Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы любите зайчатину? – спросила Вита. – Мы обожаем, да, Ролс? Это наше любимое мясо. Поэтому и приготовили его для вас, – она широко улыбнулась мужу; тот краснел под ее взглядом так же, как мы с Долли. – То есть Ролс. Ролс приготовил.
– Я никогда раньше не ела дичь, Вита. Я не… – неуверенно заговорила я, но Долли меня прервала.
– Очень вкусно, – вежливо произнесла она; мне надо было так и ответить. – Дайте маме рецепт, Ролс. А вы сегодня были на работе?
– Да, – Ролло улыбнулся, – я был в городе всю неделю.
Вита и ее муж оба называли Лондон «городом», как будто других городов во всей стране и не было. Как будто наши собственные дома стояли не в городе с улицами, где было полно других домов, с дорогами и магазинами, тротуарами и уличными фонарями, а в тихой деревушке вдали от цивилизации. Когда они ехали в Лондон, они говорили, что едут «в город». А тут, в нашем городке, говорили конкретно, куда идут: «к стоматологу»; «за продуктами».
– Мы заканчиваем проект, и я прихожу на работу по необходимости, – продолжал Ролло. – А проект очень интересный. Прекрасные пропорции, – он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Долли, точно решал, стоит ли рассказывать подробнее, и наконец решил, что стоит. – Это старое здание фабрики со складами на верхнем этаже; мы превратили его в жилое, с потрясающими квартирами. Я бы сам с удовольствием жил в одной из них, но все уже забронированы. Если бы они были уже готовы, мы, наверно, туда и переехали, а не остановились бы у Тома. Правда, Ви? Переехали бы? – он спросил это таким тоном, будто их желание поселиться в этом доме являлось главным знаком качества.
– Ммм… может, и переехали бы, – Вита нахмурилась, склонила голову и подперла рукой подбородок, словно задумавшись. Ее поза была образцом небрежной фотогеничности: расшнурованная туника соскользнула с плеча, массивные золотые серьги звякнули, закачавшись, и замерли у шеи. Она не стала поправлять тунику, а наклонилась вперед, дав той соскользнуть еще ниже, продемонстрировав тонкую бретельку белья. Золотые цепи, намотанные на шею в несколько слоев, вдруг показались чрезмерно броскими и неуместными рядом с этой тоненькой бретелькой. – А может, мне здесь понравится и я стану настоящей сельской женушкой!
Мы хором рассмеялись, представив эту абсурдную картину, и Вита улыбнулась, откинулась на стуле и хлопнула в ладоши со скромным удовлетворением, как артист в конце удачного спектакля.
– Значит, вы застройщик? – спросила Долли Ролло, по-прежнему смотревшего на Виту.
Тот оторвал взгляд от жены и повернулся к Долли, направив все внимание на нее; та же бессознательно отпрянула, встретившись с ним взглядами. Обычно моя дочь так себя не вела, но Ролло обладал иным обаянием, непохожим на чары его жены, Долли или Короля; он не обрушивал его на собеседника сразу, а действовал несколькими точными выстрелами. Иногда он даже позволял о себе забыть и смущенно моргал за круглыми очками, предоставляя Вите возможность развлекать гостей в одиночку. А потом вдруг смотрел на одну из нас так пристально, что темнело в глазах; он даже на Виту оказывал такое же действие.
Ролло отложил приборы и заговорил, жестикулируя обеими руками, поворачивая ладони вверх, а затем вниз, словно пытаясь донести до нас очень сложную тему.
– Не совсем, – сказал он. – Мы занимаемся реновацией и специализируемся на переводе коммерческой недвижимости в жилую. В городе много подходящих зданий, а у Ви хороший глаз.
Иногда делаем апартаменты, иногда дома, – он забавно произнес «апартаменты», как «апартамэнты»; я молча повторила про себя несколько раз – апартамэнты, апартамэнты, апартамэнты, а потом взглянула на Долли и Виту, слушавших Ролло с совершенно серьезными лицами, как диктора вечерних новостей, сообщавшего о развитии политической ситуации. – На самом деле, нам и здесь возможность подвернулась. «Лейквью». Не помню, говорил ли я, но его выставили на продажу. Детей устроят в другие интернаты, и, возможно, скоро я стану владельцем. Надеюсь купить здание напрямую у городского совета, пока его не выставили на аукцион. Будет чем заняться летом, проект очень перспективный, – он посмотрел на Виту. – Нам обоим будет чем заняться.
– Он скромничает, – сказала Вита. – Апартаменты Ролса знамениты. (Апартамэнты Ролса знамениты, молча проговорила я про себя.) Сначала я ему помогала, теперь он всем занимается сам. Я только выбираю обои, – она нахмурилась. – Ролс, а я думала, ты уже купил этот интернат.
Ролс почесал нос, поднял бровь и многозначительно посмотрел на жену.
– Не гони лошадей, Ви. Я все расскажу, когда подпишу документы. Всем вам расскажу. А пока будем считать, что приехали в небольшой отпуск. Кстати, мы знаем Тома много лет. Отличный парень, – сказал Ролло. Вита при упоминании Тома согласно улыбнулась, как ребенок, услышавший о Рождестве, и муж ласково на нее посмотрел.
На миг они словно остались одни, забыли, что мы с Долли тоже здесь, и замечали лишь друг друга. О таком легком и тесном взаимопонимании я могла только мечтать. – Мы даже могли бы купить тут дом, что скажешь, дорогая?
Я кивнула и решительно произнесла:
– Да, – словно все трое сидевших за столом только и ждали моего разрешения, чтобы реализовать свои планы по покупке дома.
Минуту все молчали, затем рассмеялись, и я тоже. Вита снова по-хозяйски взяла меня за руку, и мне показалось, что мы вчетвером знакомы много лет.
Пока Долли и Вита обсуждали единственный в городе магазин одежды, Ролло расспросил меня о большом доме на углу нашей улицы. Это внушительное здание середины века с красивым панорамным окном, из которого видны две улицы, расходящиеся в разные стороны; вид обширный и наверняка очень живописный. Ролло наклонился ко мне и положил руку на спинку моего стула, всем видом выражая сосредоточение, а я рассказала, как однажды в этом доме несколько лет жила тихая пара с сыном-подростком. Мальчик был высоким и худым, дружелюбно улыбался и ходил в местную частную школу; школьный автобус приезжал за ним позднее нашего, и, когда мы проходили мимо его дома по пути к остановке, он всегда стоял у окна своей комнаты и смотрел на нас. Он любил стоять у окна голым и наблюдать за лицами прохожих, когда те на него смотрели, а сам при этом продолжал улыбаться безмятежной застывшей улыбкой. По ночам он в темноте ждал, пока прохожие поравняются с его окном; тогда он включал лампу и подсвечивал себя; торчащие ребра и
