Счастливый конец света - Анатолий Горло

– И ты… – я не верил своим ушам, – и ты позволила ей такое?…

– А что? – искренне удивилась она. – Царица дала мне слово, что извергнет тебя в целости и сохранности! Разве могла я не поверить слову царицы? Как видишь, ты цел и здоров!

– Но ведь… но ведь… – я все еще не мог прийти в себя, – когда я очнулся там, внизу, они столпились вокруг меня, собираясь разорвать на куски!…

– Собираясь облизать тебя, линктусик, – ласково поправила она. – У хуоханок есть поверье: та, кому удастся лизнуть «царицыной мази», так они называют это, – Дваэн провела пальцем по моему комбинезону и попробовала на язык, – вообще-то ничего на вкус, запах, правда, не очень… так вот, та станет матерью… Так что своими выстрелами, линктусик, ты лишил их всех материнства, а сам едва не лишился головки?…

И она шаловливо провела пальцем по моей шее.

Справа по курсу показалась светящаяся точка. Это была наша «Лохань». Невидимка плавно повернул штурвал и направил модуль к кораблю.

– Большой нагоняй получим, – проворчал он, – за то, что возвращаемся без топлива.

– А почему без топлива? – недоуменно спросила Дваэн. – Разве они не дали?

– Дать-то дали, да разве мне до этого было, когда эта уродина сгребла меня в охапку и в пасть!…

– Так почему ты мне об этом сразу не сказал? – Дваэн протянула руку к штурвалу. – Немедленно поворачивай обратно! Мы должны взять топливо!

Невидимка мотнул головой:

– Только без меня.

– Я тоже отказываюсь! Наотрез! – прохныкал Квадрат.

Дваэн обернулась ко мне:

– Линктусик, оставим их на «Лохани» и вернемся вдвоем!

«Что угодно, только не это!» – с ужасом подумал я. Вслух сказал:

– С удовольствием, Ндушечка. Только с одним условием: если история со мной повторится, попроси царицу, чтобы она меня не выплевывала, я хотел бы пройти весь пищевод до конца. А ты меня будешь ждать у выхода, ладно?…

Она опять как-то странно посмотрела на меня:

– Нет, милый, ты переутомился, тебе надо хорошо отдохнуть. За топливом я слетаю с кем-нибудь другим.

В это время наш модуль нырнул под брюхо «Лохани». Натянув на гудящую голову гермошлем, я выбрался из кабины, чтобы открыть шлюз.

P.S. Вместе с Дваэн за топливом полетели Буфу и Невидимка, не посмевший ослушаться своего шефа, но и не посмевший покинуть модуль: он так и просидел в кабине с задраенными люками и с включенным двигателем, пока Дваэн и Буфу общались с хуоханками. На этот раз вроде обошлось без приключений, хотя, по словам Невидимки, Дваэн и Буфу отсутствовали довольно долго. Во всяком случае модуль вернулся, нагруженный топливными баллонами и новыми подарками, часть из которых предназначались Буфу. Меня это радует, поскольку из-за этих подарков у нас в боксе невозможно повернуться, трудно дышать (от них исходит тяжелый дурманящий запах) и в голову лезут какие-то странные, словно внушаемые чужой волей мысли…

Р.P.S. Хотя и понимая полную бесполезность, но, следуя Правилам, я зашифровал свои записи. Дойдя до фразы, в которой я выражал шутливое желание пройти до конца по пищеварительному тракту хуоханской царицы, я вдруг поймал себя на мысли, что это не шутка. Из меня вышло, меня покинуло то, что составляло, должно было составлять смысл моей жизни, а если ей суждено прерваться, то и смерти. Сейчас же я живу по инерции, нет, по чужой воле! У меня такое чувство (это так говорится, чувств я уже давно никаких не испытываю), что кто-то из семейства кошачьих постоянно играет со мной, как с мышкой; схватит, подержит во рту, выплюнет, только я сделаю шаг – опять в рот и опять выплюнет… Вот я и поду, мал: а что если, попав в рот (пасть, щупальцежевала, какая разница!), не ждать, когда тебя снова выплюнет, а юркнуть в пищевод: чем не норка для мышки?! Царица хуоханская «изблевала меня из уст своих» не только потому, что дала слово. Думаю, во-первых, я не пришелся ей по вкусу: избалованная, как любая царица, изысканными яствами, она не могла не почувствовать, что ее обманули, подсунув вместо теплокровной мышки набитое соломой чучело мышки, каковым я себя считаю. Во-вторых, одурманенный зельем (по-моему, такой же дурман источают и громоздящиеся вокруг меня паучьи дары), я не оказывал никакого сопротивления. Л если бы, оказавшись в се пищеводе, я был трезв и решил бы не возвращаться наружу? Окопался бы в каком-нибудь уютном уголке ее необъятной головогруди или брюхо-задницы (автономного питания и кислорода в скафандре хватило бы надолго) и посмотрел бы, что она будет делать. Она могла бы выблевать все свои внутренности, но не меня! Через нижние каналы она тоже могла бы освободиться от всего, но не от меня! Она могла бы решиться на операцию: я тут же поменял бы место стоянки! И все это, повторяю, происходило бы, если бы я пребывал в ней в роли пассивного наблюдателя. А если я захочу покарать проглотившую меня извергадину? О, уверяю вас, вскоре она проклянет не только день, когда так легкомысленно сунула в пасть беспомощную мышку, но и день, когда появилась на свет, потому что свет этот станет ей немил, каковым стал он мне в последнее время!

Так что – выше голову, мышки! Upp med huvudet! [110]

Написал и лишь после этого вспомнил, где я видел этот девиз: на семейном гербе Дваэн по материнской линии… Нада призывала к тому же, что и я… И пирамида черепов, на которых я недавно сидел, – они ведь тоже назерняка принадлежали тем, кто старался держать голову выше… Склоненную голову меч не сечет (и зуб неймет)… А что было начертано на моем фамильном гербе – тоже по материнской линии? Ничего, только снежный барс, да и тот был еле виден, поскольку изображен был на белом фоне…

Где ты? Ведь совсем недавно я слышал в себе голос твоей крови! Почему ты покинул меня? Почему превратил в набитое соломой чучело? В мышку? В чучело мышки?…

Странно. Я только что почувствовал, да, именно почувствовал! как что-то мягкое потерлось о мое колено, мягкое и теплое! Я осторожно протянул руку, но рука погрузилась в пустоту…

Что это было? Или кто? Или это все хуоханские дары дурманят мою и без того набитую соломой голову?

Зашифровывать последнюю запись я уже не в состоянии – устал. Да и что толку? Белиберда все это. Мышиная возня, хотя в ней участвуют и представители семейства кошачьих, как, вероятно, и собачьих, и поросячьих… Что напоминают мне… эти… многоточия?… Вспомнил! Они же есть на моем фа, мильном гербе – внизу, вместо надписи – ряд многоточий! По-моему, два ряда по три, или три потри? Они воспринимаются, как орнамент, но могут читаться и как стилизованный след барса! Но если это след, пусть и стилизованный, почему три точки, а не четыре? След раненого барса? Барса на трех ногах?…

………… Чу! Опять что-то мягкое коснулось меня, на этот раз потерлось о плечо. Я уже не протягиваю руки – не хочу снова ощутить пустоту, хватит с меня пустоты!

Может, это галлюцинация? Что ж, да здравствует галлюцинация! А, может, все же… Да здравствует все же!

13

Клетка пустует без меня. Клетка скучает без меня. Клетка тоскует по мне.

Что меня, свободного жителя заснеженных неприступных вершин, связывает с этой клеткой? Три точки. Три точки. Клетка вспомнила то, о чем забыл я. Мой последний след на террском снегу. Три точки. Три ноги. Четвертого следа нет. Четвертой ноги нет. Есть половина. Где я потерял другую половину? Ее откусили. Кто? Не помню. Помню запах. Он похож на этот, который здесь. Похож, но не тот. Где-то близко.

Я попал в клетку, когда уже не мог быть свободным жителем заснеженных неприступных вершин, ибо вершины неприступны для трехногого барса. Я пустился вниз, в долину, когда у меня уже не было сил когда я умирал от жажды и голода. Кто-то подобрал меня. И я оказался в клетке. Потом кто-то открыл ее. И я вышел из клетки. Щелкнул замок, вон он – маленький квадратный замок в верхней части клетки, – и я вышел на свободу.

Интересно, сколько у меня ног? Сколько и было – три с половиной. Почему же я не заметил этого раньше? Потому что привык. За десятки, сотни, тысячи лет разве нельзя привыкнуть ходить на трех ногах? Я ведь могу ходить и на двух. В клетке я ходил на двух, потому что клетка была узкая и высокая. Наверное, поэтому, выйдя из нее и приняв горизонтальное положение, я не сразу заметил отсутствие четвертой ноги. Три точки. Три точки. Ряд. Потом еще один. И еще. Три ряда. В каждом по шесть точек. Три шестерки. Это что-то значит. Надо вспомнить. Что-то очень важное. Оно имеет отношение к запаху того, кто лишил меня четвертой ноги. Вспомнить. Вспомнить. Три шестерки. Они связаны и с моей клеткой. Клетка, должна помнить. Клетка надежная. В ней я был в безопасности, как на заснеженной неприступной вершине. Неприступной для трех шестерок.

Сейчас клетка тоскует по мне. Она страдает от пустоты. Я на свободе. На трех ногах. Рядом запах моего врага. Хотя самого врага нет. Смогу ли я одолеть его, когда он появится? Память моей родовой крови не помнит такого, чтобы трехногий барс одолел своего врага.