Сказки под ивами - Уильям Хорвуд

Крот же, наблюдавший вместе со всеми за трогательной встречей отца с сыном, не мог не заметить и другого, а именно веселого, жизнерадостного огонька в глазах Рэта, огонька, загоревшегося именно сейчас, огонька, который, казалось, погас навсегда. Счастливый Крот увидел, что дверь в большой мир, казавшаяся закрытой уже навеки, могла вновь широко распахнуться для его верного друга.

Уже позднее, когда Незваный Гость, которого посадили по правую руку Тоуда, вместе со всеми гостями отдал дань роскошному ужину, он вкратце рассказал историю своей несостоявшейся смерти и долгого возвращения:

— Подхватив заразу страшнее, чем чума и оспа, вместе взятые, я поспешил вверить судьбу сына Королевской почте, а сам приготовился проститься с жизнью — в согласии с собой и с миром. Мне было очень плохо, я знал, что оставалось мне совсем немного, но в какой-то миг я осознал, что меня мучит желание еще раз вдохнуть свежего морского воздуха. На местном рынке я знал одного арабского паренька, которому я однажды кое в чем здорово помог. Среди всего прочего этот парень продавал в своей лавке воду из Средиземного моря — на ее основе местные целители делают многие свои лекарства. Я попросил знакомых, и они принесли мне от него подарок: большой кувшин морской воды. Вдыхая ее аромат, я забывал о болезни и вспоминал переход вокруг мыса Горн и другие счастливые минуты моей морской жизни. Я решил отпить глоток-другой такой родной мне воды, хотя бы просто в память о том, как я чуть не захлебнулся в ней на Ревущих Сороковых. Вдали от моря соленая морская вода не показалась умирающему морскому волку невкусной или неприятной. Я решил отпить еще немного, потом еще… Опустошить кувшин не заняло у меня много времени, но, к моему огромному удивлению, когда он опустел, я уже чувствовал себя намного лучше! Хвала небесам, не прошло и недели, как я со своим новым компаньоном (тем самым арабом) уже разливал, запечатывал и продавал средиземноморскую воду в качестве лучшего и единственного средства от той страшной лихорадки — по два пенса и одному фартингу за бутылку. Как только у меня накопилось денег, чтобы купить билет в третьем классе, я тотчас же отправился в путь. Мне так хотелось увидеть сына, о судьбе которого я ничего не знал все это время. Я счастлив, что могу поблагодарить Рэта за то, что он приютил его, а вместе с Рэтом — и всех вас, кто (как я понял за последние час-два) был так добр к моему Крысенку. Вот, в общем-то, и вся история моего возвращения на Берега Реки.

Об оставшейся части праздника сохранились лишь неясные, обрывочные воспоминания. Все сходятся лишь в одном: подготовленная Тоудом речь о преимуществах пеших прогулок перед Рождеством была просто великолепна.

Мореход оказался отменным оратором и рассказчиком — достойной парой самому Тоуду. В своих речах он, изрядно оголодавший за дорогу, нередко сбивался на тему вкусной еды за праздничным столом. В частной беседе он охотно делился своими кулинарными познаниями и секретами кухни халифа Аль-Басры, чем всемерно расположил к себе Крота. Любители вкусно накормить друзей, они быстро нашли общий язык.

Барсук, разумеется, не уставая говорил о светлой дружбе и не менее светлом празднике. Говорил он, само собой, так мудро, проникновенно и занимательно, что племянник Крота был вынужден попросить соседей по столу в том случае, если он опять уснет, непременно разбудить его через некоторое время — ибо он не желал пропустить слишком многое из столь блестящей речи.

Выдра предложил засидевшимся за столом друзьям сменить обстановку и прогуляться по берегу Реки или хотя бы по лужайке Тоуд-Холла. Поддержки это предложение не нашло, и гости ограничились лишь игрой в жмурки в оранжерее, продолжившейся — уже только для младшего поколения — замечательными прятками по всем этажам и закоулкам особняка Тоуда.

Праздничный вечер плавно перетек в столь же веселую ночь, та уступила место утру, и лишь на следующий день (а вполне возможно, и через день) праздник постепенно затих. Затих вместе со смолкшими песнями, с прекратившимся смехом, с уставшими от беготни и уснувшими детьми, затих — до следующего Рождества.

Все согласились, что такого веселого, счастливого и радостного Рождества никогда не было на берегах их Реки. Этот праздник вспыхнул лучиком света, доброты, дружбы, душевного тепла посреди зимы и подарил всем надежду на то, что добрые, теплые времена еще вернутся.

VIII ДО САМОЙ ВЕСНЫ…

Мистеру Тоуду так понравился рождественский гость — Мореход, что по окончании праздников, уже после наступления Нового года, когда все гости, кроме Рэта, разъехались и разошлись по домам, он предложил вновь прибывшему пожить у него в Тоуд-Холле до тех пор, пока тяга к странствиям не заставит бродягу вновь отправиться в путь.

— Мистер Тоуд! — воскликнул растроганный Мореход. — Я так тронут вашим предложением, я так счастлив принять его! Уверяю вас, что не стану злоупотреблять вашим гостеприимством и не буду долгой обузой в вашем доме по причине столь точно подмеченной вами тяги к странствиям, сидящей во мне.

— Надеюсь, ты хоть пару недель-то у нас побудешь? — осведомился Рэт Водяная Крыса.

— Я буду откровенен и честно раскрою вам свои планы: вот уже почти сорок лет назад я впервые покинул эти края и отправился в дальние странствия. И было это весной, друзья мои, ранней весной. Осмелюсь предположить, что и в этом году, когда пригреет весеннее солнышко, паруса моей души наполнятся ветром странствий и я вновь покину любимые Ивовые Рощи. И кстати, позволю себе уточнить, распространяется ли ваше любезное гостеприимство на столь долгий срок моего пребывания?

— Ну разумеется! А как же! — поспешил заверить его Тоуд, который очень обрадовался появлению гостя в доме, ибо с тех пор, как по окончании каникул Мастер Тоуд отбыл продолжать образование, Тоуд-Холл казался ему уныло-безлюдным и тоскливым местом обитания.

— Тогда я с благодарностью принимаю предложение, — сообщил Мореход, — и со всей ответственностью заявляю, что собираюсь простоять здесь на якоре вплоть до первого весеннего дня. А когда он наступит — с первым же ударом склянок я отчаливаю и вновь отправляюсь в путь, к морю.

— Первый день весны, — задумчиво пробормотал Рэт, в календаре которого, как и в расписании Крота, этот день занимал особое место: в первый день весны они из года в год брали лодку и отправлялись на первую в очередном сезоне прогулку с небольшим пикником на свежем воздухе.

— Да-да, — подтвердил Мореход, — я бы не хотел злоупотреблять гостеприимством Тоуда и других прибрежных жителей. Что касается моего сына, то, похоже, он неплохо освоился и прижился здесь (благодаря тебе, Рэт, и твоим друзьям), и, честно говоря, я не хотел бы срывать его с места и брать с собой в очередное путешествие.

— В общем, как я понял, у нас есть еще немало времени, чтобы послушать истории о твоих невероятных приключениях в Дальних Краях, — сказал Рэт, сверкая глазами. — Когда я слушаю тебя, то, закрыв глаза, представляю себя участником этих захватывающих, порой леденящих душу историй; я чувствую себя таким же молодым, каким был тогда, когда судьба впервые свела нас, и хотя бы наполовину достаточно молодым и полным сил для того, чтобы бросить все и махнуть с тобой в путь — куда угодно, куда глаза глядят!

— Да, старина Рэт, прилив твоих сил явно сменился отливом, — заметил Мореход, — чего не скажешь о нашем Тоуде: этот готов хоть сейчас отправиться в плавание к героическим свершениям.

— Это точно, — соизволил согласиться Тоуд, в последнее время воображавший себя если не адмиралом Королевского флота, то уж капитаном дальнего плавания как минимум. — Если бы не некоторые обязанности, привязывающие меня к оседлой жизни (я имею в виду воспитание Мастера Тоуда и поддержание в должном состоянии родовой усадьбы), я бросил бы все и махнул с тобой куда-нибудь в Дальние Страны. Чего стоит один твой вчерашний рассказ о лихом сражении с дикарями в Нишрахе, когда ты…

— Да, я, а вместе со мной — и мой сын со своим палубным гвоздем, который я подарил ему как талисман. Если бы не это и не везение, благодаря которому мы раздобыли двух верблюдов и благополучно пересекли пустыню, наш дерзкий побег был бы обречен на провал и тогда я бы сейчас не рассказывал вам об этом приключении.

Немало вечеров скоротали друзья, слушая истории Морехода. Они допоздна засиживались в гостиной Тоуд-Холла, на кухне у Рэта или порой в домике Крота, что, впрочем, бывало не так часто, потому что Мореход чувствовал себя неуютно, если долго не видел в окно Реку или не слышал ее голос.

Хорошее это было время — счастливое и почти беззаботное. Крот даже позволял себе — ни капли не чувствуя себя виноватым — иногда на несколько дней освобождать Рэта от своего присутствия. Друг чувствовал себя превосходно. Мореход, как мог, просветил Крота относительно природы и нравов Ближнего и Среднего Востока, но в том, что касалось навигации и прочих морских премудростей, Крот по-прежнему ощущал себя полным профаном (нисколько, впрочем, не страдая от этого).