Год Кита - Виктор Шеффер

К вечеру маленького кашалота, плавающего в двух милях от острова, окружает многоголосый гвалт дельфинов. Здесь случайно встретились восемь разных видов китообразных – сотни и сотни животных. Одни дельфины собрались в крупные стада, потому что у них сейчас сезон спаривания, другие попросту проплывали мимо острова небольшими группами и задержались здесь, чтобы поохотиться. На площади всего в одну милю кружатся, "встречаясь и расходясь, тысячи две черно-белых тел животных. Они прочесывают верхние слои воды; с наступлением сумерек к поверхности поднялись целые тучи розового планктона, а вместе с планктоном и многочисленные стаи рыб. В марте редко выпадает такой тихий, спокойный вечер. Море сверкает и искрится от плывущих у самой поверхности животных и рыб.

Сезонное, запланированное природой половое возбуждение дельфинов усиливается оттого, что животных собралось здесь так много; оно заставит некоторых самцов спариться с самками других, хотя и близких, видов, и на будущий год на свет появятся маленькие дельфины-гибриды, которые когда-нибудь озадачат японского биолога, обнаружившего их странные туши в своих сетях.

Среди гвалта, поднятого дельфинами, наш маленький герой с трудом различает голоса других кашалотов. Дельфины не перестают издавать звуки – даже в движении, даже на большой скорости, даже во время погони за рыбой они непрерывно «разговаривают». Их голоса известны маленькому кашалоту, но никогда прежде он не слышал такого гомона. Внезапно китенок различает щелчок выстрела и грохот взрыва, которому вторит эхо, отраженное облаками планктона.

По берегу с востока на запад проносятся ревущие мотоциклы. Потом неумолчный подводный шум перекрывают какие-то печальные подвывания, стоны, мычание – такое можно услышать, когда подходишь к встревоженному стаду коров.

У кашалотов свой собственный маршрут, и к полуночи, оставив шум и гвалт дельфинов далеко позади, они перемещаются в более тихие воды. Киты поедают попадающуюся им на пути хамсу, сардин, светящихся анчоусов; все эти рыбы входят в основной рацион дельфинов, но для китов представляют лишь второстепенный интерес.

К рассвету тридцать первого марта густая пелена над морем начинает светлеть и рассеиваться. Мир разделяется на три слоя: черные волны, белый туман и серое небо. Изящные кулики взлетают и опускаются на океанских волнах, негромким пением приветствуя новый день.

Один из кашалотов замечает багровый отсвет на горизонте – но не в восточной его части, не там, где должно взойти солнце. Полагая, что свет означает присутствие пищи, он меняет курс и успевает проплыть около мили, прежде чем ветер доносит до него запах зловонного дыма. Кашалот испуганно фыркает и поворачивает назад.

Четырехметровые валы играют горящим «Шоку Мару».[80] Это рефрижераторное судно; на борту его нет ни одного человека. Еще накануне, убедившись, что справиться с пожаром невозможно, моряки спустили на воду спасательные плоты и, помолившись, доверились волнам и ветру, которые понесли плоты на запад. Есть надежда, что американский береговой патруль подберет их. Моряки открывают деревянные ящики с соленой рыбой, сушеными водорослями и рисом. Они рассчитывают, что помощь подоспеет скоро,- ведь прежде чем капитан отдал приказ покинуть судно, радист «Шоку Мару» на весь мир объявил об их несчастье. Не прошло и десятой доли секунды, как радиостанции в самых дальних уголках земного шара приняли сигнал бедствия.

Касуо Фуджима разворачивает кусок полотна и достает лесу с тройными крючками для ловли трески. Он насаживает на крючки кусочки соленой рыбы и забрасывает лесу. Наживка повисает в семидесяти метрах под поверхностью моря. Через час Фуджима-сан поднимает крючки; они пусты. Моряки молчат. Гибель корабля так же трагична, как гибель любимой женщины.

Временами серая пенистая волна обрушивается на палубу горящего судна и проникает в его огненную сердцевину, тогда над «Шоку Мару» взлетает красный фонтан воды и пара. Приглушенный взрыв – и снова высоко в умирающую ночь вздымается водяной столб. Пройдет час, с громким треском разойдутся металлические швы, корабль уйдет в адский водоворот огня и грохота – и его черные останки найдут успокоение на океанском дне.

АПРЕЛЬ

Семья маленького кашалота пасется в районе тридцатой параллели, к северо-западу от острова Гуадалупа и к югу от калифорнийских островов Чаннел. Девятьсот миль отделяют китов от того района, где в начале января сражались самцы; в действительности киты – и старые, и молодые – прошли гораздо больший путь, так как двигались они не по прямой. Теперь они присоединились к такому большому стаду, что с корабля кажется, будто белые фонтаны пара покрывают весь горизонт на западе.

Небо на севере темнеет. День клонится к вечеру. С минуту два самца плывут рядом, затем тот, у которого на спине белеет круглое пятно размером с тарелку (шрам от старой раны), замечает самку и сворачивает за ней. Несколько часов самец и самка плывут бок о бок, иногда он касается плавником ее плавника, или задевает ее хвостом, или прижимается к ней боком. Оба молчат. Ни самец, ни самка не охотятся. Они не ныряют, но подолгу остаются под водой. Наконец самец поднимается чуть выше самки и осторожно прижимается к ее спине. Потом отстает и минут пять идет следом за ней. Нет сомнений в том, что именно самец является активной стороной. Вот он набирает скорость и на ходу прижимается к брюху самки, затем обгоняет ее и переворачивается, показывая ей брюхо, затем опять спину. Потом проносится перед китихой, расставив плавники в стороны,- принимает необычные позы, стараясь привлечь внимание самки. Темп его танца убыстряется. Самка отзывается на ухаживания самца: она переворачивается вверх брюхом, и самец проплывает над ней, прижимаясь к ее возбужденному телу. Затем киты вновь плывут бок о бок; самец хватает самку за челюсть. Они трутся головами, щелкают челюстями, сталкиваются лбами. Это продолжается в течение получаса.

В северной части небосклона растет черная туча, и на горизонте небо уже сливается с морем в пелене дождя.

Наконец киты вертикально всплывают к поверхности. Их черные головы заслоняют потемневшее небо. Прижавшись брюхом к брюху, киты касаются друг друга плавниками; с их теплых чистых боков стекает вода. Несколько секунд продолжается соитие, затем оба с оглушительным плеском погружаются в воду.

Стадо не стоит на месте – оно перемещается то к северу, то к северо-западу, его средняя скорость составляет около трех узлов; примерно с такой скоростью идет пешеход. Еще несколько дней – ив движениях каждого кита будет отчетливо заметно сезонное возбуждение. Всплывает самец – дыхало его расширяется и конвульсивно сжимается, глаз словно подмигивает, мышцы под слоем жира вдруг собирают кожу в неожиданные складки. А наш маленький кашалот спокойно сосет молоко, и его мать настороженно держится в стороне от возбужденных самцов.

Среди ветра и дождя совокупляется еще одна пара китов, на этот раз – в горизонтальном положении.

Налетает шторм, и стадо скрывается в сплошной пелене воды.

Возникает вопрос, быть может, Левиафану…

долго не выстоять против такой широкой облавы и

такого беспощадного уничтожения; быть может,

он будет в конце концов полностью истреблен по

всем морям и океанам, и последний кит, как и последний человек,

выкурит последнюю трубку и сам испарится с ее последним дымком?

У китобойного промысла обширная и сложная история. В ней то и дело натыкаешься на споры о проблеме собственности. Кому принадлежат киты? Что означает «свободная охота» в океане? Речь ведь идет о промысле, который приносит сто пятьдесят миллионов долларов в год.

Пионерами китобойного промысла были первобытные охотники, вооруженные весьма примитивным оружием; а последними охотниками на китов станут, вероятно, наши современники, вооруженные такой жестокой и такой сложной техникой, что для работы с ней потребуется специальное образование. Первые китобои преследовали китов, вооружившись копьями с костяными или каменными наконечниками. Эти примитивные гарпуны прикрепляли к поплавкам, изготовленным из дерева или шкур. Лишь после многодневной борьбы, которая вконец изматывала кита, охотники отваживались приблизиться к нему, чтобы нанести последний, смертельный удар. Однажды какой-то охотник, не удосужившийся привести в порядок свой гарпун после очередной охоты, случайно заметил, что кусок гнилого мяса, приставший к наконечнику, служит чем-то вроде талисмана – ускоряет смерть очередной жертвы. Нам с вами известно, что такое заражение крови, но охотник, который впервые обнаружил магическое действие отравленного гарпуна, не знал о сепсисе и лишь по чистой случайности сделался первым шаманом китобойного промысла.