Третья сила - Михаил Костин

Правительница опустила руки и открыла глаза. Кабинет, старый лорд и дела насущные никуда не делись.

— Свобода нестабильна, — тихо проговорила она. — Люди хотят стабильности. Стабильность невозможна без жесткой структуры. Жесткая структура невозможна без системы запретов, поощрений и наказаний. Запреты посягают на свободу. Когда их становится слишком много или подрастает очередное поколение, требующее перемен, случается переворот, революция, мелкая дворцовая заварушка со сменой власти — все что угодно. Торжествует свобода, но она не может торжествовать вечно. Она нестабильна, а людям нужна стабильность. И начинается выстраивание новой системы. Замкнутый круг.

Бруно вздохнул. Улыбнулся как-то по-отечески.

— Все сложнее, госпожа.

— Все сложнее, — эхом повторила Ионея. — Но мне хотя бы с этим разобраться. Приведите журналиста, Бруно.

Она резко встала из-за стола. Старый лорд поднялся следом.

— Пригласить?

— От приглашения можно отказаться, — покачала головой правительница. — Нет, приведите его ко мне. По доброй воле. Силой. В кандалах. Как угодно, лишь бы до вечера он сидел в этом кабинете.

Бруно нахмурился, но спорить не стал. Коротко поклонился и вышел.

Не нравился старику такой подход. Даже при том, что он все понимал, не нравился. Но нельзя же писать все, что тебе вздумается, даже если это жестко концентрированная правда.

Идейный правдоруб этот Санчес или грязный журналюга, наваривающийся на скандалах, — не важно. Его любит толпа. Его читает толпа. А толпе не нужно знать всю правду. Для ее же блага. Потому что знание — это повод для рефлексий. Потому что думать должна одна голова. А если знать, понимать и принимать решения начнет каждая почка, нога или волосинка на заднице, организм не выживет. Ноги должны ходить, уши — слышать, печень — фильтровать. Думать и принимать решения не их задача. А стало быть, и лишняя информация им не нужна. Что могли дать статейки О'Гиры во время переворота? Он был голосом свободы. Тогда его писульки поддерживали революционный дух. Сейчас голос свободы не нужен. Что ему поддерживать? Сейчас эти статьи превращаются в провокации, которые подрывают новую власть.

Допустим, ее власть столь же неприятна Санчесу, как и власть Консорциума. Но нельзя же все время воевать против всего. Бороться можно за что-то. А за что борется этот журналист? Где альтернатива? Альтернативы нет. И свободы нет. Есть просто множество разных несвобод, из которых в конечном итоге придется выбрать одну наиболее устраивающую наибольшее число сограждан.

Ионея отдернула штору, открыла дверь и вышла на балкон. Внизу лежал город. Маленькие, будто кукольные с такой высоты, домики. Крохотные люди, мобили, деревья и запряженные телеги. Как игрушки в детстве. И если надоело играть, можно легко разломать это все. Очень легко. Ломать всегда легче. Легче ломать и создавать заново, чем перестраивать. Раз — и нету ничего, только разбросанные по комнате куклы и кубики. А если каждый предмет перекладывать по отдельности, передвигать чуть-чуть, опускать, поворачивать…

Правительница глубоко вздохнула. Старик прав, все действительно сложнее, чем казалось на первый взгляд. Свобода — миф, а власть не так радужна. Совсем не радужна. Особенно когда понимаешь, что власти-то и нет. Что над тобой снова стоит какая-то высшая сила, пытающаяся тобой руководить. Руководить руководителем. У каждого кукловода, оказывается, есть свой кукловод. Такая простая истина. А ниже кучка взбесившихся куколок, пытающих оборвать нитки, понимающих еще меньше, не знающих даже этой простой истины. Ниже Лана, которую так и не нашли. Ниже Бруно, которому каждый раз надо что-то объяснять и доказывать. Ниже журналисты, маги и прочие санчесы, не говоря уже о безликой массе простых смертных.

Ох уж эти смертные! Сперва, при Консорциуме, они хотели жить свободно. Модно было этого хотеть. Накручивали на это. Затем, во время смуты, они просто хотели жить. Хоть как, только б не убили. Теперь они хотят жить хорошо. Причем это «хорошо» у каждого отдельного человечка значит что-то совершенно свое. И чаще всего «хорошо» для одного — это плохо для другого. И как при этом обойтись без запретов? Как обойтись без определенной жесткости, если какие-то Западные Территории берут и объявляют о своей самостоятельности. При мысли о Западе Ионея нахмурилась сильнее.

Посольство ушло туда давно. Затем была долгая тишина. Потом дипломатической почтой примчалось срочное донесение о том, что посол Западных Территорий прибудет на девятый день по воздуху. Сама постановка вопроса «прибудет по воздуху» звучала как издевательство, отдавала бредом. Как по воздуху? На дирижабле? Чушь. Откуда на Западе дирижабли? А девятый день был сегодня, оттого с самого утра у правительницы не задалось настроение. Так что ведущий журналист «Огней Вероллы» попросту попал под горячую руку.

На грани слышимости что-то затрещало. Тихо, равномерно. Ионея окинула взглядом город, но не заметила ничего непривычного. Знакомые улицы, те же дома, такие же люди. Показалось? Треск нарастал, стал отчетливо слышен, приближался. Вдали в небе показалась черная точка. Она летела с запада, приближалась, увеличивалась в размерах. Нет, дирижабль не может лететь с такой скоростью. Сзади осторожно кашлянули. Ионея обернулась. В кабинете возле стола стоял старый лорд.

— Идите сюда, Бруно, — позвала правительница.

Старик вразвалку, словно утка, обогнул стол. Подошел к балкону и переступил порог. Треск звучал теперь довольно отчетливо. Точка, летящая с запада, превратилась в силуэт, чем-то напоминающий стрекозу. Длинный хвост, мельтешащие крылья. Или так казалось только издалека?

— Что это?

— Хотела бы я знать, — пробормотала Ионея. — Вероятнее всего, наши западные гости.

Машина приближалась. Теперь было явственно видно, что у нее нет никаких крыльев, а мельтешение и треск создает огромный винт с длинными лопастями. Звук летящей машины, судя по всему, стал слышен теперь и снизу. Люди останавливались, задирали головы, сбивались в кучи и тыкали пальцами вверх.

Эффектно появились, ничего не скажешь.

— Я отправил людей за журналистом, — невпопад сказал старик.

— Хорошо, а теперь распорядитесь, чтобы наших гостей встретили на верхней крыше. И пусть подготовят комнаты и зал приемов. Вас я жду в зале приемов через четверть часа.

Старик кивнул и быстро вышел. Ионея смотрела, как приближается странная машина. Как нарезает она над головой с жутким треском петли вокруг шпиля здания. Как садится на верхнюю крышу возле шпиля. А в душе боролись злость и удивление.

5

Он проснулся от стука в дверь. Сразу, без привычного дремотного состояния, в котором так хорошо пребывать еще с полчаса после того, как включилось сознание.

— Именем Ионеи Лазурной, правительницы Объединенных Территорий Консорциума, откройте.

«Вот и дочирикался», — мелькнула озорная мысль в голове.

Санчес вскочил с кровати, с невероятной скоростью натянул штаны и, застегивая на ходу сорочку, выскочил в коридор.

Пока натягивал сапоги, в дверь продолжали молотить. Яростно, настойчиво, безо всяких сантиментов.

— Открывайте!

Санчес осторожно подошел к двери, присел на корточки и заглянул в замочную скважину. Снаружи было никак не меньше двух человек. И те двое, которых он видел, были в форме службы приставов.

Точно, «дочирикался».

— Кто там? — скрипучим старческим голосом поинтересовался Санчес.

— Именем Ионеи! — затрубили по ту сторону двери.

— Вам кого? — заскрипел журналист, поддерживая образ.

— Нам нужен Санчес О'Гира, — сообщил второй голос, немного более вежливый, чем первый.

— Его нет, он в редакции.

Санчес сдернул с вешалки куртку и направился обратно.

— Открывай, кошелка старая, — снова загорланил первый голос, что погрубее.

— Я не одета, — крикнул Санчес и юркнул в комнату.

Этаж низкий, окна в сад. Он добрался до окна, щелкнул запорами и распахнул створку настежь. В лицо пахнуло свежим воздухом, донесся запах цветения. Хорошо. Свобода.

В дверь снова замолотили, теперь уже сильно и методично. С явным желанием выломать ее к разэтакой матери. Санчес запрыгнул на подоконник, переступил на карниз и, распластавшись, принялся осторожно ступать по узкому карнизу вдоль стены. Добраться бы только до угла. Там водосток, по нему легко спуститься, чтобы не прыгать и не переломать ноги. Ладно, можно считать, что сбежал. Что дальше? Уйти в подполье? Можно, но он понятия не имел, где это самое подполье и есть ли оно вообще. Лечь на дно, затаиться, снять комнату в самом худшем кабаке на чужое имя и выждать? Скорее всего, не выйдет. Выловят. Забацать прощальную статью и тиснуть ее в завтрашний номер? А там сдаться властям и устроить грандиозный скандал? Возможно. Или просто сбежать? Далеко, за границу, в эмиграцию?