Что-то… (сборник) - Павел Чибряков

Войти в родной город после двухлетнего отсутствия – примерно то же самое, что вернуться в свою квартиру из отпуска: тут же вестибулярный аппарат «вспоминает» манеру передвижения в досконально известном пространстве. Так и он, войдя в город, сразу почувствовал себя в привычной обстановке, ощущение которой было приглушено пространством пройденного им пути. Но ещё он почувствовал такое знакомое, и такое ненавистное ему напряжение. Это опять должно было случиться, и ему опять суждено….

Он провёл ладонями по хмурому лицу и тяжело вздохнул. Не сегодня. Это произойдёт не сегодня. Но его давно не радовали отсрочки. Так только хуже. Ожидание неизбежного – мучительно в своей безнадёжности. Когда точно известно, что будет, настоящий момент теряет всякое значение, являясь пустым временем ожидания. Ему оставалось только ждать. И он ждал, сидя в полуразвалившейся беседке заброшенного городского сада.

В свои неполные шестнадцать, Юля была хорошо сложенной девушкой с лицом, в котором всё ещё проблескивало детство. Это придавало ещё большее очарование её уже чисто женской деловитости в повседневном поведении и в обиходных привычках. Видеть в девочке женщину, а в женщине девочку – упоительное удовольствие, которую несут в мир девушки, нимфетки, женщинки. Нормальный человек, поневоле (так устроен) оценивая их стать и сложение, не может игнорировать проскальзывающую в мимике, в тональности голоса детскость. И срабатывает тормоз. Должен срабатывать.

Юля с подругой, не спеша, прогуливались по вечернему бульвару, увлечённо болтая о чём-то явно им интересном, и не замечали, что за ними упорно следует худощавый мужик неопределённого возраста. Он случайно приметил эту не по-возрасту «соспелую» девку, и испытал сладкую смесь искушения и дразнящего своей запретностью предвкушения «того самого».

Уже несколько дней он наслаждался порочно-приятными помыслами. «Какая соска! Это ж надо – в таком возрасте и такие буфера! Наверняка уже не девочка. Вон как жопкой вертит. Поди даёт и берёт только так. А если и целка – так ещё лучше. Надо проверить. При такой спелости да сочности глупо томится в воздержании. Сделаем всё со смаком и растягом. Но какая попа!».

Осознав, что идёт по улице широко улыбаясь, он прикрыл рот кулаком и неестественно прокашлялся. Увидев, что подруги свернули во двор, он проводил взглядом ладно сложенную фигурку, расправив плечи, глубоко вздохнул, и бодро зашагал прочь.

Из-за густой листвы окружающих деревьев сумерки в беседке наступили раньше чем в остальном мире. Именно ощущение того, что он находится в обособленном мирке, давало ему хоть немного успокоения. Но прошлое все равно тяжело давило на мозг, буквально вдавливая череп на верхние позвонки. И как всегда накануне, ему вспоминался самый первый раз.

Это была растерзанная девочка лет двенадцати и толстый тип, слизывающий её кровь со своих сарделькообразных пальцев. Это зрелище сорвало все его человеческие «предохранители», и он совершил своё первое убийство. Он буквально вырвал голыми руками жизнь этого ублюдка вместе с горлом. Он и не представлял, что может так легко оборвать чужую жизнь, ни почувствовав вообще ничего. В нём даже не шевельнулось чувство удовлетворения от свершённой справедливости.

А потом он просто шёл. Из города в город. Какие-то он проходил не задерживаясь, в других его задерживало предчувствие. Но, несмотря на предчувствие, он всегда опаздывал, и ему оставалось только свершить возмездие. Тела убитых им насильников никогда не находили – он хорошо умел скрывать то, что некогда было диким тварями в человеческом обличии – так что их преступления оставались нераскрытыми, но не безнаказанными.

Но он понимал, что даже если бы об этом было известно, это служило бы очень слабым утешением тем, кого он постоянно опаздывал спасти. Его преследовала мысль, что это наказание за его грешную страсть – знать о беде, но не иметь возможности её предотвратить. Он убил много изуверов, но самая малая доля виденных им жертв извращенцев сводила на нет возможную радость от справедливого мщения. Он устал опаздывать.

Но на этот раз он, кажется, не опоздал. Приближаясь к «суженому» месту, он услышал голоса – возмущённо-повышенный девичий и нагло-спокойный баритон. Самое начало. Он прибавил шаг, и влетел в закуток между строящимся домом и заброшенным гаражом, когда мужчина с наглой улыбкой прижимал к себе сопротивляющуюся девушку, задирая одной рукой подол её платья сзади. Почувствовав знакомый прилив гневной силы, не дав насильнику опомниться от неожиданности своего появления, он со всей силы ударил кистью руки в основание шеи справа.

Обычно это срабатывало, и практически лишённый возможности действовать основной рукой, человек терял большую часть защитных функций и становился удобным объектом для добивания. Он никогда не колебался в выборе способов добивания. Это не спорт, это – убийство.

Но этот противник оказался левшой. Он сильно оттолкнул девушку, так, что она упала, больно ударившись спиной об навал ломаных кирпичей, и выхватил нож из заднего кармана джинсов. Схватка была скоротечной. Насильник получил прямой удар в горло на миг позже того, как его нож вошёл в подреберье человека с обветренным лицом. Почувствовав даже не боль, а просто некий дискомфорт, он ещё яростней набросился на противника, и после короткой борьбы свернул ему шею.

На землю они упали практически одновременно. Оттолкнув от себя мёртвое тело, он завалился на спину и попытался вздохнуть. На его губах запузырилась кровь. Девушка подобралась к нему ползком и положила его голову на свои колени. Когда она присмотрелась к нему, на её лице проступило удивление.

«Вы же Миша, наш сосед по подъезду! А я Юля, с третьего этажа. Помните?».

Он попытался улыбнуться:

«Конечно, милая, конечно помню». – Он только её и помнил из всех многочисленных соседей.

«А мы думали, вы как-то погибли».

«Всё правильно, родная, я погиб. Покончил с собой».

Её брови удивлённо приподнялись, а потом нахмурились, придав её лицу мило-серьёзное выражение. Она не обращала внимания, как его кровь стекает на её ноги, пропитывая край всё ещё задранного платья. А он неотрывно смотрел на Её повзрослевшее лицо, силясь не позволить своим глазам закрыться.