Орда - Дмитрий Барчук

К одному из донесений прилагался «государев» манифест, который он огласил на соборной площади перед жителями города Саранска. Документ был настолько любопытен, что я решил непременно показать его Великому Царю, дабы он оценил деяния и сметливость своего двойника.

Вот как повернул дело Пугачев:

«Объявляется во всенародное известие. Жалуем… всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков. Быть верноподданными собственной нашей короны рабами, и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками… владением земель… и протчими всеми угодьями, и свобождаем всех прежде чинимых от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьянам налагаемых податей и отягощениев… повелеваем… кой прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, – оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшего христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблению которых противников злодеев-дворян всякий может воз чувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».

Читая эту абракадабру, я едва удерживался от смеха, поражаясь «царской «безграмотности и убогости российского населения, присягающего такому «государю».

Тогда я понял, что война Московии с екатерининской Россией закончилась, началась другая война – крестьянская, под предводительством донского казака Емельяна Пугачева, какой ее и рисуют современные романовские летописцы.

Юлаев также написал мне из Уфы, что собрал уже больше тысячи батыров. По большинство крепостей, освобожденных нами весной, вновь заняты неприятелем, в том числе и неприступная крепость Оса. Смекалистый Михельсон всюду оставил свои гарнизоны. Поэтому создание сплошной линии обороны сейчас невозможно. Салават будет вести партизанскую войну.

Собрав все донесения, я поспешил на доклад к государю.

Великий Царь принял меня в Крестовой палате. Он сидел за ажурным столиком, вырезанным из красного дерева, и что-то быстро писал. Подле него на краешек кресла присела царица и вышивала какой-то затейливый рисунок на белом полотне. Несколько поодаль, в глубине палаты, за шахматным столиком задумался молодой царевич, которого трудно было заметить из‑за больших фигур, почти полностью закрывавших его лицо. Царь был одет по случаю небывалой жары в легкий атласный халат, царица – в свой любимый просторный сарафан, а царевич – просто в белую длинную рубаху.

– А вот и Василий Афанасьевич, – сказала, как пропела, Устинья Петровна. – Заждался вас государь.

Я густо покраснел, не зная, что ответить в свое оправдание.

– Чего залился как красна девица, – бросил на меня сверкающий взор повелитель. – Ведомо мне, что ты Вражничал и блудил. Не оправдывайся. Дури-то много выпустил? Надолго тебя теперь хватит, воевода?

– Надолго, Великий Царь. Прости меня, грешного, и не изволь беспокоиться на мой счет, – молвил я, понуро опустив голову и рассматривая причудливые напольные узоры.

Сколько я ни заходил в царские покои, всякий раз не переставал удивляться их богатому убранству. Расписные стены и потолки, выло?кенные затейливыми изразцами печи, редкой красоты старинные иконы и гравюры украшали хоромы государя.

Многозначительно помолчав для острастки, государь чуточку потеплевшим голосом все же спросил меня:

– Воеводские дела совсем забросил али как?

– Как же можно о службе забыть? Потеха – потехой, а дело – делом, – ответил я уже с меньшей робостью.

– Тогда докладывай, коли что-то новое тебе известно.

Я начал с хороших новостей. Об успешном рейде Пугачева по волжским городам и удавшемся маскараде. Показал саранский манифест двойника, надеясь, повеселить царя. По, прочтя сей документ, государь, наоборот, еще более нахмурился и сказал:

– Не слишком ли увлекся этот казак царской властью? Я никогда не призывал истреблять российских бояр поголовно, а лишь тех, кто служит самозванке и воюет против меня.

Я успокоил государя, ответив, что цель Пугачева – поднять на восстание как можно больше народу. Может, в манифесте он и перегнул палку, но со своей задачей он пока справляется неплохо.

– Только б ему подольше продержаться. Михельсон наступает ему на пятки. И новые полки на подходе. Не дай Господь, схватят Емельку живым да обнаружится подмена, что царь не настоящий. Тогда вся эта грозная рать двинется на нас. Самозванка испугалась не на шутку и не успокоится, покуда мы живы.

– Какова наша готовность? Сможем ли мы отразить вторжение неприятеля в наши земли? – спросил царь.

Пришлось говорить о плохих новостях. Что все уральские крепости снова находятся в руках у врагов. Что Салават перешел к партизанской войне. И что сплошной линии обороны у нас нет.

– Я разослал гонцов во все наши города и веси к атаманам – с приказом прислать в столицу всех казаков воинского возраста. Думаю, настала пора тебе, государь, обратиться к народу с воззванием о спасении отечества. Всех, кто может держать в руках оружие, надо призвать в дружину, Великий Царь.

Повелитель задумался, а потом спросил меня:

– И когда по твоим подсчетам, воевода. Ждать нам вторжения?

– Если Пугачеву удастся еще месяц-другой водить Катькиных полководцев за нос, то будет уже октябрь. Еще пара месяцев у них уйдет на борьбу с Салаватом. А в зиму они в Сибирь не сунутся. Морозов побоятся. Потом половодье им помешает. Середина или конец мая будущего года – самые вероятные сроки для большого похода врага на Московию.

– Время подготовить им достойную встречу у нас есть. Успеем даже и из Америки армии на Урал перебросить, – стал размышлять вслух повелитель.

Но тут я ему возразил:

– Наших американцев ни в коем случае трогать нельзя. Им тоже несладко приходится. С одной стороны французы из Луизианы давят, из Техаса – испанцы. Янки на восточном побережье окрепли и тоже не прочь прибрать к рукам наши земли. Благо, сейчас им не до нас, с англичанами сцепились. Америка – это наш запасной вариант. Там мы можем еще раз воссоздать древнюю Московию и Великую Орду, государь. Если войска самозванки окажутся сильнее, чем мы. Население России в пятьдесят раз превышает численность твоих подданных. Великий Царь. Про это тоже нельзязабывать…

– А мне эти янки нравятся, Василий, – признался царь. – Чем-то они похожи на нас. Такая же разношерстная, разноплеменная толпа. Бьющаяся за место под солнцем. Есть в них порыв, полет, какой был у наших с тобой предков. Если они его сохранят, то их ждет большое будущее. Коли не зажрутся, как все предыдущие империи…

– Тятя, тятя, – перебил меня радостный возглас молодого царевича. – А тебе шах! И скоро будет мат.

Царь встал из‑за своего стола и подошел к шахматной доске. Удивленно посмотрел на позицию. Потом погладил сына по голове и сказал:

– Сдаюсь. Ты хорошо стал играть в шахматы, Данияр.

Глядя на эту семейную идиллию, я не выдержал и попросил государя:

– Мне нескоро доведется попасть домой. Дозволь, Великий Царь, позвать в столицу жену и сына.

Повелитель посмотрел на меня лукавым взглядом, словно хотел сказать что-то скабрезное, но затем передумал и задал совсем другой вопрос:

– А сколько годков-то твоему старшему?

– Осъмнадцатый пошел.

– Пора его к ратному делу приучать.

– Но он более к мирским делам тягу имеет. Сейчас при канцелярии городского головы служит.

– К мирским так к мирским, – согласился царь. – Найдем ему и в Тобольске службу по душе.

Я попрощался с царевичем, поклонился царице. Она ответила мне легким наклоном головы и лучезарной улыбкой. Сколько же величия, достоинства и добродетели было в нашей царице! Я всегда дивился этому. А ведь совсем не голубых кровей, нашего купеческого звания. Но вышла замуж за государя – и как преобразилась. Словно с пеленок Рюриковной была. Эх, мне бы такую женку, никакого гарема не надо!

Государь повел меня к выходу из покоев. Но у самой двери все же не выдержал и тихо, заговорщицки, спросил: