Год Кита - Виктор Шеффер

Внизу, в пятнадцати метрах ниже палубы, вопят белые чайки, кружась над китовыми кишками, которые причудливо извиваются в волнах. Оттененные черным обрезом кормы, чайки кажутся нежным розово-лиловым живым узором.

За всю операцию ни один из множества людей, работавших на скользкой палубе с метровыми ножами и с механическими пилами, не получил травмы. А между тем даже кусок мяса, неожиданно сорвавшийся с крюка, может насмерть поразить человека, неосторожно ступившего на опасное место.

Водоизмещение китобойцев, этих современных судов-охотников, которые обслуживают «Сонан Мару», девятьсот тонн, их максимальная скорость – семнадцать узлов. В полночь один из них – «Секи Мару № 15» – берет на борт американского наблюдателя и, отвалив от плавучей базы, сквозь ночной туман идет к северо-западу, за сорок пять миль, где пилот вертолета, тоже обслуживающего плавучую базу, заметил стадо каких-то китов; пилоту не удалось установить вид этих китов. Через несколько часов «Секи Мару» сбавляет ход и ждет рассвета.

Охота на китов – занятие отнюдь не романтическое. Это скучная, однообразная работа, даже для гарпунера, всегда озабоченного тем, чтобы избежать случайной травмы. Чтобы убить разрешенное количество китов, каждый китобоец должен в разгар сезона доставлять на базу по крайней мере двух кашалотов в день. Впрочем, иногда все же происходят неожиданные события. Например, гарпун ранит кита навылет и взрывается в теле другого кита, случайно оказавшегося рядом; или гарпунер по ошибке убивает кормящую китиху, не заметив рядом с ней детеныша. (Это считается минусом в его работе, и за убитую кормящую самку он не получает никаких денег.) Каждый гарпунер постоянно совершенствуется в своем искусстве – то есть учится убивать кита с первого выстрела. Раздельщики предпочли бы, чтобы китов убивали вообще без помощи гарпуна: даже один гарпун, разорвавшийся в теле кита, нашпиговывает тушу множеством осколков, которые портят лезвия фленшерных ножей и перемешивают внутренности с мясом, отчего мясо быстрее портится.

В двенадцати метрах над поверхностью моря три дозорных несут вахту в так называемых вороньих гнездах; гарпунер стоит на носу. Он снял чехол с девяностомиллиметровой пушки и проверяет заряд, но пока не трогает предохранитель, фиксирующий дуло в определенном положении. Затем гарпунер говорит что-то в микрофон, висящий у него на груди под непромокаемой курткой, и в ответ слышит с мостика подтверждение готовности всех систем к началу охоты. Впереди по курсу китобойца над водой повисли полосы утреннего тумана.

Скоро из репродукторов, соединенных с микрофоном в одном из вороньих гнезд, раздается крик: «Кужира! Кужира!» («Кит! Кит!»). Дозорные заметили группу из шести кашалотов, и судно бросилось в погоню. Первые пять минут «Секи Мару» не только не догоняет китов, но даже отстает от них. Животные почти мгновенно развили скорость около двадцати узлов. Но скоро расстояние между охотниками и преследуемыми животными начинает сокращаться. Судно уменьшает ход вдвое, затем совсем выключает двигатели. Оно быстро и тихо скользит по воде, разрезая бушпритом зеленую волну. Гарпунер выбирает мишень – самого крупного кита в группе. Сбросив предохранитель, он наводит пушку на тень в волнах, которая появляется за пять минут до того, как кит поднимется на поверхность. Всплыв, кит пускает фонтан воздуха и пара и уже собирается вновь погрузиться – но тут гремит выстрел, и восьмидесятикилограммовый гарпун вонзается в спину животного. Нейлоновый линь быстро стравливается с бухты, уложенной перед гарпунной пушкой. Обезумевший от боли кит уходит в глубину.

Вслед за нейлоновым линем начинает разматываться более массивный трос; стравливание троса притормаживает мощный амортизатор из стальных пружин, расположенный под платформой, на которой стоит гарпунер. Этого гарпунера не постигнет судьба капитана Ахава[85] – случайная петля линя не унесет его в океанскую пучину.

В покрасневшей воде кит совершает последний мощный рывок – и из раны на его спине вырывается фонтан крови. Между тем пятеро моряков уже спешат к пушке с новым снарядом, начиненным черным порохом. С величайшей осторожностью они заряжают пушку – на случай, если потребуется второй выстрел.

Но второй выстрел не нужен, и скоро гарпунер приказывает выбирать трос. Лебедка мощностью сто лошадиных сил выбирает и сматывает трос, и через несколько минут кит – у борта. Он пускает последний фонтан и в агонии бьет плавниками. Появляется шланг воздушного компрессора, петля троса надежно охватывает хвост кита; за борт летит буй с флажком и радиомаяком.

К плавающей в волнах туше уже спустились чайки – они подбирают из воды комья свернувшейся крови. «Секи Мару» возобновляет охоту: убитого кита подберут позже. Всего двадцать семь минут прошло с того момента, когда кит был впервые замечен дозорными.

«Секи Мару» направляется вслед за встревоженными кашалотами, но вот на горизонте появляется облако пара: оказывается, что курс надо изменить на девяносто градусов.

«В прошлый сезон,- говорит капитан американскому наблюдателю,- на каждого убитого кита у нас приходилось в среднем пять часов охоты».

«Можно экономить время, используя самолет для обнаружения китов»,- говорит наблюдатель.

«На плавучей базе есть только вертолет, и его радиус действия не слишком велик. А вот наша береговая база в Абасири уже десять лет пользуется самолетом для обнаружения китов. Самолет обычно летит на высоте около ста пятидесяти метров, при хорошей погоде он может налетать тысячу миль в день. Это помогает экономить большие средства.»

«Я слышал, что успех охоты каким-то образом зависит от луны»,- говорит наблюдатель.

Капитан бросает на него острый взгляд.

«Добыча кашалотов действительно зависит от фаз луны. При молодой луне и при полной луне мы чаще обнаруживаем большие группы кашалотов. Но почему это так – никому неизвестно.»

На следующий день «Секи Мару» возвращается на плавучую базу с тушами трех убитых китов – двух кашалотов и финвала. Наблюдатель, выспавшись и приняв душ, заходит к ветеринару Намкунгу, корейцу средних лет, который пять лет прожил в пресвитерианской миссии, а позже учился в Токийском университете. Намкунг немного говорит по-английски; оба собеседника владеют и международной научной терминологией; они обсуждают охоту на китов и санитарные аспекты обработки китового мяса.

«Очень трудно доказать потребителям, что наша пищевая продукция не ухудшается от наличия в ней китовых червей-паразитов,- говорит Намкунг.- Черви-паразиты есть у каждого кита. У кашалота двадцать разных видов червей. Большая часть паразитов живет в пищеварительном тракте, в сердце и в легких. Однажды я обнаружил в первом желудке кашалота больше сорока килограммов круглых червей, которые совершенно не мешали киту, просто жили себе у него в желудке и угощались его добычей».

«Здесь, в северных водах, мы редко убиваем беременных самок кашалота,- продолжает Намкунг.- Но у каждой беременной самки, которую мне приходилось вскрывать, я находил вот такого червя,- он разводит руки,- который живет только в плаценте.[86] Прежде чем поступить в продажу, все продовольственные изделия, изготовляемые из продуктов китобойного промысла, подвергаются либо термической обработке, либо глубокому охлаждению, либо засолке. Черви при этом, разумеется, погибают – а мясо червей не хуже мяса самого кита.»

Американский наблюдатель соглашается с собеседником и в свою очередь рассказывает о спорах, недавно разгоревшихся в Америке в связи с появлением в магазинах так называемого «рыбного белкового концентрата». Это чистое и дешевое питательное вещество белого цвета, производство которого разработала одна рыболовная компания. Какой-то союз фермеров, побуждаемый завистью и конъюнктурными соображениями, попытался помешать продаже концентрата. Представитель этого союза заявил, что концентрат «вреден», так как содержит переработанные рыбьи внутренности. Во время расследования, когда этого представителя заставили публично отвечать на вопросы, он признал, что не раз с удовольствием ел консервированные сардины,- а ведь эти консервы тоже содержат переработанные внутренности.

«Даже если бы люди ели сырое китовое мясо,- говорит Намкунг,- они почти ничем не рисковали бы. Паразиты, живущие в организме диких животных, как правило, торопятся покинуть организм проглотившего их человека. Черви-паразиты очень капризны; им нужен определенный объект. За свою жизнь я осмотрел тысячи китовых туш, но только пять или шесть из них нельзя было пустить в переработку. Во всех случаях причиной непригодности туши была застарелая гарпунная рана, из-за которой кит долго болел. Киты – очень здоровые животные, иначе они не жили бы так долго.»