Фолкнер - Борис Грибанов

Задумывая «Москиты» как "роман идей", Фолкнер заранее обрекал себя на поражение. Его таланту была совершенно противопоказана холодная изощренная игра ума, жонглирование парадоксами, столь характерными для "романа идей". Поэтому и парадоксы, рассыпанные по роману, не отличались безупречным вкусом. Так, например, о скульптуре, вызвавшей восторг его гостей, сам Гордон говорит следующее: "Это мой идеал женщины: девственница, без ног, чтобы не убежала от меня, без рук, чтобы не удерживала меня, и без головы, чтобы не нужно было с ней разговаривать".

Софистику, изощренность, присущую "роману идей", Фолкнер хотел соединить с пародией. В «Москитах» он действительно высмеял многие черты, характерные для богемы Французского квартала Нового Орлеана, — снобизм, бесплодные разговоры об искусстве. Не случайно Гордон ужасается: "Разговоры, разговоры, разговоры; абсолютная, душераздирающая глупость слов. Это кажется бесконечным, как будто это может продолжаться вечно. Идеи, мысли становятся пустыми звуками, которыми будут перекидываться, пока не умрут".

Предметом пародии в «Москитах» должны были, по идее, стать опустошенность, бездуховность современного общества, тщетная погоня за пустым, призрачным, неосуществимость жалких и ничтожных желаний. Поражение Фолкнера в «Москитах» заключалось в заданности этой конструкции, в функциональности задуманных им персонажей — каждый из них воплощал одну какую-то высмеиваемую черту. Так, миссис Морье вызывает у читателя улыбку тщетными попытками сохранить атмосферу благопристойности и приличия, остропародийным выглядит мистер Талиаферо, на протяжении всего романа озабоченный своими планами соблазнения женщин, по поводу которых он все время советуется с Доусоном Фейрчайльдом. Наивным до глупости предстает перед читателем англичанин майор Айерс, одержимый одной идеей — как заработать в Америке много денег. Впрочем, у майора Айерса есть в романе и другая, пожалуй главная, функция — он доверчиво выслушивает фантастические истории Доусона Фейрчайльда об овцах, превратившихся в рыб, и о потомке генерала Джексона, ставшем акулой. Эти анекдоты во многом повторяли истории, которые с таким увлечением придумывали Шервуд Андерсон и Фолкнер, гуляя по улицам Нового Орлеана. Надо отдать должное, в «Москитах» эти истории никакого отношения к роману не имеют и представляют собой просто вставные новеллы, при этом не очень смешные.

Когда Фолкнер был уже зрелым и знаменитым писателем, студенты Виргинского университета однажды спросили его о романе «Москиты»: "Малькольм Каули считает этот роман ранним и слабым. Вы согласны?" На что Фолкнер ответил: "Я думаю, что некоторые части этого романа смешны, но в целом… я думаю, каждый писатель считает, что если бы он написал книгу заново, то она была бы лучше. Что касается этой книги, то если бы я стал переписывать ее, то я, вероятно, вообще не смог бы ее написать. Я не стыжусь ее, потому что это были щепки, плохо отделанные доски, которые изготовляет плотник, пока он учится, чтобы стать первоклассным мастером, но эта книга в моем списке не занимает значительного места".

Так оценивал впоследствии Фолкнер свой второй роман. Ну а тогда, в сентябре 1926 года, он послал рукопись «Москитов» в Нью-Йорк в издательство "Бонн и Ливрайт". Роман был посвящен Элен.

5. "Крошечная почтовая марка родной земли"

После лета в Паскагуле Фолкнер опять приехал в Новый Орлеан. Здесь у него взял интервью корреспондент газеты «Айтем». Фолкнер любезно сообщил ему о предстоящей публикации романа «Москиты» и рассказал (опять эта неистребимая страсть к сочинению собственной биографии), что "лето он провел, работая на лесопилке, пока не повредил себе палец, а после этого трудился на рыбацких шхунах на Миссисипи. По ночам, после работы, он писал свою новую книгу".

Вероятно, такие же фантастические истории он рассказывал и своим новоорлеанским друзьям. Все они были здесь, за исключением Шервуда Андерсона, купившего себе ферму в Виргинии и переехавшего туда. Фолкнер вновь поселился в одном доме с Биллом Спратлингом и легко и естественно вошел в обычный богемный быт обитателей Французского квартала. По-прежнему четыре-пять раз в неделю вся компания собиралась большей частью у Спратлинга. Как и раньше, много и громко спорили, курили, пили самогонное виски из большого таза, стоявшего на столе. По утрам в воскресенье сходились у барона Шукинга, чтобы отправиться за город на пикник, и каждый раз повторялась одна и та же история: перед выходом решали позавтракать, выпивали на дорожку, потом завтрак перерастал в ленч опять же с выпивкой, и в результате о пикнике все забывали. Иногда развлекались тем, что стреляли из духового ружья из окна квартиры Шукинга, стараясь попасть прохожему ниже спины. Наибольшее количество очков в этой игре приносило попадание в монахинь из соседнего монастыря.

Когда пришел аванс от издательства за роман «Москиты», Фолкнер первым делом пригласил друзей, часть из которых послужила ему прототипами героев этого романа, на ужин в один из лучших ресторанов Нового Орлеана.

И тем не менее, несмотря на это богемное времяпрепровождение, на выпивки и развлечения, в душе Фолкнера в этот период шла огромная внутренняя работа, он чрезвычайно серьезно взвешивал свои первые шаги в литературе, происходила переоценка ценностей.

Много лет спустя он говорил, что "Солдатскую награду" и «Москитов» он написал "просто ради забавы". Конечно, к этим словам, как и ко многим подобным заявлениям Фолкнера о собственном творчестве, следует относиться осторожно, памятуя о его любви к придумыванию мифов о самом себе. И "Солдатская награда", и «Москиты» были, естественно, написаны не только ради забавы. В них молодой писатель искал свой путь, нащупывал средства выражения собственных, порой самому еще неясных мыслей и чувств. Верно, однако, и то, что, написав эти первые два романа, он почувствовал их слабость, умозрительность, придуманность. "Позже, — говорил он, — я понял, что у каждой книги должна быть определенная тема, что такая тема должна быть у всего творчества художника".

В те осенние месяцы 1926 года он и искал эту тему. Она нащупывалась уже в его ранних критических статьях, в которых он утверждал, что искусство "преимущественно провинциально, то есть оно имеет свои корни непосредственно в определенном веке и в определенной местности", и заявлял, что американская действительность содержит "неисчерпаемые запасы драматического материала".

Теперь он открыл для себя эту «свою» тему. "Я понял, — говорил он впоследствии, — что хочу написать об очень многом, и я могу упростить эту задачу, выбрав один округ и населив его достаточным количеством людей". В другом случае, когда студенты спросили Фолкнера, собирался ли он написать в своих романах историю выдуманного им округа, он сказал: "Нет, у меня не было намерения писать историческое полотно, я просто использовал подходящие инструменты, которые были под рукой. Я воспользовался тем, что знал лучше, то есть местностью, где родился и прожил большую часть моей жизни. Это как плотник, когда строит забор, использует молоток, который лежит рядом".