Моя двойная жизнь - Сара Бернар

— Я не хочу за него замуж.

— Почему?

— Потому что не люблю его.

— Да никто никого не любит до… — возразил мой практичный советчик. — Ты полюбишь его после.

— После чего?

— Спроси у своей матери. Но подумай хорошенько о том, что я говорю. Тебе непременно следует выйти замуж. У твоей матери пожизненная рента, оставленная отцом. Только рента эта берётся из доходов фабрики, которая принадлежит твоей бабушке, а та терпеть не может твою мать. Бедняжка, того и гляди, лишится своей ренты и останется без гроша, да еще с тремя детьми на руках. Во всем виноват этот проклятый нотариус из Гавра. А почему да как — все это долго объяснять тебе. Твой отец плохо уладил свои дела. Так что тебе следует подумать о замужестве, если не для себя самой, то по крайней мере ради матери и сестер. Ты отдашь своей матери сто тысяч франков, которые оставил тебе отец и которые нельзя получить иначе. Господин Бед… признает за тобой право на триста тысяч франков. Я с ним договорился. Если захочешь, можешь тоже отдать их матери, а уж четырехсот тысяч франков ей вполне хватит.

Я плакала, я рыдала, потом попросила разрешения подумать.

Маму я нашла в столовой. Она ласково и даже с некоторой робостью спросила:

— Крестный говорил с тобой?

— Да, мама, да. Только дай мне, пожалуйста, подумать, ладно?

И я поцеловала ее, рыдая ей в шею. Закрывшись затем в своей комнате, я в первый раз за долгое время пожалела о своем монастыре.

Все мое детство вставало передо мною. И я плакала пуще прежнего. Я чувствовала себя такой несчастной, что мне хотелось умереть.

Однако мало-помалу я успокоилась и, перебирая в уме все случившееся и сказанное, пришла к выводу, что ни в коем случае не пойду замуж за этого человека.

С тех пор как я поступила в Консерваторию, я многое узнала, — о, ничего определенного, и все-таки — ведь я никогда не бывала одна. Поэтому я знала достаточно, чтобы разобраться в своих чувствах и понять: выходить замуж без любви я не желаю.

Меж тем мне пришлось испытать натиск, которого я никак не ожидала. Госпожа Герар попросила меня подняться к ней посмотреть вышивку на пяльцах, которую она готовила маме в подарок. Каково же было мое удивление, когда я увидела там господина Бед… Он умолял меня подумать и согласиться на его предложение. Мне было горестно видеть, как этот черный человек плачет.

— Может быть, вы хотите более значительную сумму в приданое? — спросил он. — Я оставлю за вами пятьсот тысяч франков.

Однако дело было совсем не в этом.

— Сударь, — сказала я ему тихонько — я не люблю вас.

— А я, мадемуазель, умру от горя, если вы не согласитесь стать моей женой.

Я молча смотрела на этого человека… Умереть от горя… Я чувствовала себя смущенной, опечаленной и счастливой… ибо он любил меня, как любят в пьесах, в театре.

Я смутно помнила какие-то фразы — прочитанные или услышанные когда-то. Неуверенно повторив их ему, я ушла, попрощавшись с ним без тени кокетства.

Господин Бед… не умер. Он жив по сей день и занимает весьма солидное положение; у него огромное состояние. Выглядит он гораздо лучше, чем раньше, когда был таким черным, потому что теперь он стал совсем белым.

Тем временем я с блеском выдержала свой первый экзамен, особенно в трагедии. Мой учитель, господин Прово, не хотел, чтобы я выступала на конкурсе в «Заире», однако я стояла на своем.

Мне нравилась сцена Заиры с ее братом Нерестаном, она вполне соответствовала моим возможностям. Но Прово хотел, чтобы в тот момент, когда Заира падает под тяжестью упреков брата к его ногам, слова:

Рази! Султана я люблю![17]

я произносила с неистовой силой, а мне хотелось сказать это тихо, со смиренной готовностью к неминуемой гибели.

Я долго спорила со своим учителем. И в конце концов сделала на занятиях вид, что согласилась с ним.

Но в день конкурсного экзамена я упала перед Нерестаном на колени с такими проникновенными слезами и, раскинув руки, словно покорно подставляя под удар свое полное любви сердце, с такой нежностью прошептала:

Рази! Султана я люблю! —

что весь зал разразился громом аплодисментов.

Я получила вторую трагедийную премию, к величайшему неудовольствию публики, которой хотелось, чтобы мне присудили первую. Однако все было по справедливости. Мой юный возраст и весьма недолгий срок обучения вполне оправдывали полученную мной вторую награду. Зато за исполнение комедийной роли я получила первую премию.

Поэтому я чувствовала себя вправе отказаться от замужества. Мое будущее начинало проясняться. И следовательно, мама ни в чем не будет нуждаться даже в том случае, если потеряет свою ренту.

И в самом деле, через несколько дней после экзамена профессор Консерватории и «сосьетер»[18] «Комеди Франсез» господин Ренье явился к моей матери с просьбой разрешить мне играть в театре «Водевиль» его пьесу («Жермена»). Дирекция будет платить мне по двадцать пять франков за представление.

Я была в восторге: семьсот пятьдесят франков в месяц за мое первое выступление. Я была без ума от радости.

Я умоляла мать принять предложение «Водевиля». Она сказала, что я могу поступать по своему усмотрению.

Я записалась на прием к Камиллу Дусе, директору Школы изящных искусств.

Мама и на этот раз не захотела пойти со мной, пошла госпожа Герар. Маленькая Режина умоляла взять ее с собой, я согласилась. И совершенно напрасно, ибо не прошло и пяти минут с того момента, как мы расположились в директорском кабинете, а уж моя сестрица, которой было тогда пять лет, стала карабкаться на стулья, потом, сложив ноги вместе, перепрыгнула через табурет, а под конец уселась на полу и, вытащив из-под стола корзинку для бумаг, начала разбрасывать вокруг ее содержимое. Камилл Дусе позволил себе сделать ей замечание, сказав, что она ведет себя не так, как подобает маленькой благоразумной девочке.

Уткнувшись головой в корзинку, сестра ответила своим хриплым голосом:

— А про тебя, сударь, если будешь приставать ко мне, я всем расскажу, что ты мастер давать пустые обещания. Это моя тетя говорит!

Лицо мое залилось краской от стыда.

— Не верьте этому, господин Камилл Дусе, — пробормотала я, — моя сестра говорит неправду…

Тут Режина вскочила и, сжав кулаки, бросилась на меня, как дикий зверь:

— Разве тетя Розина не говорила этого?.. Ты сама лжешь… забыла, как она сказала это господину де Морни, который ответил…

Я уже не помнила, да и теперь не помню, что именно ответил герцог де Морни; закрыв рукой рот сестры, я в ужасе потащила ее к выходу. Она кричала истошным голосом, и мы вихрем промчались по залу ожидания, примыкавшему к кабинету директора Школы изящных искусств, где было полно народа.