И умрем в один день… - Песах Амнуэль

В себя я пришел в тот момент, когда вездесущий синьор Балцано вошел в стену и перестал существовать в этой реальности. Я успел только заметить его спину, скрывшуюся в стене кухни, как утопленник скрывается под водой, чтобы больше не появиться на поверхности.

— Ты видела? — воскликнул я и вскочил со стула, на котором сидел… нет, поднялся с дивана, на котором мы с Лючией… или, может, сделал еще что-то, о чем сразу же и забыл? В следующую секунду воспоминания соединились вместе, я перестал о них думать, позволив улечься в сознании так, как им самим заблагорассудится.

— Видела, — сказала Лючия, но которая из двух — или обе произнесли это в унисон?

Я подбежал к стене и погрузил в нее руки… то есть, мне показалось, что погрузил чуть ли не по локоть, на самом деле я какое-то время стоял, упершись в стену обеими руками, будто стена могла упасть, а я, как атлант небеса, поддержал ее и не позволил обрушиться нам на головы. Нам — потому что Лючия оказалась рядом, но поддерживала не стену, а меня, впрочем, скорее не поддерживала, а сама пыталась о меня опереться, уткнувшись лбом мне в спину.

Я повернулся и обнял Лючию, она прижалась ко мне, так мы и стояли какое-то время, память моя успокоилась, хотя в ней и осталось что-то от недавней раздвоенности, но сейчас я прекрасно понимал, что на самом деле мы с Лючией разглядывали на экране письмо, а вовсе не предавались на диване… видимо, мое подсознание странным образом сделало воспоминанием то, что на самом деле являлось лишь несбывшимся… и несбыточным желанием. Никогда раньше со мной ничего подобного не происходило, но думать сейчас об этом не имело смысла, хотя думалось именно об этом, как обычно и бывает — скажи человеку: "Не вспоминай о белом слоне"…

— Как он это делает? — спросил я.

— Не знаю, — пробормотала Лючия очень невнятно, потому что говорила, прижавшись ртом к моей груди. — Но ты видел?

— Только тот момент, когда он…

Я отцепил от своих плеч ее пальцы и пошел к двери — медленно, как мне казалось, будто специально давал синьору Балцано время исчезнуть окончательно. В то же время я понимал, что передвигаюсь очень быстро, не прошло и секунды, как я распахнул дверь в коридор, там тускло светили лампы под потолком, и у соседней квартиры подвыпивший жилец — парень лет двадцати двух — тыкал ключом в замочную скважину.

— Вы сейчас видели кого-нибудь, синьор? — спросил я и только теперь обратил внимание на то, что одежда моя пребывала в беспорядке, рубашка выбилась из брюк и расстегнута, на одной ноге туфля с развязавшимся шнурком, вторая нога и вовсе босая.

— Н-нет, — пробормотал парень. — Никого не видел, а что?

— Ничего, — сказал я. — Прошу прощения.

Парень нашел, наконец, потерянную замочную скважину, повернул ключ и исчез в своей квартире так быстро, будто за ним гнался сбежавший из зоопарка леопард.

— Куда он мог пойти, как ты думаешь? — спросил я. — Мне почему-то кажется, что он у тебя в квартире… Дай-ка ключ.

Я сжал в ладони металлический предмет и вышел в коридор. Подошел к двери с номером 8, вставил ключ в замочную скважину (почему-то в этот момент я ощутил себя молодым человеком, минуту назад возившимся у своей двери, я даже додумал его мысль: "Хреновина, ключ, наверно, не тот, поменялся с Агостино, вот напасть, теперь и домой не попаду"), но поворачиваться ключ не хотел, может, я действительно с кем-то поменялся, опять не моя мысль, или Лючия передала мне не свой ключ, но с чего бы ей так делать? Я вытащил ключ и посмотрел на номер, выгравированный на брелке: «11». Номер моей квартиры. Я обернулся, чтобы сказать об этом Лючии, и увидел. Вряд ли я смогу внятно описать то, что увидел, потому что в глазах то ли опять двоилось, то ли двоилось в сознании — как бы то ни было, одновременно происходили две вещи, выглядевшие равно реальными: синьор Балцано, наполовину выйдя из стены моей квартиры, держал Лючию за локоть и что-то говорил ей на ухо, а она не то чтобы отбивалась, но видно было, что ей неприятно, она пыталась синьора Балцано оттолкнуть, но у нее не получалось, да и как могло получиться, если на самом деле это был не человек, а какое-то желе, в которое руки Лючии погружались по локоть, неприятное и просто невыносимое для сознания зрелище… Может, поэтому я одновременно видел и другое — Лючия вышла в коридор и медленно шла ко мне, оглядываясь по сторонам, никакого Балцано не было в помине, но Лючия кого-то боялась, кого-то, похоже, кого она видела, а я — нет. Я хотел ей сказать, чтобы она вернулась в мою квартиру и не высовывалась, пока я не разберусь, наконец, с этим феноменом, с человеком, научившимся действительно проходить сквозь стены или умевшим наводить на окружающих такой вот морок, когда начинает казаться все, что тебе внушат. Со мной раньше такие штучки не проходили, но со мной раньше не происходило много такого, что случилось сегодня.

Ключ по-прежнему не желал поворачиваться, но я толкнул дверь, и она открылась — неужели Лючия не заперла, когда шла ко мне… странно. Я успел войти, прежде чем додумал мысль до конца, а следом за мной проскользнула в комнату Лючия, и уже не было в сознании раздвоений, я все воспринимал четко — и опознал в мужчине, сидевшем в кресле перед телевизором, пресловутого синьора Балцано. Он положил ногу на ногу, смотрел на экран (телевизор был включен, показывали ток-шоу, но без звука, и если Балцано не умел читать по губам, то непонятно было, зачем ему смотреть это немое представление) и не обращал на нас с Лючией ни малейшего внимания.

— Это он? — сказал я.

— Он… кто? — прошептала Лючия мне в спину.

— Гатти.

Я спиной почувствовал, как она возмущена.

— Входите же, наконец, — сказал Балцано, не оборачиваясь. — Что вы, в самом деле, стоите, как неживые? Лючия, приготовь синьору выпивку.

— Синьор, скажите, как вам это удается? — спросил я.

— Удается — что? — вежливо переспросил Балцано.

— Да вот… Проходить сквозь стены.

— Я… — похоже, Балцано искренне не понимал вопроса. — Как сказали? Сквозь стены? Вы шутите, молодой человек?

Шучу? Я не снял на видео, как он проделывал свои фокусы, но в коридоре, несомненно, были камеры слежения, и надо будет попросить Чокки…

— Спасибо, дорогая, — сказал Балцано, и в моей руке оказался поданный Лючией бокал шампанского — сорт, какой я терпеть не мог: сладкое красное — это даже вином назвать было невозможно. На подносе, который Лючия держала обеими руками, стояли еще два бокала, и Балцано, привстав, взял один из них, пригубил, чмокнул и залпом допил — будто это был бокал коки. На лице его появилась гримаса удовольствия — и я настаиваю на этом определении: именно гримаса и именно удовольствия, как ни противоречат друг другу два эти слова. Лючия стояла посреди комнаты, продолжая держать на вытянутых руках поднос с единственным бокалом — пить ей, похоже, совсем не хотелось, но она знала (определенно знала!) привычки синьора Балцано, и он действительно, поставив пустой бокал на пол около кресла, еще раз приподнялся, взял с подноса оставшийся бокал и поднос забрал из рук Лючии, шампанское выпил таким же большим глотком, а поднос бросил на пол, и тот, как мне почему-то показалось, разбился с оглушительным звоном, хотя, конечно, разбиться он не мог, не стекло все-таки. Балцано отодвинул поднос ногой, пустой бокал поставил рядом с первым, показал Лючии на второе кресло, будто не она, а он был в этой квартире хозяином, мне тоже кивнул, предлагая сесть на что-то позади меня, но я точно знал, что там ничего не было, сесть я мог только на стул у окна, но почему-то знал и то, что именно туда мне садиться не нужно, и я остался стоять, а Балцано, пожав плечами (мол, ваше дело), проговорил: