проведя в Хогвартсе не один год, он понял и оценил помощь и поддержку, оказанную здесь, в стенах школы, вчерашнему студенту с выжженной на руке меткой и пеплом в душе. Он вспомнил, как Флитвик забавно кланялся ему в коридорах и почтительно называл своего недавнего ученика «профессор Снейп»; как Помона спрашивала его мнение об уходе и способах сбора тех или иных магических трав; как МакГонагалл, в тот день, когда он узнал о смерти матери, ни с того ни с сего пригласила его в свой кабинет на чай со сладостями. Минерва, в отличие от Дамблдора с его неизменными лимонными дольками, знала в этом толк и, придвинув к нему блюдо с каким‑то невероятно вкусным печеньем, вдруг рассказала ему о своем женихе, который глупо и нелепо погиб незадолго до свадьбы — не справился с метлой и разбился насмерть, врезавшись в дерево. «Он почти ничего не успел в жизни, Северус, — со вздохом сказала она. — Твоей матери повезло больше: у неё остался сын…» Тогда Снейп в ответ процедил сквозь зубы что‑то невнятное, но, вернувшись к себе в подземелья, понял, что ему стало немного легче. По крайней мере, он больше не чувствовал себя настолько одиноким…

Теперь и Джинни становилась частью этой семьи, которая со временем, быть может, станет ей гораздо ближе, чем родная. «Главное, чтобы у неё было это время, — подумал он, прижав девушку к себе, как будто мог этим защитить хоть от чего‑то. — И тогда всё остальное ещё может сбыться».

Глава 13

Формально зима уже давно закончилась. В действительности же она ушла, только когда мартовское солнце, в перерывах между заморозками и холодным дождем обещавшее скорое тепло, сменилось наконец по–настоящему теплым апрельским. В лесу кое–где ещё белели рыхлые ноздреватые сугробы, но между камнями школьного двора уже пробивалась яркая свежая трава, а около южной стены задорно желтели первые одуванчики. Профессор Спраут сияла, как начищенный котел; вместе с пробуждающейся растительностью она откровенно радовалась каждому новому дню. Даже Филч поделился со Снейпом своими соображениями по поводу наступающей весны. Встретив как‑то профессора в коридоре, ведущем в библиотеку, завхоз заметил:

— Вы видели, профессор, — эльфы убрали вторые рамы из окон в классах? Значит, уже весна…

— Да уж, верная примета, — фыркнул Снейп. Его несколько тяготило подчеркнутое расположение завхоза, считавшего профессора зельеварения своим единомышленником в вопросах контроля над соблюдением школьных правил, но своеобразный ход мыслей Филча всегда забавлял Снейпа.

Но острее всего смену времени года ощущали, конечно же, ученики. Уставшие прятаться от зимней непогоды по теплым факультетским гостиным, они при любой возможности стремились на улицу, наполняя школьный двор гомоном и смехом. По вечерам же особенным успехом пользовались темные закутки редко посещавшихся уголков замка и лестничные площадки верхних этажей, где влюбленные парочки могли скрыться от лишних глаз.

Теплый весенний ветер приносил с собой дразнящие запахи романтики и свободы. И хотя в подземелья он не проникал, отголоски его воздействия на неокрепшие умы и сердца школьников донеслись и до комнат слизеринского декана.

Их вестником стала мадам Помфри, с озабоченным и расстроенным видом появившаяся как‑то вечером у него в кабинете.

— Северус, мне опять нужно это зелье… — с удрученным видом сказала она, — то, что ты варишь для устранения… последствий.

Снейп поднял голову, отрываясь от проверки обзорных эссе по теме «Свойства магических трав, произрастающих на территории Великобритании», без сдачи которых грозился не допустить пятый курс до экзамена на уровне СОВ.

— Снова Хаффлпаф? — понимающе спросил он.

Поппи кивнула:

— Ванесса Фуллхед, седьмой курс… У Помоны опять будут неприятности.

Неприятности подобного рода случались обычно именно на её факультете, хорошо хоть не каждый год. Мягкосердечие профессора гербологии вкупе с недальновидностью некоторых её учениц иногда приводило к печальным последствиям.

— Кто счастливый папаша, известно? — холодно поинтересовался Снейп.

— Дэвид Томпсон, Гриффиндор, — поморщившись, ответила Поппи. — Ему тоже что‑нибудь свари, чтоб неповадно было, — попросила она, недобро сверкнув глазами.

— Да уж постараюсь, — с готовностью ответил Снейп. — Пусть как следует запомнит последствия своих… романтических прогулок. Казалось бы, все возможные меры уже приняты, и все равно эти безмозглые дети умудряются найти возможность испортить себе жизнь! — раздраженно пробурчал он. — И мне заодно.

— Неужели это зелье такое сложное? — мадам Помфри, сочувственно смотрела на зельевара, но в голосе её сквозило недоверие. — Мне казалось, что там нет ничего, что могло бы вызвать затруднения у мастера твоего уровня.

— Абсолютно ничего, — саркастически произнес профессор. — Исключая тот факт, что взяв на себя труд приготовить его, я автоматически становлюсь соучастником убийства.

Медсестра удивленно подняла брови:

— Не думала, что тебя заботят подобные вещи…

— Даже если бы они меня совершенно не заботили, это не отменяло бы магической связи между зельем и приготовившим его волшебником, — резко сказал Снейп. — Впрочем, по сравнению с тем, что мне, возможно, придется варить для мисс Уизли, зелье для прерывания беременности кажется сущей ерундой.

— Ты нашел что‑то для неё? — вскинулась Поппи.

Профессор, не обращая внимания на нетерпеливый взгляд медсестры, потер переносицу и, откинув со лба упавшие пряди волос, неохотно ответил:

— Скажем так: есть некоторые идеи, которые, возможно, удастся воплотить.

Это известие явно обрадовало мадам Помфри, заставив её на время забыть о плачевных последствиях любовных похождений семикурсников: из подземелий она вышла гораздо менее удрученной, чем вошла туда.

Говоря о «некоторых идеях», Снейп несколько кривил душой. Он уже практически составил рецепт зелья, разделяющего сущности, и даже провел некоторые промежуточные эксперименты. Проблема заключалась в том, что никакой возможности заранее опробовать его действие у него не было. Профессор понимал, что настало время рассказать о результатах своих исследований Дамблдору и Минерве. Но уже некоторое время он откладывал этот разговор, оправдывая себя необходимостью ещё раз перепроверить все расчеты, а по сути — не решаясь из зыбких теорий перейти наконец к практическим действиям, в результате которых был совершенно не уверен.