Что-то… (сборник) - Павел Чибряков

– Не люблю рыжих, – ответил Геннадий. – Да и девушка у меня есть. Мы с ней третий год…

– Надеюсь, она не ростом в метр пятьдесят пять, и вся как Сальма Хайек?

– А что? – улыбнувшись, спросил Геннадий.

– Да просто частенько у таких бугаёв как ты – малюсенькие девушки, которые вам чуть ли не в пуп дышат, с выражением счастья на мордашках. Это меня, почему-то, раздражает.

– Да нет. Валька у меня – за метр восемьдесят, и от Сальмы у неё, разве что, размер груди. Если не больше.

– Нормально, – кивнул Стас

– А ты, значит, маленьких предпочитаешь?

– Ага. Я не из тех коротышек, которым нравятся дылды. Шагать, поспешая, рядом с такой, с горделивой мордой «Гляньте, это всё – моё!».

Геннадий широко улыбнулся:

– Стало быть, жена у тебя как Сальма Хайек?

– Ну, скорее, как Кристина Риччи. В смысле – по размерам.

– Тоже не плохо – усмехнулся Геннадий.

– А кто жалуется?! – чуть повысив голос и пожав плечами, вопросил Стас с улыбкой.

Они вышли на проспект. Как-то уже пустоватый, хотя вечер был ещё не поздний. До остановки надо было пройти почти целый квартал, чем они и занялись. Молчать, что-то, не хотелось, и Стас спросил:

– Ты слышал мнение, что наше время – это очередное Средневековье? Что думаешь?

Геннадий чуть повёл плечами:

– Слышал. Только, по-моему, у людей слишком размытое представление о Средневековье. «Тёмные времена», и всё тут. Негативно абстрактно, плохо, и типа всё с этим ясно. А я вон, недавно, прочёл книгу одного французского медиевиста – «Рождение Европы» называется, – так он там утверждает, что Европа, как она сейчас есть, становилась именно в средневековье. Ну, там, основание университетов, и типа много что ещё. Он, правда, явный фанат того времени. Он, например, утверждает, что никакой эпохи Возрождения не было, что Ренессанс – выдумка девятнадцатого века, а средневековье длилось вплоть до эпохи Просвещения.

– Ну, хоть это он оставил, – усмехнулся Стас. – А Инквизицию он не называл «некоторым преувеличением»?

– Вообще-то, следует признать, писал он о ней не много. Кажется, он про гонения евреев писал больше.

– Ну, это очень по-европейски – политкорретненько так. А из нынешнего средневековья, думаю, ничего путнего не возродится, и не выродится.

– А ты почему заговорил о средневековье?

– Просто я паскудно знаю, что так оно и есть. Априорные знания, знаешь ли, и всякая, типа, трансцендентная фигня. Или просто шизофрения. Несколько мешает жить, честно говоря.

– Сурово. А в чём это проявляется?

– Я, например, знаю, что в этом месяце у нас в городе будет совершенно два убийства, побудительными мотивом которых будет уверенность убийцы в колдовстве жертвы. Спишут на бытовуху, конечно.

– Ну, учитывая, сколько по зобоящику «колдовской» фигни показывают – ничего удивительного.

– Да. Вот только это будет только начало. Ты же видишь, как церковь последнее время задирается на всё и вся. Но за внешними проявлениями всё гораздо хуже. Там – люди.

– Думаешь, начнут жечь? – Геннадий широко улыбнулся.

– Хуже. Сокрытая агрессия – всегда хуже.

Они подошли к остановке и сели на лавку под новым навесом. Немного помолчав, Геннадий сказал:

– А может, всё не так уж…?

– Тут весь вопрос – ко мне, по крайней мере – в том, как относиться к моему знанию.

После этого они дожидались своих автобусов, обмениваясь короткими акынскими фразами.

Суббота удалась на славу. Иришкина радость от похода в парк и удовольствий по полной программе – это дорого стоило. В смысле эмоций, а не «бабок». Кто утверждает, что детей нельзя баловать, что это их-де портит, есть скудоумный жлоб, место которого – вертухаем в колонии для особо опасных.

В воскресенье, в двенадцатом часу утра, вибрируя, ожил ай-пэд Стаса. Уже на четвёртом такте рингтона Стас понял, что воскресенье отменилось. Взяв трубку, он сказал:

– Пли!

– Привет. Это – Геннадий. Твоя помощь нужна.

– Неужели перетащить что-нибудь?! – спросил Стас, кривовато усмехнувшись.

– Нет. – Было слышно, что Геннадий тоже усмехнулся. – Это касается нашего позавчерашнего разговора.

– Куда ехать? – спросил Стас упавшим в серьёзность голосом.

Когда он положил трубку, Иришка повернулась от телевизора, по которому смотрела какие-то чеканутые мультики, и спросила трудно определяемым тоном:

– Уезжаешь? В выходной?

Стас сел на подлокотник кресла, в котором она «сидела, но не очень».

– Да. Надо одному слонопотаму помочь.

– Слонопотаму? – В её тоне было намешано неверие, упрёк отцу, что он смеет думать, что она поверит, подозрение его в том, что он тупо шутит, и масса чего-то ещё, что обитает в голове пятилетних девчонок. Она машинально отвела своими тонкими пальчиками прядь светлых волос со лба за ухо. Стасу всегда, почему-то, виделось что-то немыслимо взрослое в этом жесте дочери. И нельзя сказать, что эта «взрослость» не подходила ребёнку, как бывает с другим. Просто, возможно, это было что-то, что «вычерчивает» твоего ребёнка из просто «твоего ребёнка» в «отдельного» человечка.

– Да, – сказал он незаметно успокаивающе. – Но это хороший слонопотам, и ему стоит помочь.

Он чмокнул дочь в щёчку и пошёл собираться. Иришка вернулась к просмотру мультяшек. Пока он одевался, Юля, стоя в дверях, спросила:

– Что-то серьёзное?

– А чёрт его знает, – сказал Стас, застёгивая рубашку. – Но просто так этот бугай не позвонил бы.

– Как я понимаю, о времени возвращения спрашивать бессмысленно? – Юля слегка улыбнулась.

– Ага. – Стас согласно кивнул.

Приехав на место, Стас сразу оскорбился, что называется, «по самое некуда». В задницу бы такие знания!

Он сразу увидел Геннадия (не увидишь его, ага! ), рядом с которым стояла рослая девушка. Стас понял, что это и есть Валентина, автоматически прикинул, что грудь у неё побольше, чем у Хайек, будет.

Рядом с ними стояли ещё трое – две девчонки, к которым подходит определение «тинэйджерки», и долговязый парень. Все трое с явной ментальной патологией – готы. Иссиня чёрные, явно крашенные, волосы, макияж, и немыслимое количество пирсинга в чём только можно. Стасу вспомнилось, как пару месяцев они поддались на иришкины уговоры и прокололи ей уши, купив простенькие серёжки. Он тогда подумал о том, сколько, через десять-двенадцать лет, она может себе напрокалывать, и в каких местах. Ему стало немного грустно.